—Помните, Николай Михайлович, мы в прошлый раз старушку на Фрунзе подобрали?
—Это которая головой хлопнулась и бредила?
—Ну да, головой. Так вот, она и не бредила, оказывается!
—Бредила, не бредила... Тебе-то что? Ты бы, Ритуся, лучше...
—Да послушайте вы меня! — перебила та восторженно. — Я потом, меня как в сердце ударило, вспомнила: а помните, на Шарташской было жуткое убийство? Года два назад, помните?
Риточкины глаза сияли предвкушением сенсации, и Брылин не стал портить ей удовольствие. Подыграл:
— Смутно что-то. А что?
— Да как же вы не помните?! Там четверых зарезали, четверых сразу! Депутата одного, двух его друзей и женщину еще! Молодую.
— Какого депутата? - не сразу сообразил Николай. — А-а... Этого, как его? Заровского, молодого самого?
— Сто процентов! Только не Заровский он, а - Затовский. И он еще жив был, когда... ну, когда их обнаружили. Его повезли, но он по дороге скончался. И знаете, кто из наших тогда выезжал туда на вызов? Кто этого депутата не довез?
Нехорошее предчувствие заставило Брылина отвести глаза и промолчать. Вот так человек, еще не увидев, ощущает пропасть у своих ног и отшатывается, одолевая притяжение бездны. А бездна манит, затягивает, и человек осторожный даже заглянуть в нее опасается. Он вжимается в скалу и бочком, по шажочку проходит опасное место.
Но фельдшерица Риточка молода, ей по возрасту положено лезть на рожон, испытывая свой лимит везения. И она, округлив и без того огромные от макияжа глаза, трагическим полушепотом выпалила:
— Лукин его, этого депутата, не довез! Помните, тот Лукин, который еще, когда мы бастовали, голодал и что-то себе надорвал? И — помер, промните?
Доктор Лукин действительно умер вскоре после забастовки отчаявшихся от безденежья медиков. И умер он при мутноватых обстоятельствах, которые было не принято вспоминать в медицинской, сильной своей круговой порукой, среде. То ли Лукин сам наложил на себя руки, то ли кто-то из коллег не сумел сориентироваться в диагнозе и оплошал... Что из всего этого следовало, Брылину объяснять было не нужно. Однако Риточка в азарте объяснила:
— Значит, с тем убийством нечисто!
— С любым убийством, - машинально поправил Николай, - что-то обязательно нечисто.
— Да? — удивилась представительница поколения, выбирающего газировку. — Возможно. Но тут-то, получается, что старушенция та наша
— свидетель!
— Да какой она свидетель? Она ж и не видела ничего!
— Да ей и не надо было ничего видеть. Она же сумочку оттуда унесла! С визитками, помните, она говорила? А в сумочке той мало ли что могло быть, кроме визиток!
— Погоди, погоди. Убийство то где было?
— Как где? В квартире!
— Вот видишь. А сумочку бабка нашла на улице!
— Не на улице, а во дворе, - поправила Рита.
— Ну, а если и во дворе, ну и что? - Брылин лихорадочно придумывал слова, которые могли бы образумить девчонку немногим старше его дочери.
— Может, она никакого отношения к преступлению не имеет!
— Как это не имеет? А визитки? — удивилась фельдшерица. — Надо сообщить. Ведь это, может быть, путь к разгадке той страшной тайны! Я уже поговорила с бабкой. Она в той сумке еще, кроме денег... Кстати, я по ее просьбе позвонила соседям, чтоб деньги ей принесли. Да, и еще выяснила у лечащего: старушка-то вот-вот коньки отбросит. Пусть, пока не поздно, снимут с нее показания, или что там положено!
— Девочка, ты бы... - Брылин развел руками. — Ты пойми: это ведь не какие-то там слесари или пенсионеры по пьянке погибли. Это депутат областной Думы и его друзья... Это политика, а в ней такое всегда... И если бы там что-то можно было найти, они сами давно бы нашли. Если б захотели, то нашли бы. А ведь — ничего, тишина? Значит, либо не ищут, либо... В общем, не лезла бы ты в это дело, а? Если больная захочет, она сама милицию вызовет.
— Нет, я так не могу! Не по-божески это: знать что-то про убийство и молчать. А сама она вряд ли уже соображает, что и как.
