– Я сам об этом позабочусь. Это касается только нас с тобой. А пока никто его и хватиться не успеет.

Когда я вернулся в рощу, насытившиеся воины уже строились в колонну, а несколько рабов торопливо тушили костры и собирали котелки. Мы браво прошли через деревню под музыку флейт, однако, достигнув реки, обнаружили, что мост через нее весь в огне. Хотя рабы вскоре потушили пожар, перейти на тот берег оказалось невозможно, так что мы решили разбить лагерь и заночевать здесь. Все очень устали после долгого марша по Аркадии, а мост, говорят, будет готов не раньше завтрашнего дня.

Рабы Басия с утра несли его на носилках, им же пришлось тащить и нашу палатку, и прочие вещи. Я спросил, не тяжело ли им. Они сказали, что не очень, что они несли куда больше, когда покидали Лаконику, направляясь на войну с Великим царем, ибо тогда у них был с собой запас пищи на десять дней. Я предложил помочь им донести носилки, и, по-моему, они бы с радостью согласились, да боялись, что их накажут.

Я спросил, не владеет ли Басий какой-нибудь деревней и не оттуда ли они родом. Оказалось, что у Басия есть всего один дом с участком земли, где и живут все трое его рабов, возделывая поля. Поместье Басия было южнее Спарты, и рабы полагали, что им прикажут отнести его туда и жить там, пока он не поправится. Они сказали, что у него есть также дом в самой Спарте, однако лучше все же нести его в деревню. Если он умрет, его земельный надел перейдет к одному из его родственников.

Они, похоже, не боялись беседовать со мной, и я сказал им, что ходил в деревню и что тамошние жители разговаривать со мной ни за что не пожелали.

Они ответили, что в армии совсем по-другому и гораздо лучше, во всяком случае, там никто не станет доносить на них только за то, что они разговаривали с чужеземцем – ведь они каждый вечер ставят для него палатку и готовят ему еду. Однако же я понял, что лучше лишний раз не разговаривать с рабами, принадлежащими другим людям. Наверное, Басий – более добрый хозяин, чем прочие или даже сам регент, хотя, возможно, это только потому, что он далеко не богат. Человек, у которого есть всего лишь дом в деревне да три раба, не может себе позволить потерять ни одного из них.

Я вошел в палатку, желая рассказать больному Басию о том, что мост подожгли. Меня все больше занимали нравы этой странной земли. Хотя я не помню, каковы нравы и обычаи других народов, однако уверен: мой собственный народ был совершенно иным; ни в чем я не нахожу ни малейшего знакомого отклика.

Басий был очень слаб, однако мне показалось, что боль не слишком донимает его. По словам Ио, порой он весь горит, бредит и впадает в детство, рассказывая о своих учителях. Я заговорил с ним, и он оказался в здравом уме и твердой памяти.

Я рассказал ему про мост, и он предположил, что это сделали рабы с противоположного берега, надеясь направить нас по другой дороге.

Естественно, я ничего не сказал ему ни о Кердоне, ни о том, что случилось в кузнице. Он спросил, распаханы ли для посева озимых поля, мимо которых мы проходили. Я удивился: мне казалось, он и сам видел их, однако он сказал, что почти весь день проспал да и с носилок много не увидишь, ведь рядом всегда кто-то идет. Я рассказал, что поля все еще покрыты жнивьем – возможно, потому, что так много мужчин состоит на службе в армии.

– Пахать пора, – прошептал он. – Пока дожди не пришли.

– Ну тебе-то пахать рановато. Сперва поправься. Уверен, твои рабы прекрасно все сделают сами под твоим присмотром.

– Спартанцы никогда не пашут, ясно? Только я больше уже не хочу быть спартанцем. А землю обрабатывать необходимо. Вот в Аттике гоплиты имеют земельные наделы и рабов, однако и сами тоже работают на земле. Жаль, что я не могу. Рабочие руки в нашем хозяйстве очень нужны, только мне, наверное, придется обучать воинов.

– Война ведь почти закончена, – утешил я его. – По крайней мере, так говорят.

Он сокрушенно покачал головой:

– Великий царь еще вернется. А если не вернется, так мы сами пойдем – грабить Сузы и Персеполис. И разразится еще одна война. Всегда начинаются новые войны…

Ему захотелось пить. Я принес воды из неторопливой зеленоватой реки, смешал с вином и поднес ему чашу.

