Он чуть не вздрогнул от вопроса Дзамболата — в воду, что ли, тот смотрит, как он прочитал его мысли:

— Как тебе прошедший пленум?

— Если со всей серьезностью и откровенностью, то мне не по душе пришлись выступления отдельных товарищей…

— Ага. И кого же?

— Секретаря обкома… Министра этого… Что они хотели сказать, куда они клонили — я так и не понял. Я твердо убежден, что людям, занимающим столь ответственные посты, негоже напускать туман, говорить намеками, с недомолвками. Они обязаны, должны лить воду на твою мельницу, помня, что одному, хоть будь он семи пядей во лбу, трудно ворочать жернова целой республики, — Бексолтан испытующе-преданно глянул в глаза Первому, удостоверясь, так ли и то ли он говорит.

Не многие, даже из числа тех, кто долгие годы работал вместе с Дзамболатом, отваживались так по-свойски, чуть ли не панибратски говорить с ним. Бексолтан — да. Может, его смелость шла от того, что он знал расположение Дзамболата к нему.

— Ты прав, Бексолтан. Прав, к сожалению. Как ни горька правда, но подсахаривать нельзя. Ага, точно ты сказал: быть волом одному в борозде — непосильно трудно. А тут еще и палки суют в колеса…

Как многоопытный врач по отдельным симптомам безошибочно распознает характер опасной болезни, так и Дзамболат по нечетким признакам, по малейшим намекам предвидел дальнейший ход событий в политической и общественной жизни. И утроил свои выводы, исходя из своего немалого опыта руководителя крупного масштаба. Однако никто не застрахован от промахов. Не потому ли и опытный врач, а то даже и профессор собирает консилиум, чтобы выслушать мнения разных специалистов и разделить или отвергнуть первоначальный диагноз многоуважаемого коллеги… Иногда полезно спросить совета и у такого товарища, мнение которого иными отвергается с порога.

Дзамболат при всем желании не мог быть удовлетворен состоянием дел в республике. Особенно неблагополучное положение создалось в сельском хозяйстве. Надо было докопаться до дна, выявить причины, тормозящие рост сельского хозяйства. Думая о том, на кого ему опереться в своих поисках, он наряду с несколькими товарищами остановил свой выбор на Бексолтане. Он искрение считал первого секретаря Тагардонского райкома партии одним из наиболее толковых партийных работников. Деятелен, энергичен, напорист. Есть хватка хозяина. Но все-таки что-то настораживало Дзамболата. Ах, если на то пошло, то кто без недостатков? Искать друзей-единомышленников, лишенных недостатков, без единого изъяна — значит, остаться одним в поле воином…

— Хотел бы посмотреть поля, — сказал Дзамболат и, помолчав с минуту, добавил: — И с народом поговорить…

— Пожалуйста, — с готовностью ответил Бексолтан, точно и он хотел предложить то же самое. Оба сели в «ЗИМ». Шофер Бексолтана Пугач на «Победе» жался к «ЗИМу», как жеребенок к кобыле. Бексолтан указывал дорогу пожилому шоферу Дзамболата: поверни здесь, остановись там… По выражению лица Первого он видел, что тот доволен, раза два даже не сдержался и одобрительно закивал головой, когда проезжали мимо кукурузных плантаций колхоза «Иристон».

В одном месте Бексолтан попросил остановить машину. Выйдя из нее, подошел к своему шоферу Пугачу.

— Слушай внимательно. Скачи прямиком в райисполком. Если Майрам сидит — пусть тут же встанет, если стоит — пусть больше не садится: вези его к нам. Объяснишь Дзарахмету, что к нам пожалует сам Дзамболат. Включишь и Мисурат. И ты оставайся там, поможешь. Чтобы к четырем часам все было готово. Сегодня мой день рождения. Ясно?

— Повторять не надо.

— Тогда — вперед!

Ближе к полудню «ЗИМ» подкатил к полевому стану первой бригады колхоза «Иристон». Асламбег, учетчик бригады, сидел в красном уголке и щелкал на счетах. Заслышав характерный приглушенный шум мотора легкового автомобиля, сразу смекнул, что приехало какое-то начальство. Торопливо записал показания костяшек в тетрадь и поспешил встретить.

Дзамболат поздоровался с ним за руку. Его примеру последовал и Бексолтан, представил Асламбега.

