Народная ненависть обратилась сначала против Каллоподия (начальника гвардии), который, видимо, занимал не последнее место и в полиции Константинополя. Желая выслужиться перед двором и правительственной партией, он систематически преследовал и мучил «зеленых». И до того возбудил их против себя, что они решили при первом же удобном случае пожаловаться императору[9]. Делалось это опять же на Ипподроме в присутствии всех зрителей и гостей. Возражения и отказы императора только разжигали жалобщиков, и на насмешки и оскорбления из высочайших уст они отвечали той же монетой. В пылу увлечения они порой даже вступали в спор с императором, отбрасывая в сторону не только уважение, но и простое приличие.

Едва только Юстиниан появился в своей императорской ложе, едва замолкли приветственные крики обеих партий, как «зеленые» начали свою речь: «Мы терпим несправедливость, и не в состоянии сносить ее долее. Бог видит наши страдания. Мы не решаемся назвать имена, боясь еще худшей участи». Долго еще перечисляли они свои обиды, однако император оставался глухим к их просьбам о справедливости, а потом гневно воскликнул: «Что вы пришли сюда — смотреть игры или поносить правителей?.. Если вы не замолчите, я сниму с вас головы». Председатель «синих» в свою очередь заявил, что одни только «зеленые» совершают убийства в Цирке. Перебранка между представителями партий, как водится, перешла в побоище, а потом и во всеобщий мятеж.

Император не поддался своему настроению на Ипподроме, но, возвратившись во дворец и посоветовавшись с вельможами и военачальниками, решился на уступку. Он захотел показать населению столицы, что стоит выше партий, и его карающая рука одинаково поражает провинившихся без различия их цвета. Константинопольский префект Эвдемон получил приказ совершить публичную экзекуцию над несколькими лицами, обвиненными в последних убийствах, — в их числе были представители и «зеленых», и «синих». Одни из них были осуждены на обезглавливание, другие — на повешение. Известие о столь необычном решении императора произвело настоящую сенсацию. Все спрашивали себя: неужели Юстиниан решился покарать представителей и той партии, которая считалась главной опорой трона?

Казнь была назначена на понедельник 12 января. Осужденных торжественной процессией провели через весь город в предместье Пера, где находилось лобное место. Ожидаемое зрелище привлекло много народа, среди которого были представители обеих партий. Когда палачи начали вешать осужденных (одного «синего», другого «зеленого»), то веревки оборвались, и оба они упали на землю. Согласно обычаю, это рассматривалось как знак «воли Божией», и осужденных следовало немедленно помиловать. Однако Эвдемон приказал повесить их снова, и в толпе послышались крики сострадания. Когда осужденные сорвались с виселиц во второй раз, толпа уже не могла сдерживать себя и стала требовать милости для осужденных. Палачи вынуждены были отступиться от своих жертв, и тех взяли под свое покровительство монахи соседнего монастыря Святого Конона, которые на лодке перевезли несчастных в город — в убежище Святого Лаврентия. Здесь те были в полной безопасности, так как никакая власть не могла коснуться их; они могли спокойно дожидаться помилования или найти удобный способ для бегства. Правда, последнюю возможность у них вскоре отняли — по приказанию префекта военная команда заняла все входы и выходы их убежища, и за преступниками был учрежден самый строгий надзор.

В отказе помиловать осужденных народ увидел очередной произвол властей, которые не хотели считаться ни с человеческими, ни с Божьими законами. Годами накапливавшееся недовольство прорвалось наружу и вылилось в восстание, которое было названо «Ника» («Побеждай!»). Мятежники начали поджигать правительственные здания, выпустили из тюрем политических заключенных; был сожжен архив, в котором хранились налоговые списки и долговые документы. Повстанцы громили дома знати, во многих районах Константинополя начался пожар: сгорели здания сената, часть строений на площади Августейон, бани Зевксиппа, церкви Святой Ирины и Святой Софии. В пламени пожара погибло большинство зданий на улице Меса — на отрезке от форума Константина до Большого императорского дворца. Восставшие уже готовились к штурму, но император Юстиниан пошел на уступки и сместил с должностей сановников, наиболее ненавистных горожанам. Однако мятежники не удовлетворились этим и потребовали смещения самого императора.

Юстиниан с самого начала восстания ни на минуту не покидал дворец. Переходя от страха к надежде, он постоянно совещался то с военачальниками и вельможами, то со своей энергичной супругой Феодорой. Наконец он бросил против восставших наемные войска, состоявшие из готов и герулов. А потом правительство собрало все силы, бывшие в его распоряжении, и 18 января отряды наемников с нескольких сторон ворвались на Ипподром, где восставшие в то время обсуждали дальнейшие планы, и осыпали их градом стрел. Повстанцы были застигнуты врасплох, и в их рядах началась паника. А потом началась резня, в которой было убито 35 000 человек.

Долгое время после восстания император Юстиниан запрещал устраивать в городе цирковые представления, и только через пять лет на Ипподроме возобновились состязания.

Со временем игры на Ипподроме стали устраиваться реже, а представления давались только по большим праздникам. После латинского завоевания Ипподром был совершенно покинут; все драгоценные предметы, украшавшие его, крестоносцы разрушили. Многие статуи (в том числе и бронзового Геракла) расплавили и отчеканили из них монеты. Сам Ипподром был завален кучами мусора, оставшегося от разрушенных ступеней. А потом наступило время, когда на этом месте стали строить дома. Часть развалин Ипподрома послужила Ибрагим-паше (визирю султана Сулеймана Великолепного) материалом для возведения здания Мехтер-хане, в котором еще в первой половине прошлого века располагалась тюрьма.

Французский писатель Шарль Диль в своем исследовании «Византийские портреты» писал, что почти в каждом веке «в империи, основанной Константином Великим, встречались женщины или царствовавшие сами, или, что еще чаще, полновластно распоряжавшиеся короной… Этим царицам принадлежало полновластие и торжество церемоний, в которых проявляется внешним образом блеск власти, и те торжественные акты, в которых сказывается реальная власть. Даже в интимной жизни гинекея (женской половины. — Н. И.) находишь следы всемогущества, которым законным образом пользовались византийские императрицы». В гинекее часто составлялись и заговоры, жертвами которых становились не только вельможи и влиятельные сановники двора, но и сами императоры.

В первые годы VI в. весь Константинополь заставляла говорить о себе актриса и танцовщица Феодора, выросшая и воспитанная в ядовитой атмосфере Ипподрома, где царствовали бесстыдство и публичный разврат. Отцом ее, по некоторым сведениям, был бедный человек по имени Акакий, по роду занятий являвшийся вожаком медведей в Цирке. Когда он умер, семья осталась в бедственном положении, и, чтобы сохранить за собой должность покойного (единственный заработок семьи), мать Феодоры — женщина нестрогая, как это часто случается в закулисном мире театра, — сошлась с другим мужчиной. Став преемником покойного по должности в Цирке, тот принял бы на себя заботу и о его семье, и о его животных. Чтобы расчет этот удался, нужно было согласие Астерия — главы партии «зеленых», но он уже был подкуплен представителями другого кандидата. И тогда мать Феодоры решила склонить на свою сторону народ.

Однажды, когда на Ипподроме собралось множество зрителей, она появилась на арене со своими тремя дочерьми, увенчанными цветами и простиравшими свои ручонки к народу. «Зеленые» только рассмеялись над их трогательной мольбой, но партия «синих», всегда готовая навредить соперникам, поспешила предложить семье Акакия должность, подобную той, какую она теряла.