Теперь уже, ступая вольно и свободно, на полную ногу, прошел в комнату, надел спортивные брюки, белую свежую футболку. Причесался перед зеркалом, смочил ладонь одеколоном и растер по лицу, по шее, по плечам.

В распахнутое окно лилось солнце, в комнату вплывал холодный запах сирени, смешивался с запахом одеколона, бодрил душу. Комната сияла корабельной чистотой. Жизнь начиналась сначала.

Но оставалось еще одно дело. Родионов взял кастрюлю и кружку, вышел из комнаты и принялся вычерпывать мутную и вонючую воду из аквариума. Жаба жабой, но и ей тоже нужен уют. Выносил воду, выливал, возвращался и снова наполнял кастрюлю. Собрав всю силу духа и зажмурив глаза, наощупь выловил со дна дрыгающуюся жабу и бросил ее в кастрюлю с водой, унес в комнату. Затем, пыхтя и отдуваясь, откинув назад корпус, понес он опустевший замызганный аквариум в ванную. Аквариум был тяжел и неудобен, сквозь мутные его стекла с трудом можно было разглядеть дорогу. Толкнув железным углом дверь, он вошел вовнутрь и опустил сооружение на край ванны. Теперь можно было передохнуть и отдышаться. Одной рукою придерживая аквариум, другой он дотянулся до пластмассовой затычки и запечатал отверстие на дне ванны, чтобы вместе с грязной водою не утекли камушки грунта. Наклонил аквариум и вывалил на дно скопившийся ил, который шумной лавиной хлынул и тут же растекся ровным слоем, пачкая стенки и дно. Болотная тухловатая вонь шибанула в нос, и Пашка поторопился включить горячую воду. Направил в бурую гущу мощную струю дождя. Грязь вспенилась и закипела. Запах болота, смешавшись с горячим паром, стал еще нестерпимее. Родионов делал свое ассенизаторское дело, отвернув лицо в сторону и наморщив нос. Когда ванна заполнилась наполовину, отключил воду, сунул руки в бурую пену и энергично стал баламутить грунт, перетирая его в пальцах. Вынул горсть камешков и замер…

В открытой его ладони засверкали разноцветные граненые стекляшки — бирюзовые, изумрудные, рубиновые. Блеск их не был еще чистым, он пробивался сквозь налипшую муть, но каждый камушек горел живыми внутренними искрами. Словно обжегшись, швырнул он разноцветные угольки обратно в воду, отпрянул и огляделся. Слух его неимоверно обострился, он расслышал чьи-то далекие шаркающие шаги, трепет тополиной листвы, приглушенный разговор в соседнем дворе, дальний звон трамвая…

И тогда он бросился к дверям, торопливо накинул крючок.

Сердце его билось взволнованно и тревожно.

Родионову никогда не приходилось видеть драгоценных камней, вернее, видеть-то он их видел, как и всякий человек, побывавший хоть однажды в ювелирном магазине, но смотрел он на них всегда незаинтересованно, мельком, скользящим рассеянным взглядом. Вряд ли смог бы он на глазок отличить бриллиант от хрусталя… И все-таки теперь он почему-то ни мгновения не сомневался — эти камни были самые что ни на есть настоящие!

Ему стало страшно, но и сам страх этот был чем-то приятен, отрадно тревожил сердце еще неопределившимися, но как бы уже воплотившимися в реальность мечтами.

И вдруг стали высвечиваться новым светом многие неясные события, произошедшие с ним в последнее время, собираться воедино, выстраиваться в некую единую систему. И давний звонок на даче у Ирины, и появление Ольги, и грозные предостережения о том, что вокруг него что-то сгущается…

Прошелестели в коридоре чьи-то утренние шаги.

Родионов принялся энергично орудовать руками, промывать драгоценные камни и складывать их на расстеленную футболку. Связал два плотных узелка, отнес в комнату. Один сунул под диван, другой в ящик письменного стола… Затем очистил стекла аквариума, вытащил его в коридор, установил на прежнем месте, наполнил водой и выпустил туда жабу. Направился в свою комнату…

— Доброе утро, Павел, — услышал он за спиной голос полковника.

