— Выселят… Обязательно выселят, — скрипучим голосом произнесла старуха и решительно направилась к толпе, собравшейся у помещичьего дома.
Со всех сторон к дому помещика стекались людские толпы. Гневные выкрики взлетали над толпой:
— Некуда уйти! Никуда не уйдем с дедовских земель! Человек не птица, нельзя ему на ветках жить!
Женщине по адату нельзя принимать участие в «мужских делах». Разиат встала поодаль от толпы, высматривая мужа. Но Темура не видно было. Из темного ущелья быстро набегали сумерки, людей охватывала мучительная тоска и ожидание чего-то страшного.
В притихшем вечернем воздухе прозвучал вдруг молодой сильный голос, и Разиат узнала голос мужа, такой родной и знакомый:
— Человек должен где-то жить!.. Птица и то без гнезда не живет. Князь Макаев у Тугановых в гостях, пусть он нам скажет, где наше прошение, которое подали начальнику области. Пахать пора, а мы опять без земли… Если дети не обуты, родителей винят, а если целое село, сотни людей без аршина земли — так в этом начальство виновато, от него и требовать землю… Князя, давай Макаева сюда! — крикнул Темур и застучал в ворота тяжелой суковатой палкой.
Толпа хлынула к воротам:
— Князя! Давай князя сюда!.. Самого Амурхана! Пусть при Макаеве скажет, что разрешит! Князя Макаева! — орала толпа, колотя в помещичьи ворота.
— О господи, — прошептала Разиат, — так кричать у помещичьих ворот… Что будет?..
Не смея присоединиться к толпе, она устремилась за старухой, преградила ей дорогу и отчаянным голосом произнесла:
— Пожалуйста, нана[25], уймите их, подойдите к ним… Вы самая старая женщина в селе, ваш возраст дает вам право вмешиваться в мужские дела, упросите их разойтись. Скажите… скажите ему…
Она запнулась и умоляюще смотрела на старуху. Она хотела сказать: «Идите и скажите моему мужу, чтобы он шел домой». Но по адату ей нельзя было произносить имя мужа, вообще говорить при старших о муже, и потому она замолчала; не спуская со старухи испуганных глаз. Старуха сдвинула косматые брови и, не сказав ни слова, прошла в гущу толпы. И тотчас же Разиат услышала прерывающийся голос старухи:
— Выхаркайте кровью молоко матери… Поодевайте бабьи платки вместо шапок мужских… Пусть тот из вас, кто струсит, останется трупом на этой земле… Пусть тот не назовется мужчиной, кто побоится пролить кровь, чтобы сохранить старикам покой и детям завтрашний день.
В толпу будто подбросили горящую паклю. Десятки рук забарабанили в ворота. Отчаяние охватило душу Разиат. Темур был во главе бушующей толпы. Седая голова старухи мелькала то там, то тут.
В узкой калитке ворот показался управляющий помещичьим именьем Адулгери Шанаев, сорокалетний мужчина, с черными выкрашенными усами и в темно-синем стеганом бешмете. Шанаев прошел в гущу толпы и с присущей ему льстивой вежливостью витиевато заговорил:
— Так давно в добром соседстве с Амурханом живете, земельными угодьями его по дешевке пользуетесь, а все вы им недовольны, уваженья к нему не имеете, из-за всякого пустяка волнуетесь…
— Как бы ты не волновался на нашем месте, а? — перебил его Темур, подходя к нему.
Шанаев прямо посмотрел Темуру в глаза, провел указательным пальцем по выхоленным усам и, ухмыльнувшись, сказал:
— Темур, уаллахи-биллахи, из тебя б набатный колокол вылить, всю бы область обзвонил… И чего вспыхиваешь, как костер из щепок? Что случилось, что за сходка?
— Скажи, что за гость у Амурхана? — спросил старик со щетинистыми бровями, выдвигаясь вперед и заслоняя Темура.
Шанаев заложил руки назад, снова усмехнулся на вопрос старика и шагнул от него в сторону.
— Уа, коран-кетаб, — поклялся он кораном (Шанаев был магометанин), — спокон веков господа перед своими холопами не отчитывались. Смею ли я у моего господина спрашивать, кто у него гость и по какой причине… Не запрещено князю знатному быть в гостях у не менее знатного своего друга…
В толпе притихли. Амурхан знал своего управляющего не один год, знал его уменье разматывать самые запутанные дела и, когда не надеялся на себя, всегда посылал его.
