Было двенадцать часов дня.

Борис Кумбарович, скромный сотрудник московского журнала «Литература и жизнь» ехал на службу в самом приятном расположении духа. Дело было в том, что неделю назад появился-таки в апрельском номере его многострадальный материал под названием «Золото партии», где речь шла о сокровищах Патриаршей ризницы, бесследно исчезнувших вскоре после революции, в восемнадцатом году.

На всякий посторонний взгляд материал был так себе, очередная журналистская утка, основанная на домыслах и предположениях, но вновь и вновь перечитывая его, Кумбарович всякий раз находил в нем бесспорные и несомненные достоинства.

Главный пункт, которым гордился Кумбарович, заключался в том, что он наконец публично поквитался с давним своим врагом и оппонентом, знатоком московских древностей Львом Голодным. Лев Голодный во всех своих работах утверждал, что исчезнувшие сокровища Патриаршей ризницы безвозвратно потеряны и давно уже находятся за пределами России. Кумбаровичу же удалось случайно раскопать кой-какие косвенные факты, говорящие совершенно об обратном…

Журнальчик со своей статьей Кумбарович вот уже целую неделю возил с собой и постоянно перечитывал в метро, стараясь держать его так, чтобы и сидящим рядом с ним людям было удобно разглядывать фотографию автора.

Сегодня в этом смысле день выдался не особенно удачным. Как ни подсовывал им статью Кумбарович, как ни соблазнял, попутчики его в раскрытый журнал так и не заглянули. Левая соседка листала конспект с формулами, хмельной беспокойный старичок, сидевший справа, беспрерывно разговаривал с каким-то рязанцем.

В вагоне, несмотря на полуденное время, была пропасть народу. На остановках целые толпы рвались наружу, зажав плечами и вынося из дверей рязанца с рюкзаком. Встречный поток легко, как щепку, вносил его обратно и ставил на место. Рязанец тогда с облегчением вздыхал, вытирал платком пот, струившийся из-под шляпы по его веснушчатым щекам, пытался поудобнее устроить горб своего рюкзака меж чужими спинами, в очередной раз допытывался у подвыпившего разговорчивого старичка, через сколько ему выходить, но тут поезд притормаживал, и выходящая толпа выпирала его из вагона, а встречная вносила обратно.

— А то на «Киевской» выйдем, — настойчиво предлагал старичок рязанцу. — Пивка дернем. С воболкой…

— Не, никак нельзя, — слабо отбивался рязанец и, передергивая нагруженными плечами, пояснял: — При вещах я…

— Дешево, — уламывал старичок. — Там труба прямо с пивзавода… С воболкой…

Кумбарович, положив раскрытый журнал на колени, некоторое время наблюдал за бестолковыми перемещениями рязанца в пространстве.

Оторвав от него взгляд, Кумбарович обнаружил над собою женщину со скорбным усталым лицом и с двумя сумками в руках. Он тотчас подхватился, уступая сиденье, с трудом втиснул свои упитанные бока в ряд стоящих пассажиров.

Плотный, крепко сбитый мужчина средних лет, решительно пролез между ним и женщиной и с достоинством уселся на освободившееся место. Кумбарович почувствовал себя скверно и, испытывая глухое раздражение, стал критически сверху вниз разглядывать незнакомца. Тот производил самое неприятное впечатление. Чуть свернутый на сторону нос, очевидно переломанный в пьяной драке, петлистые уши без мочек, стоящие как у рыси, темные очки, угрюмые складки, спускающиеся по бокам рта. Но еще неприятнее было то, что одежда незнакомца выдавала в нем чужака. Люди в такой одежде не ездят в метро, а ездят они в «мерседесах» на желтых кожаных сиденьях, поминутно откликаясь на звонки по мобильному телефону, приказывая и диктуя… Тип слишком знакомый по анекдотам про новых русских, по детективным сериалам. И Кумбарович, готовивший язвительную реплику о людской невоспитанности, решил все-таки благоразумно прикусить язык и стерпеть обиду.