— А, Кузьма Захарьевич! — смущенно улыбнулся он. — Доброе утро! Входите…

— Ого! — одобрительно крякнул полковник, оценивая образцовый порядок, царивший в комнате. — Начинаем новую жизнь? Я, Павел, не хотел бы читать вам нравоучения, но…

— Но! — перебил Родионов, приняв внезапное решение. — Тут, Кузьма Захарьевич, такие дела! Такие, доложу я вам дела, просто голова кругом… Я, Кузьма Захарьевич, кажется, нашел клад! Вернее, не кажется, а в самом деле… Я теперь многое понял, хотя и не до конца… Вот что…

— Ну и где же ваш клад? — серьезно спросил полковник, оглядывая комнату.

Пашка сунул руку под диван и вытащил мокрый узел. Бросил его на стол. Клацнуло увесисто, полнозвучно…

— Заприте дверь, — приказал Кузьма Захарьевич.

Пашка запер дверь, подошел к столу и развязал футболку. Комната озарилась, как волшебный грот…

— М-да, — задумчиво сказал полковник, перебирая разноцветные стекла. — Стало быть, в аквариуме…

— Так точно! — доложил Павел. — Я давно чуял… Как прохожу мимо, так тяга какая-то, — соврал он, сам уже веря в эту «тягу». — Интуиция, знаете…

— У меня, между прочим, тоже возникала мысль, — по-прежнему задумчиво проговорил Кузьма Захарьевич. — Давно хотелось мне запустить туда руку… Но знаете, две вещи смущали. Во-первых, слишком просто для клада, а во-вторых, вы не поверите, но жаба эта отвращала… Неужели на эту жабу и был у старухи дьявольский расчет?

— Я тоже жабы побаивался, — признался Родионов. — Подойдешь бывало, поглядишь… Нет, думаешь, потом как-нибудь, не сейчас… А ночью встал, чувство вины… Преодолел себя, и вот вам, пожалуйста…

— Надеюсь, вы не собираетесь нести это… сдавать государству…

— Еще бы! Козленкам этим… Абрамовичам…

— Правильно, — сказал полковник. — Дело следует хорошенько обмозговать…

— Кузьма Захарьевич! — голос Родионова стал почти умоляющим. — Может, вы… Я человек ненадежный. Пусть это у вас пока похранится. А потом — пополам…

— Ну пополам, не пополам… — смутился полковник.

— Пополам! — твердо решил Родионов.

— Хорошо, — сказал полковник. — Я это унесу пока. Действительно… Но, заклинаю вас, никаких самостоятельных шагов, ладно?

— Так точно! — воскликнул Павел, почувствовав вдруг душевное облегчение. — Знаете, радостно найти клад, но, честно вам скажу, радость эта какая-то жутковатая… Тягостная…

— Вот и хорошо, — полковник свернул узелок и спрятал в карман старых галифе.

Через час позвонил Грише Белому и отвез ему один камень. На пробу.

— За деньгами, если дело стоящее, зайди после обеда, — сказал Гриша, едва взглянув на сверкающий камешек.

После обеда в приемной у Гриши встретили его два охранника в тесных штатских пиджаках, которые при его появлении сделали попытку подняться навстречу, но только чуть подались вперед, дернув одновременно головами на негнущихся коротких шеях и застыли, склонив свои лбы, приняв позы насупленных быков.

Холодная молчаливая Риточка, не взглянув на Родионова, провела его в кабинет и неслышно удалилась, плотно прикрыв за собою дверь. Глухо проворчал запираемый за спиной дверной замок.

Навстречу Родионову поднялся Гриша Белый. Лицо его было хмуро и неприветливо, две жестких складки залегли в углах рта. Белый пристально посмотрел Пашке в глаза.

— Паша, — сказал он тихо и очень серьезно, — если у тебя есть еще что-нибудь такое, то хранить это дома нельзя. Хочешь, мы сейчас возьмем хлопцев и…

— Нет, Гриша. Ничего такого у меня больше нет, — сказал Родионов. — Да и этот, ты же знаешь, я подобрал случайно…

— Нету! — куда-то в угол сказал Гриша Белый и только теперь Пашка заметил сидящего на угловой кушетке еще одного человека, совершенно ему незнакомого. Человек был укутан в темно-серый плащ с поднятым воротником, лицо его казалось обсыпанным мукою, настолько оно было неестественно бледно и безжизненно. Человек этот молча кивнул, блестнули очки с кромешно темными стеклами.

— Ты уверен, Паша? — переспросил Гриша. — Это крайне важно…

— Что ж ты думаешь, я старуху-процентщицу зарезал? Или двенадцать стульев нашел? Или…