Жрец покачал головой, мне показалось немного печально. — Иди обратно, Мит-сер'у.

Я пытался понять значение ее имени, когда заметил застежку, скреплявшую концы ее головной повязки. И лицо кота на ней.

— Она хочет идти, потому что иду я, — сказала Нехт-нефрет Муслаку. — Мы подруги. Если хочешь, можешь взять нас обоих. Я не ревнива.

— Да, ты можешь, но за еще одну монету, такую же как и первая, — вмешался жрец.

— Но не эту, — сказал я. — Эту я хочу для себя. Дай этому святому человеку еще одну монету, Муслак.

Мит-сер'у хихикнула.

Но Муслак дал, сказав, что мне он должен намного больше одного дарика.

НАМ жарко, но не так уж неприятно. Мит-сер'у обмахивает меня опахалом из пальмовых листьев. Оно хорошо охлаждает и, по ее словам, отгоняет насекомых. Я сижу и пишу, потому что, как говорит Муслак, должен. Еще он говорит, что целитель дал мне этот свиток и чернила. Мое перо сделано из обожженного камыша. Я окунул его в реку и оказалось, что им трудно писать так мелко, как я привык.

Мит-сер'у улыбается, видя мои буквы и предлагает показать, как пишет ее народ. Нехт-нефрет говорит, что она пишет еще лучше. Но я не даю им свое перо, хотя это очень длинный свиток. Я испишу его с обеих сторон. И кто может сказать, где я найду другой?

Муслак продал все шкуры со склада. Это заняло большую часть утра. Как только покупатели расплатились, мы отчалили. Эта река называется Пре. Мит-сер'у говорит, что в этой стране есть три больших реки и много маленьких. Пре — самая большая. Мит-сер'у показывает три пальца. Река Пре — первый. Дальше на юг все три сходятся вместе и создают Великую Реку. После этого места река одна. Мит-сер'у и Нехт-нефрет никак не называют ее. Просто река. Муслак называет ее Великой Рекой, и говорит, что эллины называют ее Нил или Эгиптос.

Слева и справа от нас расстилаются поля, удивительно плодородные. Не верю, что когда-нибудь я смогу увидеть настолько плодородную землю. Но даже если увижу, она не удивит меня так, как эта. Все зеленое, темное и полно жизни. В этом году будет очень щедрый урожай. Все эти поля плоские, как и у меня на родине. Попадаются и невысокие холмы. На них стоит пара домов, или, на холмах побольше, целая деревня. Я думаю там не сеют из-за того, что они менее плодородны, чем поля. Люди, которых мы видели, не могли быть богатыми, но выглядели здоровыми, веселыми и занятыми делом. Когда мы махали им рукой, они улыбались и махали нам в ответ.

Река была то синей, как море, то сине-зеленой. Вода в ней казалась хорошей, но Муслак сказал, что те, кто ее пьет, заболевают. Тем не менее в этой стране все пьют хорошую воду, вино или что-нибудь еще. Надо спросить об этом женщин.

ОНИ говорят, что из реки воду пить нельзя, в любое время года, и что ее цвет меняется в зависимости от времени года: сначала она синяя, потом красная, спустя еще какое-то время зеленая. Этой водой можно мыться, но нельзя смешивать ее с водой для питья. Нехт-нефрет сказала, что в Меннуфере вода будет еще синее. Нехт-нефрет там уже была, а Мит-сер'у нет.

Мит-сер'у захотела узнать, что я уже написал. Я прочитал ей. Дома и деревни построены на холмах для того, чтобы их не затопило, когда река поднимется. Иногда она поднимается очень высоко и сносит все дома. Тогда их строят заново. Нехт-нефрет говорит, что лучше всего строить на красной земле, но здесь ее нет. Я говорю, что мог бы сделать деревянный плот и жить на нем. Она говорит, что здесь дерево очень дорогое.

КАК раз сейчас я вижу плот, построенный здесь. Он из камыша. По-моему он должен быстро сгнить. Мы плывем на корабле, и я подумал о гребле. Я верю, что уже греб — мои руки знакомы с веслами. Я спросил Муслака, будем ли грести, если ветер прекратится.

— Нет. Великая Река — лучшее место для плавания во всем мире, Левкис. Северный ветер дует здесь большую часть года. Когда же ты хочешь спуститься вниз по реке, скатываешь парус, и течение делает за тебя всю работу.

