До первого места они долетели за полчаса. Вертолетчик показал большой палец — прибыли.
Ничего похожего на мало-мальски пригодную для посадки площадку внизу не просматривалось. Деревья плотно обступили речушку шириной в пять шагов.
— Сесть сможешь? — закричал адъютант вертолетчику.
Тот отрицательно покачал головой:
— Сесть-то смогу, да только потом не поднимемся. Винты поломаем.
— Опустись пониже, — сказал адъютант и обернулся к Владимиру. — А ты смотри внимательнее.
Они опустились пониже, поднялись повыше, но главной каменной приметы так и не обнаружили. Местность в радиусе трех — пяти километров была ровной, как биллиардный стол.
— Тишина, — сказал Владимир, — все не то. Давай дальше.
Два других места предполагаемого падения болванки с грузом находились почти в центре долины, недалеко друг от друга. Через двадцать минут полета тайга расступилась, и внизу потянулось безлесое, открытое всем ветрам пространство. Владимир слегка забеспокоился — там, где он слонялся много лет назад, была густая растительность. Они миновали невысокую цепочку сопок, и он успокоился — снова тайга, речки, холмы.
— Слушай, адъютант, — сказал Владимир, устав от молчания. — А зачем тебе столько денег? Вопрос, конечно, дурацкий, но все же? Ведь это не только золотые унитазы, но и свинцовые пули. Тебя не оставят в покое. Достанут — кому жаловаться будешь?
— Муамару Каддафи, — засмеялся адъютант, — лидер ливийской революции не бросит меня в беде. Ты хоть понимаешь, на какую высоту взлетит человек, имеющий миллиарды? Он становится царем, почти Богом. Он может все. А ты — достанут! Я организую собственную разведку и контрразведку, создам такую службу охраны, по сравнению с которой президентская рать — тьфу! И общаться я буду с себе равными — с султаном Брунея, например, Биллом Гейтсом, может быть — с Березовским и Вяхиревым. Создам НИИ и буду строить военные самолеты — обожаю эти изящные штучки. Я смогу все! Вот что такое деньги, Володька, в руках человека, который не боится сумм с девятью нулями. Надо уметь жить так, чтобы всегда всего было мало!
У Мещерякова покраснело лицо, задергалось веко. Глядя на него, Владимир невольно позавидовал — с азартом живет человек, каждый день как последний. Может, так и надо? Он вспомнил трупы в капустных бочках, среди которых мог быть и он, и отвернулся.
— Что головой вертишь, — усмехнулся адъютант, — не по нутру такие разговоры? Мол, цена высока? Что поделать — все в равновесии. Если один богатеет, другие нищают. Так почему я должен быть нищим? Ты ведь тоже за богатством сюда приперся. Просто я — понастойчивее и иду до конца.
— По трупам ты идешь, — сказал Владимир. — Будь нас двое на всей Земле, я бы согласился, что половина правды за тобой, а другая за мной. Но, понимаешь, мне все же кажется, что если устроить бо-ольшущий референдум, то подавляющее большинство будет против твоих методов «заработка».
— А мне плевать на них, — сказал адъютант. — Я считаю так, как считаю я — и я прав.
— Ну вот и договорились, — закончил Владимир, — что ты — это ты, и на других не сваливай.
Ему захотелось выхватить из-под рубашки засохший земляной комок и долбануть этого розовощекого пророка по кумполу. И злость его, что самое неприятное, была направлена не только на адъютанта, но и на самого себя. Краешком разума Владимир понимал, насколько сдвинута сейчас, в бурное время реформ, планка «нельзя» вниз. Раньше достаточно было сказать человеку — не делай так, потому что великие учили тебя наоборот, потому что ты человек, ты мудр, честен и благороден. И меньше было пакости — точно. А сейчас слова ничего не значат. Скажи в компании друзей слово «благородство» — пошлют на три буквы. Осталось только одно пугало — закон. И если раньше от закона держались подальше, то теперь облепили его, как Берлинскую стену, всеми силами пытаясь обойти, перелезть, чтобы нахлебаться того, что там, за ним и что в итоге — деньги. А ты остался с кучкой остальных, взирая на рвущихся в светлое будущее капитализма, с чувством внутреннего превосходства — я лучше! — и страха — а вдруг я не лучше, а просто дурак? Все с ног на голову!
