Уяснив это, Владимир едва не выпустил полукружье. Потом судорожно дернул его на себя, стараясь все же выровнять аппарат, и снова услышал треск — ослабевшая в боях с небесными реками конструкция начинала потихоньку разваливаться. Аппарат еще более накренился на правый бок, скорость его снижения увеличилась. Выворачивая голову, Владимир смотрел на приближающийся кратер и прикидывал: сразу он испечется или будет поджариваться медленно. Страха почему-то не было. Не верилось, что после стольких мытарств ему уготован столь нелепый финал. И лишь когда ему в ноздри ударил удушливый запах горящей серы, а среди клубов дыма мелькнуло красноватое пятно лавового озерца в глубине жерла, Владимир почувствовал панику. Ослабли и стали скользкими от пота ладони. Клуб дыма, оторванный ветром от кратера, окутал крыло, и Владимир едва не закричал, ясно увидев близкую гибель. Уже не обращая внимания на потрескивание оснастки, он почти повис на левом полукружье. Аппарат чуть выровнялся, но все равно было понятно, что следующий виток придется точно над кратером и закончится ударом о его внутреннюю стену.

Нет беспомощнее человека, чем человек в воздухе. Нет ни стены, чтобы оттолкнуться, ни дороги, чтобы отбежать. Даже в воде чувствуешь руками какую-никакую опору. Опускаясь ко дну на вечный покой, с чистой совестью можно сказать — я сделал все, что мог, я боролся. А тут, блин, какая борьба? Почти как в рекламе — сиди и смотри.

И тогда Владимир стал материться.

Правду говорят, что с помощью молотка и всем известной матери русский мужик горы свернет. Как только крыло пересекло границу кратера, мощный восходящий поток нагретого лавой воздуха уперся в его перепончатую поверхность. Еще раз над головой угрожающе хрустнуло — на этот раз в левой части аппарата, но очередная поломка пошла только на пользу конструкции. Она вздрогнула, выровнялась и, подхваченная пышущим из кратера жаром, устремилась в небо. Весь окутанный дымом, Владимир задохнулся в кашле, успел заметить мелькнувшую, как ему показалось прямо, под кроссовками противоположную стену кратера — иззубренную, черную, страшную, и все разом прекратилось: дым, вонь, красный блеск из жерла. Аппарат перепрыгнул через Шивелуч, и Владимир, размазывая по лицу слезы и сопли, увидел мелькнувшую впереди ленточку реки Камчатки.

Он обрадовался этой далекой синей дорожке, как родной маме — не той, про которую он вспоминал пять минут назад, а другой — ласковой и нежной.

Летающее крыло, похоже, доживало последние минуты. Обе его половины изогнулись вверх в виде буквы «V», по прозрачной обшивке выбивали дробь обрывки растяжек, а в нескольких дырах угрожающе гудели потоки воздуха.

Владимир предоставил аппарату свободу, лишь изредка подправляя его полет. Он нацеливался на сопку на берегу Камчатки, и с каждой секундой в нем крепла уверенность, что надежды выжить сегодня не так уж и беспочвенны.

Из-за сопки показались черная труба рыбокомбината и окрашенные домики Калчей. Высота была все же великовата — перелетать на ту сторону реки, в поселок, Владимир не собирался. Он подтянулся поближе к передней кромке аппарата — и тотчас был наказан. Раздался хлопок, от крыла оторвалась добрая треть обшивки, затрепетала во встречном потоке и через секунду унеслась куда-то за спину. Это было смертельное ранение. Крыло резко клюнуло вниз и по дуге пошло на снижение, нацеливаясь на поросший лесом склон сопки. Поняв, что остановить падение он уже не может, Владимир сжался в комок и стал ждать удара.

Медленно растущие по мере приближения к склону деревья вдруг резко качнулись навстречу, и, ломая такелаж, крыло на скорости в полста километров врезалось в колючие кроны. Раздался треск — такой громкий, будто на тайгу свалился «ТУ-154». Владимир успел подумать — не мои ли ребра трещат? Попытался схватиться за мелькнувшие перед глазами ветви деревьев, промахнулся и, не удержав крика, рухнул вместе с обломками аппарата вниз. Его пару раз перевернуло, голова крепко приложилась к суку, по щеке хлестнули колючки, и когда крона наконец выпустила его из своих объятий, наступило самое неприятное — свободное падение, которое заканчивается, как известно, ударом о землю.

