Редкие стулья, рассованные по углам, были тут же оккупированы, и Родионову пришлось топтаться, переходя от столика к столику, кочуя из комнаты в комнату. Он то находил Ольгу за разговором с лощеными кавалерами и дамами, то вновь терял ее в запутанных лабиринтах комнат.

Где-то в неопределенной глубине квартиры звучала музыка.

Раза три во время своих переходов встретился он со Всеволодом Арнольдовичем Сагатовым и трижды церемонно с ним раскланялся.

Родионов чувствовал себя довольно скованно и все никак не мог привыкнуть к своему нахождению здесь, в самой сердцевине этого удивительного мирка.

Прихватив с подноса длинный стакан с неизвестным напитком, он бесцельно слонялся, не зная, куда бы в конце концов пристроиться и с кем перемолвиться словечком.

Внезапно он осознал, что попал в зону чьего-то заинтересованного и, по-видимому, небескорыстного внимания. Он и до этого несколько раз отметил, что все время около него вертится некий молчаливый робкий господин с цветастой косынкой на шее, то подходя поближе, то смещаясь в угол, но как-то неотвязно и ощутимо преследуя его. Родионов, прислонясь к дверному косяку, медленными глотками пил зеленый, невероятно приятный напиток. И тут незнакомец осторожно тронул его за рукав.

— В морду дам, — кратко сказал Родионов.

— Но как же? — удивился незнакомец, по-бабьи жеманно растягивая слова.

— А вот так же, — повторил Родинов. — Дам в морду и поминай как звали…

Незнакомец поправил очки и обиженной походкой удалился в другую комнату. Родионов поставил пустой стакан на тележку и взял второй, такой же…

То, что показалось Павлу легким и приятным напитком, было судя по последствиям, каким-то очень крепким и коварным алкоголем. Невероятно крепким и невероятно коварным, поскольку уже после первого выпитого им стакана, пол опасно качнулся под ногами у Родионова. Но он уже не придал этому значения. И не было никого рядом, кто бы подсказал, остановил, помог…

Пашка, пивший редко, от случая к случаю, катастрофически захмелел.

После второго стакана настроение у него стало вдруг превосходным. Все окружающие его люди как-то сразу прояснились для Пашки, он понял о них все. Это были замечательные и милые люди. Он пошел, улыбаясь всем встречным, и пошел он, чтобы разыскать Ольгу и все-все ей сказать, А сказать было что, вернее, неважно что, но нечто чудесное, радостное и счастливое. Слова не важны, ерунда…

— Какая вы очаровашка! — громко похвалил он поджарую пожилую брюнетку, разговаривающую в коридоре с молодым подтянутым пареньком.

— Ба! — обрадовался он и пощупал полу ее платья. — На вас тоже все фиолетовое! Это очень модный и благоприятный цвет, особенно жгучим брюнеткам. Вернее, я хотел сказать не благоприятный, а благородный, но мне приятнее было сказать благоприятный…

Ему самому очень нравилось, как он ловко и складно шутит.

Брюнетка нахмурилась, а кавалер чуть шагнул вперед, прикрывая ее от возможных Пашкиных притязаний.

— Не тревожьтесь, — учтиво сказал Родионов, приложив руку к сердцу. — Я никогда бы не позволил себе с подругой близкого друга… А теперь прощайте!..

Он отпрянул от парочки и пошел на цыпочках, осторожно и мягко ступая по ковру, пошатываясь и через шаг задевая плечом стену.

Он и не заметил, как со стула в углу коридора поднялся человек в черном костюме, внимательно наблюдавший эту сцену, и прищелкнув пальцами, последовал вслед за ним.

— Ничего себе! И тут выпивка! — удивился Пашка, обнаружив одинокий столик возле кухонных дверей. — Богатая семья. Богатая и гостеприимная…

Он стал выискивать стакан с зеленым напитком. Ласковая рука коснулась его локтя.

— В морду дам, — беззлобно сказал Родионов, и взял со столика заветный стакан. Когда же он обернулся с этим стаканом, то обнаружил, что вместо давешнего робкого ухажера перед ним стоит другой, абсолютно незнакомый тип в черном костюме.

— Вы Родионов, — сказал черный человек. — Я вас сразу узнал. Здравствуйте. И вы, значит, здесь?

— Где же мне еще быть? — Пашка протянул руку. — А вы кто? Писатель? Поэт? Бродячий философ?