— Придет утро, не запрещено вам обратиться к нему с любой просьбой, а теперь, — продолжал он, досадливо разведя руками, — разве мы не осетины? Почему позабыли адат гостеприимства? Пусть отдохнет путник с дороги…
— О каких просьбах говоришь, Адулгери? Осталось одного бога просить, а остальных мы всех уже просили, — прервал Темур Шанаева, — земным богам уже всем кланялись…
— Тебе, Темуру Савкуеву, всегда чего-нибудь не хватает, — сказал он, оглядев мощную фигуру Темура, и подумал:
«Бунтарь!.. Он не умрет своей смертью. Надо будет купить его, тогда остальные притихнут».
Шагнув в сторону Темура, управляющий снова ухмыльнулся и тихо сказал:
— Гордец ты, разве зазорно тебе было прийти ко мне и поговорить наедине…
— Наедине мне с тобой не о чем говорить, знаешь, что пахать пора. За десятину десять рублей арендной платы, где это видано? Скажи Амурхану, если не сбавит цену — и без денег вспашем…
— Не грози, гормон[26], не грози, ласковый теленок двух маток сосет… — укоризненно произнес Шанаев.
— Хватит, насосались мы голода вдосталь, — раздалось за спиной Шанаева. — Передай Амурхану — как только наступят погожие дни — пахать начнем.
Шанаев не сразу повернулся назад, а, повернувшись, с улыбкой заверил:
— Скажу, все скажу, ничего не утаю, воля ваша…
Взволнованной толпой вдруг овладело безразличие. Толпа притихла, и люди в каком-то смущении стали расходиться. Темур со злобой посмотрел на Шанаева: «Лиса лживая, опять смутил народ своим языком».
Больше, чем помещика, ненавидел Темур управляющего и не скрывал этого.
— Ты нужен мне, Темур, погоди, — проговорил Шанаев, почесав волосатое ухо, и мягко взял Темура за рукав бешмета. — Разве у тебя, неразумный, несколько жизней? Зачем ты подвергаешь себя опасности? Поверь моему опыту, толпа идет за тобой только до того места, где ты споткнешься, а потом она покинет тебя и возненавидит. Поверь мне, эти люди не стоят того, чтобы ради них терять многое, что ты можешь легко приобрести… Тебе нужна земля, ты ее получишь — Амурхан рад тебя видеть своим сторонником…
— Нет, передай Амурхану, что если даже мясо наше сварится вместе, то все равно не смешается суп… На подлость меня не зови, рада себя народ не продам, в холопы к Амурхану не пойду, у него достаточно таких, как ты…
Темур повернулся и оставил Шанаева. Злобно поглядев ему вслед, управляющий подумал: «Ой, берегись, если повстречаемся на узкой тропинке, я припомню тебе сегодняшний день».
Из ущелья подул сырой потеплевший ветер, принося с собой запах прелой земли, буйный запах весны.
Торопливо растапливая очаг, Разиат думала: «Если с ним что-нибудь случится, тогда на что мне жизнь?»
Увидев мужа на пороге, она со стоном кинулась ему на шею. Темур удивился. Разиат имела ровный, спокойный характер. Прошло больше двух лет, как она вышла замуж, но по-прежнему его стеснялась. Когда Темур задерживал на ее смугло-розовом лице долгий любящий взгляд, Разиат, зардевшись, отворачивалась от него, и Темур спрашивал:
— До каких пор ты будешь меня стесняться? Ты уже мать, почему всегда молчишь?
Однажды Разиат ответила ему:
— Я еще не нагляделась на тебя, а слова мне только мешают.
Сейчас Темур вдвойне был удивлен ее порывом. Не до ласк, не до нежностей было людям — голод глядел со всех углов. По селу ходили упорные слухи, что помещик снова ходатайствовал об их выселении.
Темур взял в руки смуглое лицо жены, посмотрел с укоризной, но тут же смутился, — она была бледна и заплакана. Глаза смотрели с мольбой: «У меня нет никого дороже тебя».
Он молча прижал голову жены к груди, провел своей небритой щекой по ее холодной, вздрагивающей щеке и сказал:
— Ничего, найдем нашу долю на земле. Если нельзя добром — силой возьмем.