— Да ты пойми: в наше время...
— Перестаньте! Знаю я, что вы скажете: кругом жулье, одни гады продажные вокруг. Неправда это! Это как раз сволочам выгодно, чтобы все думали, что все такие и никому не верили. Я же вот не ворую! И вы не похоже, чтобы воровали. Так чего нам поддаваться на их пропаганду?
Брылин вздохнул. Он знал этот тип людей. Даже сам был таким когда-то. Раньше они цитировали ленинские «Задачи союзов молодежи», и с радостными песнями ехали на ударные стройки, где кормили таежных комаров и гробили свою жизнь в промерзающих бараках. Их дети умирали от пневмонии, а они до сих пор с ностальгией вспоминают романтику и песни у костра ради светлого будущего... Самое странное, что и потом, убедившись, что будущее не такое уж и светлое, они все равно поминали свою молодую наивность с радостью и ностальгией. Так и сам Николай вспоминал то время, когда он смотрел на пациента без прикидки, как тот может отблагодарить.
— А что до розысков, - продолжала фельдшерица Риточка, - так они ж про сумочку ничего не знают! А в ней, может, имя убийцы, а?
— Девочка, как тебе объяснить... Я теперь вспомнил: менты раскопали, что они там, в той квартире, все сами друг друга поубивали. Вроде бы нашли там и презервативы, и все были вусмерть пьяные... Так что, представляешь, если сейчас вдруг окажется, что есть еще какая-то сумка? Да тебя с дерьмом смешают, лишь бы старого не ворошить! Причем, вовсе не факт, что та сумка вообще имеет отношение к тому делу! И что в ней визитки кого-то из убитых...
— А вот и имеет! Бабуся мне сказала, что визитки там были того самого депутата, Затовского, вот!
— Об одном тогда прошу: будь очень осторожна,— попросил Николай. — Очень! Менты сейчас разные бывают. Прежде, чем откровенничать с кем-то, хорошенько подумай и с кем-нибудь посоветуйся.
— Ладно! — задорно тряхнув челочкой, и не без кокетства поправив узкую бретельку топика, согласилась Риточка. — Посоветуюсь. Мне есть с кем!
Когда Брылин пришел на следующее дежурство, он обнаружил, что у него в бригаде новый фельдшер.
—А где Рита? — он испугался до дрожи, что девочка посоветовалась не с тем, с кем следовало.
—Ей повезло! Она путевку в Турцию по лотерее выиграла. Сегодня в ночь уже улетела! Везет же некоторым. А вам, Николай Михайлович, велено после дежурства к Прыдкову.
— Зачем?
— Ну-у... — пожала плечами диспетчер. — Не сказали. Но вы ж знаете: начальство для хорошего не вызывает. Вы ничего такого в последнее время не натворили?
Медики вЕкабе длятся на две касты. Самые высшие и могучие — неприкасаемые. Они ездят вдорогих машинах, живут вшикарных квартирах и, что бы ни натворили, закон их не касается. Остальные - голытьба, живут, что им бюджет и добрые сограждане подадут. За работу, правда, у них тоже никакой ответственности. Это очень удобно — и ментам, и врачам, и чиновникам
— когда все знают про твой маленький оклад. В вывернутой наизнанку морали уральских горцев малый оклад — универсальная индульгенция на все случаи жизни.
Кроме одного. Самое страшное, что может натворить доктор в Екабе: не поделиться мздой с начальством, И в этом отношении Брылин — совсем безнадежный смутьян. Он у больных денег не вымогал, а если они сами ему совали, то делился только со своей бригадой. Из принципа. Уж, коль ему порой приходится покупать лекарства за свои, то пусть те, кто их ворует, обходятся без его доли.
Поэтому на вопрос диспетчера он только поморщился.
Олигарх от медицины
По опросам только два процента горцев, дальновидно учуяв дороговизну медицины, целенаправленно заботятся о своем здоровье. Остальные девяносто восемь перцев из ста опрометчиво рассчитывают на авось и милость начальства.
То есть, самое распространенное и опасное заболевание в Екабе: куриная слепота. Это когда человек черное у себя перед носом принимает за белое, а грязь вокруг — за своеобразие национального менталитета.
