Мимо нас проехал всадник. Он посмотрел в нашу сторону, и я увидел, что он в шлеме и вооружен копьем. Хорошо, что он не остановился. Я поспешил дальше и почти достиг дворцовых ворот, когда меня догнала Ио.

– Хозяин! – закричала она и вцепилась в мой плащ.

Я обернулся, грозно на нее замахнувшись:

– Я тебя хоть раз прежде бил, Ио?

– Не помню, – сказала она и быстро прибавила, поскольку я замахнулся еще более грозно:

– Да, хозяин. Раз или два ты меня ударил. Но это совсем не важно…

– Ну так сейчас я тебя снова побью! Тебя ведь на улице запросто убить могли! А теперь мне еще придется провожать тебя обратно.

– Вот и хорошо! – Она как будто была страшно этому рада. Мы повернули назад. – Это тебя могли убить, господин мой! Разве ты этого не понимаешь?

Честное слово, там ведь не меньше тысячи фракийцев, и все этого Тамириса стерегут. А смертью своей ты Гипериду ни чуточки не поможешь.

– Если ты еще раз пойдешь за мной, Ио, – сказал я ей, – я тебя больше провожать не стану. Я тебя с собой возьму. Это, пожалуй, безопаснее, чем оставлять тебя одну ночью в этом варварском городе.

– Тебе бы лучше тоже вернуться домой, господин мой. Или же взять с собой чернокожего и Асета.

– Этого я сделать не могу.

– Почему же? – удивилась она. – Никто тебя ни в чем за это винить не станет.

– Но все будут знать, Ио, что я собрался что-то сделать и не сделал – даже и не попытался. Только сам я об этом сразу забуду. И мне будет противно видеть, как меня жалеют, – я это уже видел несколько раз сегодня.

И я даже не смогу понять, почему они меня жалеют! – Глаза мои вдруг увлажнились, словно ветерок вдруг принес откуда-то горький дым. Нет, я не плакал – ведь мужчины не плачут; и все же слезы выступили у меня на глазах, как я ни старался проморгаться. Сегодня мне следовало быть очень осторожным и ни в коем случае не позволять жалости к себе снова взять верх; безусловно, все из-за того, что я слишком много выпил.

Наверное, слеза моя упала на головку Ио, потому что она быстро посмотрела на меня и сказала:

– Я могу дальше пойти сама, господин мой. Тут уже совсем не страшно.

– Нет. – Я покачал головой, хотя она, возможно, этого даже и не заметила.

Когда мы подошли к дому, мне пришлось стучать в дверь рукоятью меча, прежде чем Элата отодвинула засов и увидела на пороге нас. Ио прильнула ко мне всем своим худеньким телом, и я поцеловал ее так, как целовал Элату, – впервые чувствуя в Ио женщину, а ведь до сих пор я считал ее всего лишь ребенком, так она была молода.

– Я больше не побегу за тобой, – пообещала она мне, и я кивнул, так и не сказав ей, как сильно мне хочется, чтобы она все-таки побежала, и как мне страшно идти туда.

Вспомнив всадника с копьем, я предпочел не идти по той темной улице, что в первый раз, и сразу свернул направо, а потом налево. И тут я увидел, что вся улица освещена чуть ли не до самого дворца. Посреди нее горел огромный костер, и вокруг него стояли стражники; мне показалось, что они греют у огня руки.

Огромный зверь, прятавшийся в глубокой тени, – вот что поразило воображение всех, это, по крайней мере, ясно. Я выслушал Гиперида, прорицателя Эгесистрата, мидийца, Асета и гоплитов; все говорили одно и то же. Прорицатель еще хотел знать, как мне вообще удалось проникнуть во дворец. А я просто перелез через стену, что было совсем не трудно, об этом я ему и сказал.

Но сперва нужно сказать, что чернокожий спас меня, когда я вышел к костру, возле которого грелись часовые противников Тамириса. От моего рассказа об этом Гиперид был просто в восторге, да и сам чернокожий тоже.

