Потом музыка смолкла, и она спросила, почему я плакала. Я рассказала ей о тебе и обо всех ужасных вещах, которые сотворила со мной та амазонка – я называла ее Фаретрой, ибо от кого-то слышала это имя. И эта Элата сказала, что знала их обеих – и Фаретру, и Иппостизию – и что Фаретра умерла. А твой раб, сговорившись с мужем Элаты, велел той амазонке поцеловать тебя и вообще все устроил…

Мы говорили с Анисией довольно долго; она многое рассказала мне о жизни танцовщицы, но ее рассказ я здесь повторять не буду. И она снова сказала, что любит меня. Я отвечал, что никак не могу на ней жениться (и ни на ком другом), пока не отыщу свою родину. Даже и потом вряд ли я сразу смогу жениться. Она возразила, что ей нужна моя любовь, а не моя собственность – по-моему, это что-то новое. Она, видимо, считала, что я, стоит мне выпить чашу вина, уже ничего не помню, но я доказал ей, что помню все, о чем мы только что говорили, а также – многое из того, чего уже, кажется, и не должен помнить: например, как высокая амазонка, которую она называет Иппостизией, столкнула ее в канаву.

Я теперь тоже стану называть эту женщину Иппостизией, потому что, по-моему, Анисия сказала мне правду. Но пока что эта амазонка нужна мне, если я хочу освободить тех, кто знает, где мой дом, так что ей я ничего о нашем разговоре с Анисией не скажу. Кстати, с финикийцами я сегодня даже не разговаривал – опасался, что стражники заподозрят неладное.

Полос пришел посмотреть, как я упражняюсь в езде на колеснице. Пока мы с Диоклом чистили скребницами коней, он попросил меня объяснить ему понятие "арете".

– Я знаю, Арес – это здешний бог войны, – сказал он, – как Плейстор во Фракии. Но сейчас же не война. Как же можно говорить об "арете" того, кто быстрее всех пришел к финишу?

– Совершенно не обязательно, чтобы человек, который бежит лучше всех, бежал от своих врагов, – сказал я ему. – Наоборот, порой нужно, чтобы воины бежали на врага. Скорость нужна и для того, чтобы успеть спастись, и для того, чтобы снова поскорее вступить в бой.

Диокл, как всегда, сплюнул и сказал:

– Война – это не только кровь да смерть, парень. И далеко не всегда побеждает самая большая армия. Гораздо чаще побеждает та, которая лучше обучена и содержит свое оружие в чистоте и порядке, а также выдерживает долгий марш на минимальном рационе. Старый Арес вовсе не такое уж чудовище, ясно? Воспринимай его как обычного человека, который просто хочет побыстрее победить и вернуться домой к своей Афродите. Такой человек всегда будет ратовать за отличную военную подготовку, за дисциплину и за честную игру. И Арес, как и мы, готов присвистнуть, когда глупо проигрывает. И радостно засвистеть – если стал победителем.

Я спросил Диокла, будут ли проводиться еще какие-нибудь состязания в день гонок на колесницах; он сказал, что нет. Таким образом, моих друзей-финикийцев, скорее всего, оставят на рыночной площади до окончания соревнований. По крайней мере, я на это надеюсь. Завтра состязаются борцы, а я схожу в Кипариссу – посмотрю на корабль финикийцев. Я велел Аглаусу напомнить мне об этом. Я, конечно, не стал упоминать об этом корабле танцовщице Анисий, и она никак не может догадаться о моих тайных планах.

Дорога, ведущая на берег, крута и узка. Все это даже неплохо, но я бы хотел, чтобы она была покороче. При отплытии корабля должно или быть еще темно, или едва светать. Корабль не охраняется и привязан лишь одним канатом. Вот только как спрятать мой меч? Надо попробовать привязать его к днищу колесницы.

Над мраморными скамьями видны ряды деревянных скамей. Я видел сидевших там зрителей и слышал их оглушительные крики. Но когда я указал на них Ио, она их почему-то не увидела, хотя одна женщина даже махала нам рукой.