У Владимира заболело сердце. «Ну сколько раз я говорил себе не лезть в эти дебри, — подумал он. — Не надоело еще в болячках ковыряться? Живи проще — как этот. Нужны деньги — стреляй в лоб без разговоров». Владимир вздохнул. Поздно, не переучиться. Да и не надо.
Разогнавшийся вертолет сделал горку, затормаживая быстрый бег. Вертолетчик коротко обернулся к адъютанту, показал глазами на днище — прилетели. И хотя местность внизу не очень напоминала нужное место, Владимир все же решил требовать посадки — осмотр нескольких холмиков займет какое-то время, возможно, расслабит охранников, подскажет, как вести себя с ними в тайге. А может — чем черт не шутит — удастся и убежать.
Летун действительно был классный — без всякого прицеливания с размаху воткнул все три колеса «КА-50» на верхушку одного из холмов. Вертолет устало опустил кончики лопастей и задремал.
— Ты тоже выходи, — сказал адъютант пилоту, и тот, презрительно усмехнувшись, покинул кабину.
Вначале Владимира пристегнули наручниками к одному из охранников, но он, искусно выбирая кусты погуще и березы поцарапистее, стал возмущаться:
— Эй, командир, ты че, совсем озверел? Тут одному не протолкнуться, а меня к этому пришпилили. Я что, его по всей тайге таскать на себе должен? Давай снимай браслеты.
Мещеряков сморщился, как от зубной боли, но наручники снял. Теперь Владимир шел впереди, продираясь сквозь чащу, а в затылок ему в четыре дырки сопели охранники.
Место было пустое — Владимир понял это сразу. Даже если бы каменный клык занесло пылью, землей, листвой, то он бы все равно выделялся своим острием среди лысоватых убогих холмов. Но Владимир все же с озабоченным видом прошелся вдоль речки, попинал для приличия трухлявый пень, посчитал шаги от одного ствола до другого…
Охранники и адъютант, онемев, наблюдали за его пассами. Равнодушный ко всему летун, скинув ботинки, мочил ноги в студеной воде.
— Ну что? — не выдержал Мещеряков. — Долго ты туда-сюда мотаться будешь?
— Скоро только кошки родятся, — сурово сказал Владимир. — Спешка нужна при ловле блох.
Один из охранников фыркнул. Мещеряков метнул на него испепеляющий взгляд, но больше не понукал, терпеливо дождавшись, пока Владимир огорченно не развел руками:
— Похоже, очень даже. Но не то. Там камень был огромный. Скала, можно сказать. А так — прямо один к одному.
— В машину, — отрывисто приказал адъютант и не оглядываясь направился к вертолету.
Когда они поднялись в воздух, адъютант придвинулся к Владимиру.
— Развеселился ты что-то, — сказал он сквозь зубы. — А ты не подумал, что если сейчас ничего не обнаружим, мне тебя назад вести незачем?
— Очень даже подумал, — искренне ответил Владимир, поправляя ватник. — Только что же, мне плакать теперь? И вообще — может, это у меня нервное. Могу я в моем положении просто-напросто струхнуть?
— Можешь, — разрешил Мещеряков, — можешь делать все, кроме необдуманных шагов. Больше одного движения у тебя не получится.
— Я знаю, — согласился Владимир. — А че? Я ниче.
Вертолет заложил вираж, меняя курс.
— Прилетели, — прокричал летчик, — только кругом тайга. И речки нет. Посадка невозможна.
— Ты не ошибся? — спросил адъютант. — Мы действительно здесь? — и показал точку на карте.
— За кого ты меня принимаешь? — возмутился летун. — Не первый год за штурвалом.
— Иди к иллюминатору, — приказал адъютант Владимиру, — и смотри внимательнее — так, как будто… сам знаешь, как.
Верхушки деревьев вихрем кружились под вертолетом. В глазах рябило.
— Да помедленнее ты, — попросил Владимир пилота. — И выше давай. Я скажу, когда хватит.
Вертолет плавными кругами по спирали полез в небо. Владимир прижался носом к иллюминатору.
Этот небольшой пупок на фоне лесной равнины привлекал внимание, как Останкинская башня в пустыне. У Владимира забухало в висках. Не было речки, да и холм был вроде бы не таким высоким, каким он представлялся тогда с земли, но что-то неуловимое подсказывало — здесь, здесь! Так у человека после многолетней разлуки стареет лицо, но взгляд остается прежним.
