— Ну, что у вас? — спросил он так, точно любой знакомый Нины мужского пола, кроме него самого, и плевка не стоит. Эдакая уральско-столичная штучка. Горец, мол. — Диск? Открыть? Что, не получается? Хо-хо-хо. Ладно, уж, поможем столичным жителям... Странно. А он что-нибудь выкидывал? Я спрашиваю: он какие-нибудь надписи показывал? Что — Гремлин? А-а... Ну, так сразу надо было сказать. Это глухой вариант. Гремлин — это наш здешний... Ну, не Билл Гейтс, конечно. Но, по крайней мере, типа Эдисона. Тусуется он только в Сети, и никто его ни в лицо, ни по фамилии не знает. Кто он и откуда — неизвестно, но как хакер он очень ценится. За деньги сделает, что угодно. В общем, если именно он глумливо защитил этот диск, то лучше его не трогать. То есть, я, конечно, могу его открыть, но... Есть все-таки незначительный процент вероятности, что данные шредернутся. Не хочется подвергать их риску...
— Ну, и как его найти, этого Гремлина?
— В Сети. «Гремлин-собака-яндекс-ру». Так что, пишите письма. Если заинтересуется, ответит. Но, говорят, запрашивает он дорого.
— Минутку. Но ведь хоть кто-то должен его знать?
— Если б его кто-то знал, то, наверное, уже бы пристукнули. Он тут многим нагадил, и — не хилым людям.
— Но ведь не на облаке живем. Деньги-то он как-то должен получать? Значит, через них на него можно выйти?
— Пока никто не вышел. Правда, уже полгодика о нем почти не слышно.
— Так посоветуйте хоть что-нибудь!
— Посоветовать могу. Есть такой у нас журналист. Влад Никрасов. Он в УТА у самого Шеремеха работает. И вот он буквально на днях что-то говорил о Гремлине. Мол, они с ним договариваются. Не знаю о чем, но вдруг и вам во вторяк обломится?
— А как с Никрасовым связаться?
— Позвонить.
— Слушай, — сказала компьютерщику до сих пор с удивительным для женщины тактом державшаяся в стороне Нина, — позвони лучше ты сам, а? Объясни. Скажи, что это тот самый мой московский попутчик.
— Ну-у... Ладно.
Влад Никрасов сразу понравился Василию. Журналюга-профессионал: потом может и нагадить, переврав сказанное тобой, но в первый момент он — сам товарищ Обаяние-и-Надежность. И сразу предупредил, что уполномочен только получать информацию, но никак не выдавать. Это решает только сам Шеф — Его Непогрешимость Экстремальный Горец Шеремех. А вот свести с ним Влад может.
Они условились, что через час встретятся с Владом у Плотники, возле памятника основателям города, в народе именуемом «Бивис и Бат-Хед». Памятник интересен тем, что у обоих основателей практически идентичные лица, а еще тем, что в руки к ним легко вставляются бутылки, что делает их ближе народу. По обеим сторонам Плотники — весьма необычные скульптуры — фрагменты разорванных цепей, куда больше похожих на «фиги».
280 лет назад к планировке города относились очень серьезно — он являлся моделью вселенной. Река делила его на две части — открытое и тайное, день и ночь, разум и душу, Европу и Азию. Плотина же считалась центром мирозданья, нерушимой скрепой. Именно это единство и должны были символизировать отлитые за бешеные деньги «цепи-фиги», хотя вряд ли население осознавало всю их значимость.
На встречу с Никрасовым Быков бездарно опоздал почти на полчаса, хотя к памятнику прибыл, как привык, на двадцать минут раньше. Но приключилось везение, которое он никак не мог упустить.
Обходя исторические окрестности здешнего Бродвея — Плотники, он убедился, что аборигены с нежностью хранят свидетельства тех лет, когда их крепостных предков пороли и гнобили предки их нынешних бар. А также поймал Нину на приблизительности в понимании истории родного города. Так, она как-то обмолвилась, что Катеринбург назван так в честь жены Петра Первого. Хрен там. Город назван, оказывается, в честь Святой Екатерины. Ей даже персональную часовенку поставили рядом с Историческим сквером.