Призом было замечательное блюдо, полное свежих смокв. Я роздал их всем, кто хотел получить хотя бы одну, а блюдо подарил регенту Павсанию, который остался этим очень доволен и даже обнял меня за плечи – жест особой милости. Он выиграл огромную сумму, поставив на меня.

Судья составил для меня документ, согласно которому я передаю детей на попечение этого поэта из Фив. Я подписал документ и отдал поэту; теперь Ио наконец вернется на родину. А мое главное сражение – завтра.

Говорят, что у амазонок в упряжке кони самого Гелиоса, однако на Гелиоса буду больше похож я сам. Когда я обрежу поводья, у нас будет четыре скаковых коня; остальные финикийцы пусть пробиваются сами.

Пиндар из Фив приносит это в дар Светлому богу, своему покровителю, которого осмеливается также считать своим другом. Делает он это по велению пифии, дабы всем стало известно, что воля бога свершилась.

Царица из северной страны привела на Игры в честь Великого бога поистине божественных коней, широкогрудых, могучих, с бешено сверкающими очами. На старте они громоподобно топали копытами, запряженные в прекраснейший дар Лаконии, милостиво присланный сыном Неокла, командором флота Фемистоклом. Вот уже идет второй круг. Колесница дорийцев по-прежнему стремится вперед. Украшенный священным лавровым венком – даром Дафны [249], прекраснейшей из дочерей реки, – ею уверенно правит панкратиаст Латро из Спарты (провожатым которого я однажды был по велению Светлого бога). Он улыбается. Пятеро остальных участников покрыты вздымающейся за его колесницей пылью. Зрители-эллины приветственно кричат двум первым претендентам на победу, и крики их подобны грохоту бронзовых щитов.

Умелой рукой чуть натянув поводья, служанка божья, темнокожая дочь копьеносца, осаживает свою четверку перед быстро приближающимся поворотом.

И вот ее обходит вторая колесница – на голову, на голову и шею, на полтуловища опережает могучая четверка бессловесных слуг Гераклидовых, лучших в битве, колесницу, которой правит амазонка! То мчится Латро. Так мчался Диомед [250]– но только по прямой дороге.

Перед Латро бегут, точно испуганные дети, тысячи воинов, испытанных в боях героев, что сокрушили варваров на равнинах Беотии; все бегут, подобно стыдливой и печальной Астрее, заслышавшей всесокрушающую поступь Посейдона; все расступаются, словно волна морская, разрезаемая носом "Арго". И никто не преследует летящего над землею Латро – потому что не может.

Но зачем богине столько пыли и такой отчаянный бег коней? Какие ревнивые надежды несет отважный возничий колесницы сероглазой Афины?

Дивную урну, дар бога, получит ее слуга, но затем преподнесет ее царице-девственнице – упрочая мир между городом Тезея и его старинными врагами [251]. Иппофода получит вазу сияя, радостная, ибо с честью выполнит свой долг, и заговорит устами хромого сына Элиды, великого своего советчика. По его же совету она, царственная во всем, посвятит сосуд, освободив его прежде от роскошного масла, Светлому богу.

Но едва успела сказать слово мира сия дочь войны, как прозвучал трубный глас битвы. Глуп тот, кто смеется над Гераклидами, ибо сила Геракла живет даже в приемных его сыновьях. Точно могучий Геракл ударил своей палицей – так своей колесницей рассек толпу Латро, на полной скорости влетев в священный город. Некогда в замерзающей Колхиде Ясон посеял драконовы зубы, и из распаханной земли тотчас встали сотни вооруженных воинов, готовых драться. То же случилось и на рыночной площади, когда тот, кого я опекал когда-то, выхватил из кучи яблок и гранатов четыре острых меча, тяжелые луки и колчаны, полные стрел. И жалкие рабы сразу превратились в воинов.

И сразу аргивяне, заклятые враги Лаконии, запросили помощи у мужественных сынов Спарты, могучих, в бронзовых доспехах, желая наказать тех, кто нарушил священное перемирие. Объявив, что никакой его вины в происшедшем нет и он к тому же потерял огромную сумму из-за сорванных состязаний, царевич Павсаний приказал своим слугам броситься в погоню…