— Это не страшно, — произнес раненый подавленным голосом, словно вымаливая у друзей прощения за свою вину.
— Сидел бы уж, Виктор, да помалкивал. У страха, говорят, глаза велики, твои же на лоб повылезали, — куражился над ним курносый красноармеец с россыпью мелких рябинок на смешливом лице балагура и заводилы.
— Быть тебе, Витек, отныне на прицеле у Васи-Василенка. Проходу не даст и невесте отпишет в Курск о совершенном подвиге, — зачастил тот, что замыкал цепочку и теперь расположился ниже остальных за мшистой скалой.
В глазах у Васи-Василенка горит васильковый огонек. Озорства, стало быть, ему не занимать. Крепкие скулы, жилистые руки потомственного рабочего, тяжелые плечи — в любом деле, знать, сдюжит.
— О тебе же, Гоша, сам доложил бы по инстанции, да нечем пока начальство порадовать. Всю дорогу хвост прикрывал. Арьергард! — уколол насмешника сосед, щуплый, интеллигентного покроя боец с глазами мечтатели и длинными девичьими ресницами.
— Пой, Музыкант, пой, только, пожалуйста, потише — на каждого пуля отлита.
Темыр в недоуменьи переводил взгляд с одного парня на другого. Ни оторопи, ни уныния — ничего, кроме ребячьего оживления и мужского спокойствия. Была и есть беда — она прижилась не за горами. Эти юнцы с оружием в руках знают об этом не хуже его и тем не менее хладнокровны и говорливы. А он-то думал… Думал-то о них самое что ни на есть хорошее, однако не ожидал от ребят такой прыти, такого бесстрашия. Оно и ладно…
«Лада нет, сынки мои, смерть ходит за нами по пятам — не миновать теперь схватки. За тем и шли сюда. Правда, обнаружили себя раньше срока. Тем, кто стрелял в нас, отступать некуда. Путь один — через Лабуран — и тот перекрыт. Значит — бой… Но кто они и сколько их? Добрые люди гостей пулями не встречают. Врагу же изойти поганой кровью. Таков закон гор. И мы исполним его, чего бы это нам ни стоило».
По праву старшинства, человеческого и воинского, Темыр готов был поделиться с молодыми красноармейцами и опытом своим, и опасениями, и отпущенной ему долей отваги, но успел убедиться, что назидания излишни, гораздо весомей обыкновенное слово участия и доверия.
— Вот мы и познакомились. Меня люди давно уж зовут Темыром. Друзья познаются в беде, Виктор, Вася, Гоша и Музыкант, — с удовольствием произносил он имена соратников.
Раздался смешок, прерванный новым выстрелом. Пуля оцарапала срез скалы в порядочном отдалении, срикошетила к ногам Музыканта. Он двинул ее сапогом, потом все-таки поднял и начал перекатывать на продолговатой ладони.
— Автоматная… Немецкая… — удивленно сказал Музыкант, передавая свой трофей Темыру.
Пуля была еще теплая — невесома, почти с ноготок.
— Спасибо, Музыкант, врага надо знать.
Опять смешок, уже поглуше и загадочней. Гоша объяснил насупившемуся Темыру:
— Это прозвище у Петра такое. Любит на досуге побренчать на фортепиано.
— Ну, ну, — усмехнулся Темыр, поправляя очки. — Сиднем сидеть — добра не нажить, пулям кланяться — смерти в пасть угодить. Как рука, Виктор? Беспокоит?
— Болит, но это… не страшно, — сказал пострадавший таким тоном, будто боялся, что его тут же госпитализируют и он не увидит исхода боя.
— Ручаюсь, до свадьбы заживет, — поддержал товарища неунывающий Гоша.
— Будем считать, что потерь не понесли. Нас пятеро, их неизвестно сколько. Если дезертиры… диверсанты вооружены автоматами, придется туго. Стрелять только по цели. Выждать, высмотреть и бить наверняка, наповал. Они обречены, захлопнуты в собственной ловушке, а за нами горы… Горы! Рассыпаться по лугу им резона нет. Вот мы и оцепим кошару скрытно. Приказаний моих не ждите. Действуйте по обстановке. Берегите друг друга. Петр, помоги Виктору. За дело, товарищи, — повторил Темыр сегодняшнее напутствие Коста Сагова.
Когда пригасли шорохи бойцов, уползающих в обхват шалаша, Темыр не мешкая потянулся к торчащему над ущельем утесу, с которого прежде пастуший глашатай сзывал гостей. Обрыв прикрывает бандитов с тыла, контролировать с той стороны подходы к своему логову едва ли станут. Риск есть, и большой — и ребята могут приголубить по нечаянности, и свалиться в пропасть недолго, если подведет скала — но иного выхода нет. Тем более отправлять туда кого-либо из красноармейцев никак нельзя.
