Гефест помахивал топором.

— Бей! — шептала Гера. — Бей его, бей!

Арей поигрывал мускулами, а Кора от страха закрыла лицо.

— Брат Зевс, — начал Прометей, — мы не причиним тебе никакого зла. Гефест вскроет тебе череп, но прежде ты должен поклясться, что будешь более справедливым правителем. Твоему произволу надо положить конец. Обещай нам это!

Узница в черепе Зевса принялась снова молотить кулаками.

— Довольно! — кричала она. — Довольно болтать! Я хочу наконец выйти! Сделайте что-нибудь, не то я сама проломлю себе ход!

— Бей! — взвыл Зевс. — Я все вам обещаю!

Прометей смазал лоб сидящего Зевса маслом, потом достал из дупла оливы кубок, наполненный золотистым напитком, да и сам кубок был золотой, на рубиновой ножке.

Зевс пристально и недоверчиво рассматривал кубок. Он боялся, что теперь и его самого отравят так же, как он когда-то отравил Кроноса. Но в то же время, несмотря на страх и боль, невиданный доселе сосуд привел его в восхищение.

— Где ты его нашел? — спросил он, медленно вертя в руках кубок. — Ни на одной звезде не видел я такой красоты.

— Его изготовил Гефест, — отвечал Прометей. — Гефест создал много прекрасных вещей, которых раньше не было. Выпей, не бойся. Это лучший нектар, в нем сварены плоды виноградной лозы. Напиток этот смягчает всякую боль.

Зевс кивнул, однако, когда он поднес ко рту кубок, головная боль его разом стихла. Узница могла смотреть сквозь глаза Зевса, как сквозь зазоры, и теперь, увидев золотой блеск кубка, подумала, будто ей уже открылся свет.

Раз головная боль прошла, то Зевс поставил кубок обратно, но узница немедля принялась опять молотить кулаками.

— Бей, бей! — заорал Зевс и подставил Гефесту лоб, однако, когда блеснул занесенный над его головой топор, Зевс обхватил ее руками. Гефест остановился, но тут к Зевсу подскочили Посейдон и Арей и отвели ему руки за спину. Гефест опять занес топор, а Гера зашипела ему в ухо: «Ударь изо всех сил, сын мой! Теперь он в нашей власти! Разруби его пополам!» Это услышал Зевс и отчаянно задергался в руках брата и сына. Тут топор опустился ему на голову, но лезвие его было таким острым, а удар таким точным, что он лишь немного расщепил череп, как раз настолько, чтобы в образовавшуюся щель могло проскочить свернувшееся калачиком существо, которое, падая, развернулось и оказалось стройной и высокой, как сами боги, девой.

— Вот и я, — сказала дева, — меня зовут Афина. Фу, как там внутри было тесно и жарко! А вы, значит, вот какие. Я всех знаю по голосам, но видеть могла, лишь когда вы подходили вплотную к батюшке. Высокая — это, наверно, Гера? Привет тебе!

— Привет и тебе, Афина, прелестное дитя! — откликнулась Гера и обняла Выскочившую из головы. Сама же при этом думала: «Этот Гефест ужасный болван. Он мог разрубить Зевса пополам. А теперь случай упущен, и надолго! — И еще одна мысль ее тревожила: — Надеюсь, он не слыхал того, что я ему шептала. Ах, что там, конечно же, не слыхал! А если и слыхал, то я буду все отрицать или скажу, это, мол, был голос Геи или ветер».

Прометей примочил место разруба маслом, прижал кости одну к другой, затем обвязал голову целебной травой и усиками вьюнков. Первый из богов сидел еще совершенно отупевший, ошеломленный и глазел на освобожденную деву и обступивших ее родичей. Медленно начал он понимать, что его не сбросят к Сторуким. Осторожно попробовал повернуть голову, потом еще чуть-чуть и еще чуть-чуть, в одну, в другую сторону, затем осмелился ее поднять и опустить и наконец стал крутить ею, как ручей крутит какой-нибудь камешек. Рана его почти не беспокоила. Избавясь от страха и от боли, он почувствовал себя веселым и раскованным, как никогда.

«Теперь и я познал то чувство, которое Прометей называет счастьем!» — думал он.

Он отхлебнул глоток вина, встал и подошел к деве.

— Привет тебе, Афина, — сказал он и, наклонясь, поцеловал ее в лоб. — Ты прекрасна, еще прекраснее Афродиты. Довольно ты меня мучила, впредь ты должна меня только радовать.

«Он ничего не слышал, — успокаиваясь, подумала Гера, — иначе он бы разбушевался!»

