Следовательно, Димон совсем не тот, за кого себя выдает. А таким людям врать, как говорится, на роду написано.
Для Быкова же сейчас самой актуальной стала проблема: где ему отсидеться, отоспаться, и подумать о жизни? Квартиру на Сурикова 40 предоставил мэр, и мэр же превратил в ловушку. К Нине теперь тоже нельзя. Гостиницы исключались: именно там его легче всего найти. Можно пошарахаться на вокзалах. Наверняка, там маячат аборигены, сдающие жилье. Можно поошиваться вокруг компаний пьянчуг и, крепко подружившись с кем-нибудь, за бутылку-друтую найти у нового кореша пристанище. Но все эти варианты чреваты контактами с криминалом и ментами. Что ему в равной степени нынче противопоказано.
Оставалось место, где его обязательно будут искать, но поскольку это очевидно, то там искать будут не очень бдительно. Квартира покойной старушки Даниловой.
Дорогие мои старики...
Дом номер 60 на Фрунзе проектировали и строили люди, обожающие квартирных воров. С трогательной заботой о жуликах они так тесно прилепили оборудованные всякими выступами балконы, что по ним можно было с минимальным риском залезть в любую квартиру на любом этаже. Жильцы тоже не остались в стороне от заботы о паразитах. Они оснастили и без того удобные для карабканья балконы решетками, цепляясь за которые заниматься стенолазанием стало совсем легко. Окончательно усугубила ситуацию любовь к зелени. С земли дом до пятого-шестого этажа загораживала густая листва деревьев.
Так что, не желая светиться возле подъезда и дверей нужной ему квартиры, Быков запасся продуктами и, навьючившись своим безразмерным рюкзачком, воспользовался выступами и решетками на балконах. То, что это происходило среди бела дня, как ни странно, уменьшало риск. Днем бдительность граждан из-за обилия иных забот падает до нуля, а вечно бдительные старушенции отдыхают от ночной слежки за соседями.
Тихо проникнув в квартиру Даниловой, он первым делом тщательно ее исследовал. Ни микрофонов, ни датчиков не обнаружил, но зато нашел несколько обнадеживших его предметов. В туалетном бачке, который он давеча, естественно, обследовал, и который тогда содержал только то, что и все его собратья —. клапан, буек и воду, — теперь обнаружились излишества.
Заботливо упакованная в целлофан бутылка водки.
Скорее всего, это означало, что Данилова на всякий случай доверила ключи от своей хаты кому-то из соседок. А муж этой соседки, за неимением дома мест, потайных для супруги, хранит порцию сокровенного антидепрессанта в чужом бачке. Помимо прочего, это освобождало мужика от кары в случае обнаружения. А вдруг это сама хозяйка заныкала? Какое ни есть, а — алиби.
Быкову осталось только перепрятать емкость и ждать. Ведь если водку кто-то спрятал, то он обязательно за ней придет. И как бы он тихо ни пришел, но, обнаружив пропажу, возмутится. А возмущаются хозяева пропавшей водяры обычно громко.
Чтобы ожидание не шло впустую, Василий позвонил Нине, заверил ее в своей страсти и тоске — ничто так не радует женщину, как страдания из-за нее мужчины. И предупредил, что на него началась охота. Поэтому он и сам пару дней будет скрываться, и ей очень советует пожить у мамы или у подруги. Подальше от риска и поближе к действующему водопроводу.
Нина пообещала учесть, но, судя по тону, в угрозу не поверила.
Хозяин водки пришел к вечеру, и не один.
Парочка пенсионеров, один из которых был сед, высок, сутул, но довольно гладок лицом и представителен, а второй - низехонек и лыс, предвкушали свидание с бесцветной, но верной подружкой. Они даже не заглядывали в комнату, а прямо прошествовали: один — на кухню, а другой — в туалет.
Стон разочарования раздался в туалете, и тут же отозвался эхом на кухне.
Быков послушал, какими эпитетами награждает маленький и лысенький свою жену, и опять решил не жениться до самого крайнего случая.
— Вы меня извините... — он вышел к старикам в плавках и майке. — Я тут это... Я племянник Полины Борисовны. Василий. А вы, наверное, соседи?
— Какой еще племянник?! — возмутился лысенький. — Это ты мой пузырь слямзил?!