Мало-помалу, крадучись, подбирается Темыр к выступу. Перевалится с боку на бок или через спину и прислушается. Переберется на четвереньках от камня к камню, и замрет. То карабин загодя выбросит вперед, то прижмет его к себе с опаской и надеждой. Руки и колени исцарапаны, зудят, но он старается не замечать этого. Каждое усилие требует энергии, и транжирить ее по мелочам было бы излишним роскошеством.
Передохнул в углублении скалы, отдышался, выглянул из-за низкорослой березки, измочаленной ветрами.
Так оно и есть. Летняя кошара мало пригодна для ночевки дождливой осенью. Бандиты утеплили ее сеном из запасов пастухов, оставив лишь вход и две бойницы по бокам. Как же еще назвать эти просветы — лазы в их собачьей конуре? Шалаш молчит, и это не к добру. Одно неловкое движение, и тебя вмиг изрешетят пулями.
Не зря тревожился Темыр — из входа в логово полоснула рассыпчатая очередь. Неужто кто-то из ребят высунул голову? «Осторожней, родные!» — еле слышно прошептал Темыр и, вздрогнув, упал ничком. Теперь наугад строчили из боковых лазов. Значит, их трое. Как он раньше-то не догадался: три бойницы — три бандита. И у всех автоматы. Но почему они всполошились? Почуяли угрозу окружения? Или красноармейцы заняли открытые позиции? Если бы хлопцы сообразили, когда и как стрелять. Вспыхнул огонь — не зевай, опереди врага, чтобы не успел нырнуть в лежбище.
Темыр находился ближе к правому просвету в шалаше и ни на секунду не сводил с него глаз, усиленных линзами очков. Уж на таком-то расстоянии — метров тридцать всего! — грешно промахнуться. В лазе закопошились, он спокойно прицелился и спустил курок. В то же самое мгновение короткая очередь срезала кривую ветку березки за спиной. И опять наступило тягостное молчание. И опять томительное ожидание… Потом один за другим прогремели винтовочные выстрелы, тут же накрытые частыми автоматными нахлестами.
Это повторилось еще и еще раз. Поединок продолжался с небольшими, словно кем-то рассчитанными, интервалами. Нервы напряжены до предела: кто кого перехитрит, кто кого раньше возьмет на мушку. По одиночным выстрелам чекистов те едва ли поймут, сколько их, и тем отчаянней будут огрызаться.
Из шалаша выплеснулась длинная лихорадочная очередь. В ответ одновременно грохнуло четыре выстрела, и автомат захлебнулся. «Молодцы, ребята! Залпом угомонили подлеца». Сомнений на этот счет у Темыра не оставалось — с той стороны перестали поливать осаждавших свинцом. Зато вновь ожили боковые бойницы. Зло взяло за сраженного дружка или ужас смерти обуял поганцев? Прегрешения лишили рассудка или на милость и пощаду не надеются? Во всяком случае, складывать оружие не помышляют. Пусть так. С безумцами легче справиться.
Внезапно перестрелка вспыхнула с прежней яростью и так же неожиданно оборвалась, будто бой был окончен. Темыр не перенес гнетущей паузы, выпалил в ближайший лаз, и тогда автомат застрекотал по всей окружности да с такой лютостью, что, казалось, бандит осатанел, в беспамятстве опорожняя попадающие под руки обоймы.
«Эге… Да он же остался в одиночестве. Страх бросает его от бойницы к бойнице, он мечется, словно решил довести автомат до белого каления. Хлопцы не дают ему опомниться — пристрелялись-таки к лазам».
И произошло непостижимое. Покрытие шалаша сначала загадило, задымилось, потом по нему заплясали бледно-оранжевые языки пламени, и, набрав силу, стали пожирать слоистые наклады сухого сена. Дыхание ущелья достигает нагорного луга, огонь все разгорается и уже полыхает вовсю, захватывая логово со всех сторон. Вскоре обнажились хворостяные перекладины, они вот-вот подгорят, и злодей или задохнется или выползет из норы.
Ума не приложит Темыр: кто и каким образом подпалил шалаш? И неужели его обитатель не подозревает о грозящей ему беде? Теряясь в догадках, приник к скале, пережидая клекот автомата. А когда поднял голову, обомлел. Что за чертовщина? Шалаш будто бычьим языком слизнуло. Протер очки — видение пустоты не исчезло. Уж не ослеп ли он? Был гадюшник и нет его. Только костер потрескивает на месте прибежища бандитов. А где же ребята? Что с ними?