Афина стояла теперь между Герой и Зевсом, а их обступила семья богов. Они не знали, что им теперь делать, в растерянности переступали с ноги на ногу и улыбались.

— Холодно здесь, — сказала обнаженная Афина, — но это не беда, свобода так прекрасна. Вот, значит, каков свет! Он мне нравится. Как сладостно дышать воздухом! Ах, и ветер так приятно задувает в волосы, и небо такое голубое!

Вдруг она заметила кубок, отставленный Зевсом.

— О, — воскликнула она в изумлении, — что это такое?

— Я дарю тебе этот кубок, — сказал Гефест, — а себе сделаю другой. Будь осторожна, он тяжелый, это чистое золото.

— Сделай мне еще золотой нагрудник, — воскликнула Афина, — и какой-нибудь головной убор, чтобы волосы так не трепались. Сможешь?

— Думаю, да, — ответил Гефест. Он покраснел и сгорбился над своим костылем. — Для тебя уж я постараюсь, — заверил он. Ему хотелось говорить приятным голосом, но, к его досаде, голос звучал грубо и хрипло.

Афина же издала радостный возглас.

— Какой ты молодец! Мне кажется, я тебя люблю. — Она обняла кузнеца, но, еще не разомкнув объятий, воскликнула: — Фу, да ты пачкаешь! Это ужасно, что ты разгуливаешь такой черный и грязный. Отчего ты не такой белый, как остальные? Чем это покрыта твоя кожа?

— Я называю это копотью и пеплом, — сказал Гефест. — Таким становишься, когда имеешь дело с огнем.

— А разве нельзя это стереть? — спросила Афина. Она плеснула ему вина на лоб и на грудь и протерла мхом. Потом она причесала его, насколько это можно было сделать пятерней.

— Гляди, какой ты стал красивый, — сказала она. Потом обошла весь круг богов и каждому пожала руку, однако Арея, который, выпятив грудь, выступил перед Деметрой и Корой, она пропустила.

— Эй, ты! — воскликнул Арей. — Ты что, меня не видишь? Я для тебя слишком мал, не так ли? — Глупо захохотав, он схватил девушку за плечо, но Афина, волчком крутанувшись на пятке, сбросила его руку.

— Не тронь меня, — резко сказала она. — Ведь ты Арей, верно? Твой рев мне никогда не нравился.

Арей с ворчаньем сжал кулаки, но ударить не посмел. В эту минуту оба поняли, что навсегда стали врагами. Другие боги радовались, ибо никто из них не любил Арея. Только на Афродиту его грубость и неотесанность производили сильное впечатление, но сейчас ее здесь не было.

Пока Афина приветствовала богов, Зевс подошел к Гере и поцеловал ей кончики волос, чего не делал со времени битвы титанов. Потом он хлопнул в ладоши:

— Вернемтесь наверх, в наше жилище, дорогие мои! Не видите вы разве, как бедное дитя дрожит и зябнет? Моя высокородная сестра, будь так добра, проводи ее. Отведи ей самое теплое место. Можешь заставить Афродиту подвинуться.

— С удовольствием, — ответила Гера и подхватила Афину под руку.

— Ступайте вперед, — сказал Зевс, — я вас догоню. Я хочу только поблагодарить Гефеста. И ты, милый Прометей, можешь идти. Никогда не забуду я твоей услуги, дорогой мой.

Боги вернулись в свои пещеры.

Зевс и Гефест остались одни.

— Мой дорогой, дорогой сын, — произнес Зевс и положил обе руки на плечи кузнеца, — мой дорогой, возлюбленный сын, благодарю тебя. В этот час ты принес мне двойное избавление: от моих болей и прежде всего от мучительной заботы о твоей судьбе. Как ты вырос и возмужал, сынок, всей своей статью ты истинный бог! Ты должен поведать мне о событиях твоей жизни, ибо теперь ты поселишься у нас, дорогой, и будешь радовать нас своим присутствием.

— С охотой, дорогой отец, — запинаясь, ответил Гефест, счастливый, взволнованный и ужасно смущенный, потому что плохо представлял себе, что тогда станется с его мастерской в лесу.

«Может быть, я могу взять ее с собой, — размышлял он. — Если Олимп содержит руду, то это возможно!» И он попытался объяснить Зевсу, что такое железный рудник и кузнечный горн, что такое молот, щипцы, наковальня, воздуходувные мехи и плавильная печь. Зевс делал вид, будто все понимает, а тем временем ощупывал лезвие железного топора. Он ударил по стволу молодого ясеня, в руку толщиной, и свалил его одним махом, после чего опять ощупал лезвие и нашел, что оно нисколько не затупилось.