Он устроил настоящую пантомиму, показав, как сломал фракийцу шею, прежде чем тот успел вытащить свой меч. Я никому не стал говорить, что чернокожий сперва забежал вперед, надеясь остановить меня; это Гипериду могло быть неприятно. Также я ничего не рассказал о попытках Элаты и Ио не пустить меня во дворец. Я рассказал совсем о другом – о том, что делал до того, как, стянув сапоги, полез через стену. Теперь сапоги мои, конечно, пропали, как и наши лошади и еще много всякого добра, оставленного в доме.

Я помню, как раздумывал, не снять ли плащ, прежде чем лезть на стену.

Теперь я очень рад, что этого не сделал, хотя в сапогах я бы точно на стену не влез.

Полос все время просит меня рассказывать ему об оружии; я ему объяснил, что сперва должен сделать очередную запись в своем дневнике. Постараюсь писать покороче.

Чернокожий предупреждал, что меня могут убить, указывая то на мертвого фракийца, то на меня самого и разводя руками – желая объяснить мне, как много фракийцев может оказаться там, за стеной. Я не решился отвечать ему вслух, боясь, что меня могут услышать, и объяснялся тоже на пальцах, показывая, что их там, возможно, будет совсем не так уж много и тогда я их всех просто перебью. На это он усмехнулся – я видел, как блеснули в темноте его зубы, – и наконец ушел; я чувствую, что он мне как брат.

Хотя на пальцах-то я изъяснялся весьма смело, однако пальцы мои здорово дрожали, когда я, скрючившись в тени какого-то дома, снимал сапоги.

Фракийцы, стоявшие на стене, были хорошо видны на фоне холодного ясного неба – в шлемах и с острыми дротиками. Если бы сейчас мне пришлось рассказывать Полосу о мечах и сражениях, я бы в первую очередь непременно сказал, как важно хотя бы на минутку представить себя на месте своего врага. Не думаю, что без этого вообще возможно одержать победу – разве что если тебе помогают боги. Так что я представил себя на месте Тамириса, спрятавшегося во дворце, за высокой стеной.

Поскольку рядом со мной (то есть с Тамирисом) находились другие высокородные, я не смог бы подняться на стену – они бы на это не согласились и сами поднялись бы на стену только в случае атаки. С другой стороны, мне бы потребовался крепкий отряд из отборных воинов, способный отразить любую атаку противника. Что ж, прекрасно! Вот пусть мои высокородные и составят этот отряд. А пелтасты будут сторожить стену днем и ночью, сменяя друг друга, и в случае чего подадут сигнал тревоги.

Но сам я, Латро, понимал, что пелтасты – это всего лишь простолюдины, даже если они и отважные воины (я и сам тоже простолюдин). Так что простолюдины в первую очередь будут следить за теми, кто греется у костров, и сами будут там греться.

Так что мне необходимо было чем-то отвлечь их внимание. Если бы чернокожий остался со мной, я бы, конечно, попросил его. Теперь же помочь мне было некому, разве что мертвый фракиец мог на что-то сгодиться.

Ползком я оттащил его за кучу дров, собранных для костра, возле которой он меня и обнаружил себе на беду. Я поставил вертикально одну из самых толстых веток и воткнул в нее его нож. Я боялся, что кто-нибудь услышит мою возню, но люди у костра громко разговаривали, да и дрова все время потрескивали. Очень трудно оказалось заставить безвольную руку мертвеца держаться на рукояти ножа, но я засунул ее поглубже ему в рукав и как-то пристроил в нужном положении.

Потом я быстро обежал дворец по периметру, но не обходя сторожевые костры стороной, как в первый раз, а по городским улицам (так что я все время находился достаточно далеко ото всех костров вообще), и вышел к дворцовой стене с другой стороны. Вскоре, я это отлично понимал, кто-нибудь должен будет пойти за топливом для костра и обнаружит моего покойничка. То-то он удивится, когда увидит, что этот человек "сражался" всего лишь с бревном, да так на нем и помер (во всяком случае, так ему покажется)! Ему, конечно, захочется, чтобы на мертвеца поглядели остальные, – и я надеялся, что пелтасты на стене тоже услышат его крики.

Я не рассчитывал, что все произойдет так быстро (хотя случилось именно то, на что я и рассчитывал), и едва успел спрятаться возле дворцовой стены. Послышались крики часовых, и сомнения непременно погубили бы весь мой план. Медлить было нельзя, я бросился к стене и стал на нее взбираться.