— Учетчик бригады. Плюс вожак комсомола колхоза.

— Молодец, — почему-то похвалил его Дзамболат.

Полевой стан был расположен на возвышении. Невдалеке протекал приток Тагардона. Место для стана было выбрано удачно. Только вот сам стан… Стены облупились, в глубоких выщербинах обнажился саман.

— Ваш стан, случайно, не попал под артобстрел. Он у вас плохо вписывается в пейзаж, — весело сказал Дзамболат и окинул взглядом потупившегося юношу. «Не позавидуешь девушке, безответно влюбленной в этого гвардейца. Высок, статен, широк в плечах. Взгляд — орлиный. И смущение тоже украшает его», — подумал он, а вслух спросил:

— Давно секретарствуешь, Асламбег?

— Первый год.

— Чей ты доблестный сын, говоришь? — Дзамболату определенно понравился этот паренек.

— Бердзенов. Дзамболат, на наш стан, действительно, без слез нельзя смотреть, но он гостеприимен… Входите, пожалуйста.

Стан внутри был чисто прибран. Дзамболат оглядел оформление красного уголка. На стенде кнопками прикреплен большой лист бумаги с показателями работы бригады. Высоко на стене, чуть ли не под самым потолком цветные портреты Ленина и Сталина, под ними висела карта с надписью: «Великие стройки коммунизма».

Дзамболат и Бексолтан сели рядом за длинный стол, накрытый красной материей не первой свежести.

— Ну, чем похвастаешься, учетчик?

Асламбег остался стоять. Пожал плечами.

— А нечем…

— Что так? Скромничаешь: кукуруза даже очень хорошая, — Дзамболат повернулся к Бексолтану, словно призывал того в свидетели.

— Ряды сильно изрежены. На гектар приходится не более тридцати тысяч растений.

— Не при прополке ли так изредили?

— Да нет. Слишком рано посеяли. А тут ударили холода… На других же участках сев начали с большой задержкой. Где уж тут быть густоте…

Дзамболат недоуменно глянул на Бексолтана, тот поморщился и недовольно заметил:

— Обыкновенная халатность. Медвежья неповоротливость.

— Не очень-то развернешься, если в борозде ходят всего-навсего два трактора. И те час работают, день стоят, — с некоторым вызовом сказал Асламбег и скрестил руки на груди.

— А сколько у бригады было гектаров весеннего клина? — спокойно, почти ласково спросил Дзамболат, своим голосом как бы призывая парня не горячиться.

— Пятьсот гектаров. Из них триста сорок кукурузы.

Дзамболат прикусил нижнюю губу, задумался, что-то прикидывая в уме.

— Немало. Но организуй вы двухсменную работу, могли управиться гораздо быстрее…

— Да техника же никудышная, товарищ секретарь обкома. Тракторы разваливаются на ходу, а запасных частей нет. Спасибо отцу… он работает кузнецом в колхозе, ухитрялся подсоблять механизаторам. Но в колхозной кузне детали не выточишь. И с культивацией проморгали, по той же самой причине — как успеть тяпками прополоть такие площади. Бурьян же прет не по дням, а по часам — глушит всходы.

— Слушаю тебя, Бердзенов-сын, и вижу: сами с усами, но без запасных частей. Плохо, что тракторы разваливаются. Но еще хуже, что дисциплина разваливается. А? — Дзамболат смотрел на парня и думал о нем с теплотой: «Толковый растет хозяин. Только бы не погряз в ссылках на нехватку этих самых злосчастных запасных деталей…»

Асламбег настороженно выпрямился.

— Дисциплина? Откуда ей быть? У людей всякая охота отпала работать. Некоторых кольями не выгонишь из дома. Задарма вкалывать, говорят, дураков нет. А трудодни свои, говорят, возьмите себе…

— Надо уметь говорить с народом. Распустили нюни. — Бексолтана задела за живое болтливость этого сопляка.

— Сколько можно давить на сознательность? Голодное брюхо, оно и к работе глухо. Несколько лет подряд на свои трудодни наши колхозники получают лишь крохи. Пустой мешок стоять не будет, как ни воздействуй на него, — ершисто отвечал учетчик.

— Платите же, платите натурой! — Бексолтан тоже повысил голос.

— Какой натурой? Где ее взять? До последнего зернышка все сдаем.