Приближалась станция «Киевская», вагон зашевелился.

Поезд остановился и толпа подалась к дверям.

Огромная масса народу вышла на этой станции, точно все, откликнувшись на призыв старичка, кинулись искать заветную трубу и дешевое пиво. Как бы там ни было, но через полминуты вагон уже с воем несся по тоннелю и был он теперь почти пуст. Размышляя об этой странной выходке теории вероятностей, Кумбарович опустился на сидение рядом с незнакомцем и снова открыл журнал на заветной странице.

Обычный человек раздражается, когда обнаруживает вдруг, что чей-то посторонний глаз рыскает по странице книги, которую он читает. Кумбарович же, напротив, почувствовав, что взгляд незнакомца упал на его сочинение, незаметно повернул журнал, чтобы тому было поудобнее. Это заинтересованное читательское внимание отчасти сгладило то первое неприятное впечатление, произведенное незнакомцем на Кумбаровича. «А он вовсе не так глуп, — подумал Кумбарович. — Отнюдь не глуп…» Он не успел додумать, потому что в эту минуту незнакомец склонился к его уху и неожиданно произнес громким голосом, стараясь перекричать грохот поезда:

— Прошу прощения, где можно приобрести этот журнал?

Кумбарович почувствовал себя польщенным.

— К сожалению, это журнал элитарный и в свободной продаже его почти не бывает, — с достоинством ответил Кумбарович, постучал ногтем по своей фотографии и повернулся лицом так, чтобы собеседник мог его узнать.

Словечко «элитарный», употребленное им, было в данном случае просто лукавым эвфемизмом и означало оно лишь только то, что некогда процветающий журнал, скатился теперь до ничтожного тиража в пятьсот экземпляров.

— Жаль, — произнес незнакомец и задумался. — Очень, очень жаль…

— В редакции номера, конечно, есть, — продолжал Кумбарович, испытывая к незнакомцу теплое чувство приязни. — Я бы мог, конечно…

— Продайте мне его, — решительно предложил собеседник, сунул два пальца в нагрудный карман пиджака и протянул Кумбаровичу сложенную пополам зеленую купюру.

«Пятьдесят долларов!» — ужаснулся Кумбарович, машинально принимая предложенные деньги. Следовало бы по всем правилам хорошего тона вежливо отказаться, но беда заключалась в том, что Кумбарович был, во-первых, беден, а во-вторых, жаден… «А в-третьих, я его вижу в первый и последний раз! — успокоил он себя. — Встретились, как говорится, и разошлись…»

— Но у меня нет сдачи, — промямлил Кумбарович, ощупывая новенькую банкноту на предмет подлинности и больше всего опасаясь в настоящий миг того, что сумасбродный миллионер вдруг опомнится и передумает.

— Не тревожьтесь об этом, — заявил незнакомец, взял с колен Кумбаровича журнал и, не взглянув на фотографию, перелистнул страницу, затем еще одну, определяя размер статьи… Глаза его хищно прищурились.

«Э-эх, черт подери! — мысленно выругался Кумбарович. — Вернет сейчас…»

Журнальчик-то был с изъяном, с червоточинкой — бледно-оранжевое жирное пятно от пролитого борща безобразно расплылось на последней странице, основательно подпортив два заключительных абзаца.

— Тут немножко… пятнышко… Ложка, знаете, дернулась… томат… Совершенно случайно, — зардевшись, начал оправдываться Кумбарович. — Можно ластиком… Привычка, знаете, за обедом читать…

Незнакомец как загипнотизированный глядел на пятно и никак не реагировал на речь Кумбаровича.

— Ах ты, елы-палы! Чуть свою станцию не проехал, — находчиво выкрикнул Кумбарович, подхватил свой потрепанный портфель и выскочил в отворившуюся дверь вагона, унося в потной ладони неожиданную добычу.