– Больше уж нам с тобой не удастся сразиться, Латро, – промолвил он. – Да, сегодня ты уж точно с одного раза положил бы меня на лопатки. Впрочем, запомни: когда-нибудь я снова одержу над тобой победу! Запомнишь?

– Вряд ли.

– Тогда запиши. После нашего первого поединка ты долго записывал что-то в свой дневник. Почитай-ка его.

Выйдя из палатки, я уселся на солнышке, намереваясь по совету Басия почитать свою книгу, однако не знал, где мне искать описание нашего поединка, и даже не был уверен, что этот поединок взаправду состоялся. Так что я открыл книгу где-то посредине и прочитал, как Эврикл Некромант заставил мертвую женщину встать из гроба. Читая это, я радовался, что ночь еще не наступила, и через каждые несколько строк поднимал глаза от написанного и любовался мирной рекой и легким черным дымком от сгоревшего моста, который рабы уже растащили на бревна.

Вскоре ко мне подошла Дракайна и уселась рядом. Она даже рассмеялась, увидев мое встревоженное лицо, и спросила, о чем это таком страшном я думаю.

– Что за ужасная вещь – иметь память! – воскликнул я. – Хотя я по-прежнему мечтаю, чтобы она ко мне вернулась.

– Но зачем она тебе, если помнить так ужасно?

– Потому что, не имея памяти, я теряю себя; а это еще страшнее. Каждый день для меня – словно камень, который вынули из стены дворца и перенесли в чужие края, где никто не знает, какими должны быть та стена и тот дворец.

– Раз так, ты должен радоваться каждому новому дню, ибо тебе принадлежит только один этот день.

– Взгляни на рабов, что трудятся в полях, мимо которых мы только что прошли, – сказал я. – Для них каждый новый день весьма похож на предыдущий. И если б я мог отыскать свою родину, то жил бы там, как они: зная о вчерашнем дне по сегодняшнему, даже если б не помнил, что случилось вчера.

– Богиня же обещала, что вскоре ты вернешься к своим друзьям, – утешила меня Дракайна. – Так ты сам говорил.

Я вздрогнул от радости, ибо совсем забыл об этом, и, не сознавая, что делаю, обнял Дракайну и поцеловал ее. Она не противилась, но губы ее оказались холодны, точно галька на дне того быстрого ручейка, где я когда-то в детстве плескался и шлепал босиком.

– Пойдем, – сказала она. – В палатке Пасикрата нам никто не помешает, если завязать тесемки полога. У меня припасено неплохое вино, а рабы принесут нам поесть. Мы можем не выходить оттуда до самого утра.

Я последовал за нею, даже не вспомнив о том, что обещал Кердону. В палатке было тепло, темно и тихо. Дракайна скинула свой пурпурный плащ и спросила:

– А ты помнишь, Латро, как выглядит женщина?

– Конечно! – воскликнул я. – Я не помню лишь, когда в последний раз занимался любовью с женщиной.

– Что ж, взгляни на меня. – Она стащила через голову свой "хитон.

Округлые бедра ее были точно легкий изгиб морской волны, а груди вздымались горделиво, точно белоснежные купола дворцов, увенчанные красными халцедонами. Вокруг талии у нее была повязана змеиная шкурка.

Заметив мой взгляд, она коснулась ее и пояснила:

– Я не могу снять это. Но, по-моему, в этом особой необходимости нет?

– Нет, – согласился я и поцеловал ее.

Она засмеялась и принялась тормошить и ласкать меня.

– Разве ты не помнишь, Латро, как мы сидели с тобой рядышком на холме, когда были на этом острове в первый раз? Ах, как я желала тебя тогда! Но теперь-то уж ты мой.

– Да, твой, – сказал я, понимая, что лгу ей, хоть и сгораю от страсти.

Я жаждал ее, как умирающий в пустыне жаждет глотка воды, как изголодавшийся жаждет хлеба, как слабый жаждет величия и царской короны.

Но, увы, не как мужчина жаждет женщины. И ничего с этим поделать я не мог.

Она посмеялась над моей слабостью, и я почувствовал, что с удовольствием удушил бы ее, однако она своим странным взглядом точно отняла силу у моих рук; мне показалось, что их и вовсе оторвали от тела…