Словно злой рок преследовал Иакинфа, играя его судьбой. Но человек часто держится тем, что не знает своего будущего. Возвращение на родину оказалось для него трагическим. По доносу иркутского губернатора и архимандрита Петра Каменского, сменившего Иакинфа в Пекине, он был обвинен в допущении беспорядков в миссии, предан церковному суду и сослан пожизненно, с лишением сана, в Валаамский монастырь за "небрежение священнодействием и законопротивные поступки". Но ни синодское отрешение инока, ни суровое его заточение не способны были отлучить Иакинфа от научных занятий, которые он продолжал еще более яростно. Он был не из того дерева, что податливо гнется.
Ценнейшие его труды и блестящее знание китайского языка, однако, заставили властителей освободить его из ссылки, где он пробыл около пяти лет. В 1826 году Николай I высочайше повелел: "Причислить монаха Иакинфа Бичурина к Азиатскому департаменту". Похоже, что слишком нуждалось в нем министерство иностранных дел. Жительством ему, как монаху, была определена Александро-Невская лавра, но и здесь он продолжал свои синологические исследования и сочинения.
Крупный востоковед и историограф Н. И. Веселовский писал о деятельности Иакинфа: "С этого времени (1826 г.) начинается его неутомимая литературная деятельность, изумлявшая не только русский, но даже и иностранный ученый мир". Клапрот (немецкий востоковед. — Н. Ф.) прямо высказывался, что "отец Иакинф один сделал столько, сколько может сделать только целое ученое общество".
Иакинфом Бичуриным внесен значительный вклад в изучение Монголии, благодаря чему ему заслуженно принадлежит выдающаяся роль в истории русской монголистики первой половины XIX века. В 1828 году он опубликовал свои "Записки о Монголии", в которых ввел в научное обращение новые китайские источники по монгольской истории, а также обработал и перевел эти источники с китайского языка на русский. Благодаря трудам Иакинфа отечественное монголоведение получило дальнейшее развитие.
Вышедшие вскоре его многочисленные монументальные труды по Китаю и другим странам Дальнего Востока далеко опередили по охвату материала и интерпретации работы современных ему авторов в России и Европе. Высоким признанием научной ценности исследований Иакинфа явилось четырехкратное присуждение ему Демидовской премии. За выдающиеся успехи в области востоковедения Иакинф был избран в 1828 году первым членом-корреспондентом Российской академии наук, а в 1831 году — действительным членом Азиатского общества в Париже.
Ведущая роль Иакинфа в мировом китаеведении была фактом бесспорным. Синологические его работы широко переводились на различные европейские языки. В 1830 году на французском языке вышло его "Описание Тибета", а затем "Записки о Монголии" были, переведены на немецкий язык.
Иакинф исходил из необходимости введения в научное обращение сведений восточных источников, непременного использования документального текста, обоснования авторских обобщений и выводов на сведениях подлинных исторических и литературных памятников, а не ссылками на недостоверные данные или суждения эфемерных авторитетов.
Обнаружив разногласия в европейских источниках по вопросу исторического освещения Центральной Азии, Иакинф указывал на то, что западноевропейские ученые вначале основывались на трудах греческих историков и географов, а затем лишь начали разрабатывать и китайские источники. Этим и объяснялось то, что западноевропейские ученые предпочтение отдавали грекам и "единогласно заключили, что китайцы по своему невежеству перепутали древнюю историю Средней Азии" {Бичурин Н. Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, т. 1, с. 10.}. Иакинф, однако, доказывал, что если читать "китайскую историю в подлиннике, притом без предубеждения против азиатского невежества", черпать сведения без искажения и полностью, то китайские источники могут значительно пополнить и прокорректировать греческие сочинения. Из этого понимания и вытекало заключение Иакинфа, что "европейцам есть, чему научиться у китайцев".
Благодаря строгой взыскательности к научным трудам Иакинф снискал заслуженное уважение в глазах отечественных и зарубежных исследователей."…Не должно ли сказать, — писал Н. Полевой, — что о. Иакинф должен быть поставлен в пример всем нашим литераторам и ученым людям" {"Московский телеграф", 1828, февраль, с. 533.}.
При всей его энциклопедической образованности и прогрессивности взглядов, Иакинф, однако, страдал пристрастным отношением к Китаю. И это было не просто его увлеченностью изучаемым предметом, что нередко наблюдалось не только в прошлом. Иакинф самоочевидно идеализировал Китай и все, что с ним связано. Предвзятость эта не могла не сказаться на его исторических воззрениях. Нельзя, разумеется, не считаться и с существовавшей тогда общей обстановкой крайних суждений, симпатий и антипатий к странам крайнего Востока, о которых так мало было достоверных сведений в России и Европе.
Теперь, писал И. Коростовец в книге "Китайцы и их цивилизация", когда все заговорили о Китае, приходится слышать самые противоречивые отзывы об этой далекой, окруженной покровом таинственности стране. Одни преклоняются перед высокой и мощной цивилизацией Китая, готовы призывать нас учиться у него или слиться с ним, как с родственным по духу народом. Другие тех же самых китайцев обзывают грубыми варварами, чуть ли не дикарями, которых надо хорошенько проучить, если не совсем уничтожить.
С другой стороны, отмечал Коростовец, представления китайцев о европейцах и об их цивилизации крайне туманны и почти всегда ложны. Одною из причин этого неведения является горделивая уверенность китайского гражданина в своем превосходстве, уверенность, препятствующая ему знакомиться со всем заграничным. Житель Поднебесной империи убежден, что все китайское лучше некитайского, и не в состоянии представить себе, что на свете есть нечто иное, заслуживающее внимания. Государственный строй и правосудие Китая, по его мнению, выше и лучше государственного строя и правосудия других народов, его этические теории, философия и религия глубже, его правительство устойчивее и т. п. Национальная гордость, конечно, великое качество, и жалок народ, у которого ее нет, но китайцы в этом отношении заходят слишком далеко. Их национальная гордость в сущности не что иное, как чванливость и презрение ко всему некитайскому; ослепленные своим, они не дают себе труда узнать и проверить и осуждают огулом все иностранное, клеймя его словом "варварское".
Все Поднебесье (тянь ся), по представлению китайцев, подчинено богдыхану, имеющему под своею властью два рода государств — Срединную империю, называемую так, ибо она якобы находится в центре вселенной (чжун го), и вассальные государства. Эти государства населены не китайцами, а варварскими, нецивилизованными народами — англичанами, французами, немцами и т. п., обязанными повиновению Китаю. При такой постановке вопроса, исключающей возможность самостоятельности других народов, теряют, конечно, всякий смысл и значение понятия, выработанные историей и наукой.
Французский ориенталист Ховелак указывал в начале нашего века: "Все, что видишь в Китае, создает одно совокупное впечатление — страны, оцепеневшей во сне. В Китае я видел вчера и вижу сегодня одни фантомы, которые не поддаются заклинанию; куртизанок в "цветочных лодках", восседающих в зачарованной неподвижности, как идолы в кумирнях; заснувших курильщиков опиума; воинов и сановников, окаменевших в своих гробницах; унылые стены, окружающие опустевшие города; галлюцинирующие караваны; сады и храмы, полные видений. Все одинаково испытывают гнет того же колдовства; и им всем снится и всех давит один и тот же тысячелетний сон. Нигде в мире не найти более абсолютной социальной неподвижности, такой неизменности нравов, привычек, обрядов, учреждений, подобного тождества жизни в таких огромных масштабах и в течение стольких веков…"