А представительный молча взял наизготовку шикарную металлическую трость с грифоном на рукояти. Такой можно приложить увесисто.
— Нет! Цела ваша водка! Я ее в холодильник поставил, — успокоил стариков Быков.
— Семеныч! — воинственно распорядился маленький.
Высокий вернулся на кухню и вскоре оттуда донесся радостный всхлип: бутылка была в холодильнике не одна. У нее тоже были друзья и подруги. Лысенький сразу подобрел:
— Ну, племянник, так племянник. Это не тебя случаем, тут давеча мутузили мильтоны?
— Меня, — признался Василий. — Но разобрались, и выпустили.
— А я видал, что тебя, — довольно захихикал старичок, — видал, как тащили к машине. Ты хоть и в мешке был, но фигура запомнилась. Косолапишь. Меня, кстати Зиновий кличут. Сильно досталось?
— Терпимо. А я — Василий.
— Слыхал уже. Это тебе повезло, что не моя тебя застукала. А то б ты так легко не отделался.
— Ну что? Может, за знакомство? — напомнил о главном представительный Семеныч.
Быков и Зиновий ответили хором:
— Непременно!
— А как же!
Потом Быков долго набирался мудрости. Ему объяснили, почему в стране бардак (стариков не слушают). Почему голова прогнила (стариков не слушаются). Почему работать не хотят (стариков не уважают).
— А почему, как ты думаешь, рождаемость такая хреноватая? — риторически спрашивал лысенький Зиновий. — Почему рожают мало и плохо, то есть больных? Потому что если человек видит, что к старости никакого почтения, и честно протрудившиеся люди хуже собак живут, то на кой он будет рожать? Глупо, согласись. Вот и не рожают. Вот у тебя дети есть?
—Есть, — признался Василий. — Сын.
—Как же ты так? — укоризненно покачал головой Зиновий. — Представляешь, как он к тебе будет относиться? Пахал-пахал, а пенсия, как у тунеядца. Да и ту еще надо выпросить.
—И квартплата, — слегка заплетающимся языком дополнил представительный Семеныч. — Ты ее плОтишь, плОтишь, а потом тебе свет — брык, и отрубили. И воду. И отопление. Ты жаловаться. А тебе: пошел на хрен, старый хрен! Теперь наша власть, что хотим, то и делаем. Скорей бы ты сдох, и твоя квартира освободилась!
—Что, так и говорят? — удивился Василий.
—Если бы только так...
—Это частности, — горячился Зиновий. — Хорошим людям свет и воду не отключат. Суть в глобальном неуважении к старшим! Шире если брать: не соблюдение Божьей заповеди! «Уважай отца и мать». Номер точно не помню, но она даже прежде, чем «не убий» и «не укради».
- Ты что? Ты думаешь, там заповеди в порядке важности пронумерованы? — удивился Семеныч.
А как же по твоему? Чтоб Бог просто так выдавал, как в голову придет? Конечно, по порядку!
—Ну, знаешь!
—Так иначе, какое ж тогда уважение?
Так в словопрениях о богословии шло время. И когда Зиновий достиг кондиции, при которой обнимают товарища по застолью и клянутся ему в вечной дружбе, Василий спросил:
—Ты борсетку-то куда дел?
—А это чо такое?
—Сумочка такая. Мужская.
—А, знаю. Но их тут две. Ты про какую спрашиваешь?
—В которой диск компьютерный.
—Так в них в обеих — диски. Тебе — которую?
—Тогда — обе.
—Не вопрос, — Зиновий, пошатываясь, встал и вышел из квартиры.
—Это ты зря, — сказал Семеныч. — Теперь он попался, и она его не выпустит.
Она — это жена Зиновия. И она действительно его не выпустила. Она совершенно справедливо считала, что если ты выпил, то лучше сидеть дома, чем шляться по подозрительным компаниям. Аргументов против этой житейской мудрости у изрядно захмелевшего Быкова не нашлось, и переговоры через дверь квартиры Зиновия зашли в тупик.
Спас положение Семеныч. Он предложил обмен: она им — борсетки, они ей — не трогают мужа. Жена Зиновия согласилась. Но зато возмутился сам Зиновий. Сама мысль, что он останется дома с обожаемой супругой, а дружки будут гулять дальше, глубоко задела его чувство справедливости.