Когда мы покинули священную пещеру, регент обратился ко мне:

– Ты ведь понял слова пифии, Латро? Скажи мне, что она говорила.

Испуганный, я спросил:

– Откуда ты знаешь, что я их понял?

– Потому что тебе знакомы слуги Великого бога и потому что я видел, какое у тебя было лицо, когда Аполлоний преподнес нам свое толкование. Ну, так что же сказала пифия на самом деле?

Я повторил ему слова прорицательницы.

– Истолкуй их сам.

Я молча покачал головой, и он ударил меня по лицу с такой силой, что я чуть не упал.

– Будь же мужчиной! – крикнул он. – Когда-нибудь ты непременно попытаешься убить меня за это оскорбление.

Он говорил мне еще всякие гадости. Я всего не помню и не стал бы этого записывать, даже если б помнил, несмотря на требования Кихезиппа и Ио записывать все. Возможно, он бы снова меня ударил, если бы верхом на жеребце не прискакал Полос.

Увидев Павсания, он тут же соскользнул с коня:

– Великий регент…

Павсаний резко повернулся к нему.

– Великий регент, когда мы были там, на севере, Латро все время ездил верхом. Ему это очень нравилось. Я подумал, что может быть…

В точности, как когда над морем пронесется гроза и вновь выглянет умытое дождем солнце, гнев исчез с покрытого шрамами лица Павсания; он улыбнулся и потрепал Полоса по каштановым кудрям.

– Ты прав. Наверно, это ему не повредит. Латро, не хочешь ли покататься на этом мешке с костями?

Я покачал головой.

– И все-таки тебе придется это сделать. Что за дохлятина, Полос! Где ты только нашел такого доходягу?

– Это конь моего дяди, господин мой. Он очень хороший, честное слово!

– Конь высокочтимого Амикла? В таком случае не стоит быть к нему слишком строгим. – Павсаний осмотрел зубы коня. – Но ведь он стар, Полос!

Ему, по крайней мере, лет тридцать. Слишком стар для такой работы.

Садись-ка на него, Латро.

Полос встал на четвереньки, чтобы я мог использовать его как подножку, отчего у меня возникло желание дать ему пинка. Как только я оказался в седле, он сказал:

– Я побегу рядом, великий регент. Не беспокойся, с Латро ничего не случится.

– Что ж, хорошо!

Я отпустил поводья, думая, что конь пойдет шагом (если вообще надумает тронуться с места), но, к моему удивлению, он понесся стрелой, точно беговая лошадь. Миновав дорогу, он нырнул под деревья и помчался дальше по склону холма, так что Полос и Павсаний остались далеко позади. Я натянул поводья, и сразу же старый конь замедлил свой бег и пошел шагом. Я чуть отпустил поводья, и он заржал – мне показалось, что я слышу в этом ржании человеческую речь. Конь явно благодарил меня.

– Пожалуйста, ступай медленнее, если хочешь, – сказал я ему и начал смотреть на сосны и лавры вокруг. Мне казалось, что я вижу даже их корни, сокрытые глубоко в земле и похожие на жадные пальцы, которыми они ломают кости мертвецов…

Вскоре к нам присоединился гнедой конек без седока, которому явно нравилось общество старого коня. Вскоре тропа – я по-прежнему ехал, отпустив поводья, – поползла вверх, но мы тоже, в общем-то, ползли, и мне показалось, что подъем занял очень много времени.

Наконец мы добрались до небольшого храма, построенного из местного известняка. В храме возвышалось мраморное изваяние Девы с луком, а рядом стояла живая женщина, ничуть не менее прекрасная. И она протянула ко мне руки.

– Слезь с коня, Латро. Нам с тобой нужно поговорить. Аглаус, позаботься о наших гостях.

Мой беззубый слуга, которого я сперва не заметил, вышел из-за колонны и взял под уздцы моего коня и увел прочь. Молодой жеребец поскакал за ними следом.

– Тут неподалеку есть родник, – сказала жрица. – Аглаус может принести тебе воды, если хочешь. Однако, кроме воды, увы, нам нечего предложить тебе. Ты не захватил с собой свою книгу?

Я покачал головой.

– Жаль. Мы будем говорить о серьезных вещах. Я пока не могу начать – не все еще прибыли, – но ты должен пообещать мне, Латро, что сразу запишешь все, о чем здесь будет говориться. Мне бы, конечно, следовало раньше об этом позаботиться, но я пью слишком много вина, как утверждает мой муж. И пью его, чтобы забывать, а не помнить.