Действительно это чудесно, если, конечно, он не соврал. Пока мы разговаривали, я увидел большую лодку с гребцами. Белые весла поднимались и опускались, в такт песне, и, казалось, лодка летит на белых крыльях. Она была весело раскрашена, собственность богача, развалившегося на корме, и плыла очень быстро, как военный корабль. Кто может возразить? Такие вещи наполняют желчью желудки бедняков.

Наш корабль не похож на эту лодку, но тоже весело раскрашен. Он шире, у него высокая мачта и большой парус. От мачты на палубу тянутся веревки, а еще есть другие, которые держат углы паруса, который сшит из многих полосок. Не бывает таких больших ткацких станков, которые могли бы соткать такой широкий парус. Когда я заговорил про наш корабль с Мит-сер'у, она сказала, что сатрап хочет и его, и нас.

— Твой народ умеет строить хорошие корабли?

— Самые лучшие в мире. — Мит-сер'у гордо выпрямилась. — Наши корабли самые лучшие, и наши моряки самые лучшие.

Я взглянул на Муслака и увидел, что он улыбается. Он не стал спорить, но, как мне кажется, он прав. Не надо быть великим мореплавателем, чтобы плыть по этой реке, если все так, как он говорит.

— Тогда почему сатрапу понадобился наш корабль и наши моряки? — спросил я у Мит-сер'у.

— Он не доверяет нам. Великий Царь ужасно обошелся с нами во времена моей матери. Сейчас он далеко отсюда, и жизнь стала получше, но он все время боится, что мы восстанем против него. У нас очень храбрые солдаты.

Я спросил Муслака, что он о них думает.

— Так оно и есть, — сказал он. — Многие сражаются за Великого Царя и это отважные воины — лучше, чем мой собственный народ. Мы — моряки и купцы. Когда нам нужны воины, мы нанимаем наемников.

Я посмотрел на зеленые поля, на которых ячмень всходит чуть ли не в то же мгновение, когда в землю брошено зерно. Я думаю, что Муслак сказал правду. Только хорошие воины могут удержать такую землю. Если бы люди Кемета не были хорошими бойцами, ее бы у них отобрали.

НАШ корабль проплывает мимо белых храмов, огромных как горы — белые как снег горы под ослепляющим солнцем, и остроконечные, как меч. Кто бы мог подумать, что человеческие руки способны создать такие вещи? Нехт-нефрет говорит, что в них лежат древние цари. Народ Кемета выстроил много храмов, и очень больших, добавляет Муслак, но эти храмы-горы самые большие. Но если боги желают храмы, почему они сами не строят их? Вместо них они строят горы и леса, и, наверно, я тоже строил бы их, если бы был богом.

МНОГО позже. Я сижу на крыше нашей гостиницы и пишу в свете лампы. Мит-сер'у спит, но скоро я ее разбужу. Я прочитал этот свиток и вижу, что должен писать. Так что сначала я опишу прошедший день, хотя, чтобы видеть буквы, мне приходится держать свиток очень близко к лампе.

Мы остановились здесь на ночь, хотя большинство моряков спит на корабле. Муслак и Нехт-нефрет взяли комнату на нижнем этаже, но моя речная жена и я будем спать на этой крыше-кровати. Мы с ней находимся в палатке из сетей, и мне это кажется очень странным. Она говорит, что москиты здесь очень злые, и ее народ спит как можно выше, чтобы избавиться от них. Ветер, который дует от Великой Реки, уносит москитов прочь, если они пытаются взлететь слишком высоко.

Сегодня вечером здесь были музыка и танцы, так что Нехт-нефрет и Мит-сер'у захотели к ним присоединиться. Муслак согласился заплатить, и мы, все четверо, замечательно провели время. Тот, кто не плясал или не играл на флейте, пел и хлопал в ладоши. Я не знаю этих песен, но хлопал в ладоши вместе с остальными и быстро научился подпевать вместе с хором. Юная женщина танцевала без остановки, очень красиво. Мит-сер'у была самой красивой, а Нехт-нефрет — самой нарядной. И все глядели на них, а они наслаждались всеобщим вниманием. Трое мужчин играли на двойных флейтах, двое били в барабаны. Юная женщина крутилась на месте, плавно покачивалась вперед и назад, потрясала трещотками, щелкала пальцами и закидывала ноги выше головы, а мы пели и громко аплодировали.