Удар был, но какой-то слабый. Владимир шлепнулся на что-то, очень похожее на туго натянутую материю, которая мягко подалась вниз, опуская Владимира на землю.

Он еще продолжал лежать, пытаясь сообразить, сколько костей в каких органах у него сломано, как вдруг, выводя его из состояния ступора, у него над ухом раздался истошный визг. Под ним что-то зашевелилось, взбрыкнуло, и перед Владимиром возникла растрепанная девчонка с перекошенным в крике ртом.

Оглушенный воплем, он растерянно глядел на нее, а она, щедро расходуя запасенный в легких воздух, пронзительно визжала.

На секунду ей все же пришлось замолчать — для вздоха, — и Владимир торопливо спросил:

— Мороженого хочешь?

Она, все же успев произнести короткое «а-а», тут же замолчала.

— Ка-кого? — спросила она растерянно.

— Для тебя — хоть какого, — заверил Владимир. — Хоть «Баскин Роббинс». Только не ори, ладно?

Девчонка насупилась.

— Ты зачем на меня напал? — спросила она сердито.

— Я не напал, — возразил Владимир, — а упал с высоты. Сначала на деревья, потом на палатку. Ты тут ни при чем. Хотя — большое спасибо. Если бы ты устроилась на пару метров в стороне, я бы, наверное, разбился. А ты вообще-то что тут делаешь? Туристка? Из Калчей сбежала?

На лице девчонки отразилось сомнение. Она посмотрела вверх, будто ожидая, что кто-то еще может свалиться на ее голову, и бочком подошла к обломкам летающего крыла.

— На нем и прилетел, — сообщил Владимир, глядя как она ощупывает тоненькими пальчиками обшивку и обрывки растяжек. — Поломался вот только немного в пути. Вынужденная посадка, понимаешь?

Девчонка уже спокойнее посмотрела на него большими черными глазами и изящно поправила растрепанные волосы. Владимир проследил за ее жестом и про себя отметил — хороша, чертовка. И не девчонка вовсе, а красивая взрослеющая девушка яркой южной внешности. Кто там у нас славится привлекательностью — туркменки, узбечки, грузинки? Откуда она тут в Калчах?

— Тебя как зовут? — спросил Владимир.

— Гульнара, — с достоинством ответила девушка, кокетливо тряхнула пышной гривой и, вытащив из карманчика джинсов заколку, стала приводить в порядок прическу. Владимир улыбнулся.

— Я твою избушку порушил, я ее и восстановлю, — сказал он и стал подниматься.

Девушка резко отскочила в сторону. Не обращая на нее внимания, Владимир очистил от налипшей земли алюминиевые колышки, вылетевшие из своих мест от удара, и заново вбил их в почву. Справившись с этим делом, он уловил момент и заглянул в палатку. В полутьме тускло блеснул ствол охотничьего карабина. Непохоже, что вещичка принадлежит этой Диане-охотнице. Верещать она умеет, а вот стрелять — вряд ли. Скорее всего, где-то здесь ее бой-френд, скоро заявится спасать свою подружку.

— Ну вот и все, — заявил Владимир, отступив от палатки на шаг. — Лучше, чем было. Не в обиде?

Гульнара критически осмотрела жилище.

— Пойдем, — сказала она, независимо вскинув подбородок. — Если только никто больше на голову не свалится.

— Куда дружок-то девался? — спросил Владимир, кивая на палатку. — Неосторожный он у тебя. Сам ушел, а ружье оставил. Для самозащиты? Или у него еще имеется?

Девчонка молчала, и Владимир решил расставить все точки.

— Ты не бойся, — сказал он и устало сел рядом с палаткой. — Я такой же, как и вы, беглый. Сколько раз за последние дни умирал — со счету сбиться можно. Надоело. Когда-нибудь так прихватит, что не выпутаюсь. Нам нужно всем вместе держаться, тогда выживем. Вы давно из Калчей?

— Не очень, — осторожно ответила Гульнара. — Мы, вообще-то, приезжие…

— Из санатория, — кивнул Владимир. — Понятно. Славно отдохнули. Впечатлений на всю жизнь хватит. Что делать думаете? Хотя что тут можно сделать? Ждать.

— Мы и ждем, — сказала Гульнара. — На речку смотрим.