— Нечто среднее, — уклончиво ответил черный человек. — Просто свободная личность, тяготеющая к искусствам, если угодно…

— Абсолютно угодно! — воскликнул Пашка.

Где-то он видел этого человека и знаком ему был его мертвый и неподвижный взгляд из-под тяжелых обезьяньих надбровий. Помнил он и эту скользкую плоскую лысину…

— Позвольте представиться. Моя фамилия Шлапаков, — протянул руку человек. — Как вам нравится весь этот балаган? — Шлапаков кивнул лысиной в ту сторону, откуда веяло музыкой. — Русью, как говорится, здесь и не пахнет. Выпьем!

— Будьте здоровы, Шлапаков! — Пашка чокнулся с новым приятелем. — Честно говоря, я тоже не люблю, когда русские начинают придуриваться под иностранцев. Но такой уж, видно, наш характер… У меня знакомый на месяц съездил в Америку и вернулся с акцентом. Метро называет сабвеем…

— Пойдемте к гостям… Вы должны меня поддержать, — предложил Шлапаков, когда они выпили. — Мне одному с ними не справиться, а вот вдвоем мы им докажем.

— Да мы вдвоем гору свернем! — обрадовался Пашка неожиданному союзнику. — Только тут тонко надо, без напора. Я недавно завелся и все дело испортил. Художник один, сволочь такая… А нам надо деликатно и вежливо…

— Вы меня обижаете, Павел! Именно деликатно…

— Беру свои слова обратно, — поспешил исправиться Родионов. — За обиду не взыщите. Я несколько выпил, кажется…

— Не может быть! — возразил Шлапаков. — На мой взгляд, вы абсолютно трезвы. Как стекло. Вперед?

Они прошли в гостиную, наполненную народом. Шлапаков громко представил Пашку:

— Родионов Павел! Знаменитый писатель!

Пашка протестующе замахал руками. Публика заинтересованно смолкла, и лица всех присутствующих повернулись к ним. Стали подходить со стаканами в руках, разглядывать Пашку. Они со Шлапаковым оказались в середине небольшого круга. Родионов смутился и попытался смешаться с толпой, но Шлапаков, придерживая его за рукав, другой рукою подтянул к себе пожилого белобрысого господина и, подмигнув тому, снова громко выкрикнул:

— Так вы, Алмазов, утверждаете, что Россия не великая страна! Что это рабская душа…

— Кто говорит, что Россия не великая держава? — с пол-оборота завелся Родионов и шагнул к пожилому господину. — Этот? Он говорил такое? Этот урод…

— Ничего я не говорил! — взвизгнул господин, отступая. — Я говорил про некоторую отсталость…

— Отсталость? — перебил Пашка. — А кто радио изобрел?

— Именно! — поддержал Шлапаков.

— Первый двигатель? Вертолет? Таблицу Менделеева? — наседал Родионов на оробевшего господина. — Кто, в конце концов, придумал ваш проклятый телевизор? Японцы, по-вашему? У кого самая большая страна в мире? Вы думали, даром Бог дает великую державу? Швейцарцам Швейцарию с ноготок, а нам Россию!..

Он победительно оглядел собравшихся.

— Цейлонцам Цейлон, а нам Россию! — подхватил кто-то из задних рядов со смехом.

Шутка понравилась и понеслось на все лады изо всех углов:

— Франкам Францию, а нам Россию!..

— Монакам Монако, а нам…

Как ни пьян был Родионов, но такую неприкрытую издевательскую иронию он конечно мигом почувствовал.

— Молчать! — крикнул он, бледнея. — Так вот кто вы здесь… Все вы тут манаки чертовы! Это Грыбов вас придумал! Подлец!..

Кто-то сильно дернул его за рукав, и Родионов обернулся, ища глазами обидчика, но все лица были одинаково круглы и расплывчаты. Теперь кто-то еще с другой стороны дернул его за полу пиджака.

Пашка растерянно озирался. Шлапаков сунул ему спасительный стакан.

— Сейчас разберемся! — пообещал Родионов, принимая стакан. — Сейчас мы, может быть, и на кулаках поговорим кое с кем…

Он залпом выпил до дна.

— Кто всех вас вспоил-вскормил? — воззвал он к окружающим. — И вы смеете клеветать…

— А кто это нас так напоил? — подхихикнуло за спиной.

— Мать земля сырая! — крикнул Шлапаков, широко улыбаясь слушателям.