А вот подругу императора тоже назвали с намеком на эту Святую, дабы затушевать ее довольно разгульное прошлое. Решив глянуть на сквер между Ленина и Малышева сверху, с моста-плотины, Василий засек своего странного соратника Димона. Тот стоял рядом с сутулым мужиком возле шлюза. Грамотно они стояли: шум бурлившей воды перекрывал их голоса. Подойди к ним даже вплотную, фиг чего расслышишь невооруженным ухом. Однако Быкову было секундным делом вынуть остронаправленный микрофон, замаскированный под ручку, носимую на шнурке на шее. Он соединил его с усилителем, размещенном в плеере, а в тот — воткнул наушники. Так он смог незвано присоединиться к разговору:
—...только время терять. В общем, велено, чтобы ты сказал своему москвичу: это были быки из команды дедули. Разнюхали, мол, чего он тут чумится, и решили обнавозить. Так что ему лучше оставить пургу в тундре и притихнуть под крышкой у нас. Мужики, типа, навострились его замочить. И только мы спасем, всосал?
— Ага.
— Где, кстати, он сейчас тырится?
— Не знаю пока, — сказал Димон. — Мы с ним с тех пор только по телефону.
— По телефону можно адресок накнокать.
— По мобиле.
— И по мобиле тоже можно.
— Ладно, учту. Что еще?
— Еще — главное: если он все-таки диск надыбает, сразу его связывай с Тешковым. Напрямую. Если грузанет, скажешь, что ему гонорар корячится. Всосал?
— Ясно. Значит, про Тешкова говорю, если только диск найдет, так?
— Ну, типа того. Но ты ему внуши: те мужики очень даже крутые и замочат, как нечего делать. Пусть побережется. Всосал?
Собеседник Димона сплюнул в исторический памятник рядом с табличкой о переименовании города в честь того, кто сделал Катеринбург знаменитым уже несуществующим подвалом. Оглянулся, и пошел характерной походкой человека, который редко бывает трезвым.
Быков хотел, было, двинуться за ним следом, но решил, что встреча с телевизионщиками для него сейчас важнее. В конце концов, он уже понял главное: люди его здешнего заказчика — мэра, очень хотят, чтобы он боялся их конкурентов — людей губернатора. Ради этого они с самого начала устроили ему спектакль с захватом. Причем, так старательно звали губернатора по фамилии, хотя его все здесь, иначе, как дедушкой не величают, что даже ребенок бы заподозрил лажу.
Но самое смешное, что он и в самом деле побаивался губернаторских. Одно то, что он всюду сталкивался с шестерками мэра — теперь ясно, что и Димон из их числа — и ни разу не засек соглядатаев губера, могло иметь лишь одно объяснение из двух. Либо губернаторские понятия не имеют о некой акции мэрских, в которой его используют за дурачка.
Либо они так четко работают, что их никак не заметишь.
Быкову хотелось бы, конечно, первого. Но на всякий случай приходилось исходить из худшего.
Ибо заезжему дурачку самое хреновое — это попасть в местную междоусобицу.
С этой оптимистичной мыслью Быков и поспешил к памятнику сладкой парочке.
Знакомый моего знакомого
Влад Никрасов пожал ему руку с чувством гордого прискорбия на симпатичной узкой физиономии:
— Здравствуйте. По московскому времени живете?
—Добрый день. Прошу прощения: мы сами не местные, пока спросил, пока нашел... Готов компенсировать моральный вред.
—Принято. Но это позже. Шеф ждет, а он этого не любит.
Разговор с Шеремехом вначале не клеился. Быков и по телевизору-то с трудом понимал его бурлящую, как струя в плотнике, дикцию. Хотя на TV журналист, видимо, старался говорить по понятнее. А в быту его говорок производил полное впечатление невразумительных мыслей вслух себе под нос. Но тем больше уважения вызывали результаты, достигнутые вопреки этому своеобразию.
— Ашоусобченовищетуна и шоуванадот Грем-лина? — вроде бы о чем-то спросил, как показалось Быкову, Шеремех.
Василий озадаченно повернулся к Владу, и тот тактично перевел, как бы дублируя шефа:
— Да, да! Вот именно: а что, собственно, вы ищете у нас, и что вам надо от Гремлина?!
— От него мне нужна помощь в освоении одной программки. А ищу я у вас тут то же, что и все: «щастя».