Я пообещал, что все непременно запишу (чем, собственно, сейчас и занимаюсь). Я даже извинился, что не привез вина.

– Когда-то мы с тобой были неплохими любовниками, – сказала она. – Целовались и пили вино из одной чаши… Возможно, это еще повторится. Но не сейчас. И тогда ты будешь иным, не таким, как сегодня.

Я кивнул в знак согласия: у меня не было ни малейшего желания делить сейчас ложе с какой бы то ни было женщиной.

Вскоре вернулся Аглаус, и вместе с ним пришли Полос и его дядя, старый Амикл с несколько унылым длинным лицом. Они явно пили из родника: губы их были влажны и на щеках сверкали капли воды. Я отчетливо сознавал, что тоже хочу пить, и в то же время жажду испытывал как бы не я, а кто-то другой – мне казалось бессмысленным даже пытаться ее удовлетворить обычным способом. Женщина приветствовала гостей, и мы все вместе устроились под сенью храма.

– Надеюсь, ты не возражаешь, что мы привели тебя сюда, – сказал Полос.

– Мы всего лишь пытаемся тебе помочь.

Я сказал, что когда он предложил мне встать ему на спину, чтобы легче было садиться в седло, то несколько перегнул палку: я ведь пока что не старик.

– А прокатиться на мне верхом тебе бы не хотелось? – спросил он.

Я сказал, что мне бы такое и в голову не пришло.

– А ведь ты уже делал это – когда крал тех коней или убивал кабана, помнишь?

Я сердито посмотрел на него, и он примирительно сказал:

– Я знаю, ты не помнишь. Но это правда! Скажи ему, Элата, – ты же все видела!

Жрица кивнула головой и сказала:

– Если хочешь, я могу тебе это даже показать, Латро. Ты действительно украл коней Гелиоса с помощью Полоса, льва и некой женщины по имени Фаретра.

От досады у меня даже слезы выступили на глазах. Полос, смутившись, отвернулся, но его престарелый дядя положил руку ему на плечо:

– Ты считаешь, что великие воины не плачут? Неужели ты не знаешь, что как раз великие и должны уметь плакать?

Поскольку его племянник ничего не ответил, он продолжал:

– Ты слишком большое значение придаешь физической силе, Полос. Пока в этом нет ничего дурного – ведь сам ты еще не слишком силен. А вот Латро уже не ставит физическую мощь так высоко; он и сам очень силен и хорошо знает, как мало можно сделать с помощью одной лишь силы. Видишь ли, мальчику позволительно смотреть на героя снизу вверх – в конце концов, это даже естественно. Но если сам герой смотрит на себя с таким же обожанием, то он вовсе не герой, а просто чудовище.

Когда я вытер глаза, Полос сказал мне:

– Я вовсе не стыжусь за тебя, Латро. Правда! Ты просто вспомнил Фаретру, потому что Аглаус здесь.

Эти слова настолько удивили меня, что я на мгновение даже забыл о своем горе. По-моему, у меня просто челюсть отвисла от изумления, да и сам Аглаус выглядел не менее ошарашенным.

Полос обратился к дяде:

– Можно я скажу ему?

– Нет, я сам ему скажу. Ты действительно все забываешь, Латро, и, насколько я знаю, понимаешь это. Дело в том, что твоя забывчивость – дело рук Геи, это знает даже Ио, а Аглаус посвящен Великой богине.

Мой беззубый слуга стал оправдываться:

– Я ничего не хотел скрывать от тебя, господин мой, но мне и самому никто прежде не говорил об этом.

– Видимо, в ранней юности ты был ее любовником, Аглаус. Она, возможно, и любит тебя именно потому, что ты об этом даже не подозреваешь.

Воспоминание вдруг пробудилось в голове моей, точно певчая птичка.

– Ты же видел бога Пана! – сказал я Аглаусу. – Ты сам мне как-то говорил.

– Я много чего видел, – согласился Аглаус, не сводя глаз с Полоса и Амикла. – Обычно у меня хватает ума не говорить об этом с теми, кто может мне не поверить. Тебе я сказал только потому, что ты и сам его тогда видел.

– А как ты попал сюда, Аглаус? – спросил я. – Разве тебе дома делать нечего?