«Значит, в поселке все же кто-то есть, — решил Владимир. — Ушли не все. Остался — кто?»

И словно в подтверждение этому за его спиной раздался сиплый прокуренный голос:

— Башкой не верти. Ахтомат с плеча сыми и кинь на пол. Рыпнешься — враз угрохаю.

Голос был уверенный и злой, и явно слова эти произнес человек вооруженный. Другой бы не стал рисковать, увидев перед собой человека с «калашниковым», даже стоящего спиной. Смылся бы втихаря или запустил во Владимира чем потяжелее.

Подцепив большим пальцем брезентовый ремень оружия, Владимир медленно стал опускать автомат на пол. Вряд ли он послушался бы незнакомца — скорее всего перекинулся бы за тускло блестящий нержавейкой прилавок и попытался очередью достать неизвестного. Он уже примерился, напружинив ноги, сделать прыжок за груду стекла, но увидел, как в окно просунулась бородатая, кирпичного колера рожа, и понял — тот здесь не один.

— Кто таков? — спросил бородач, тяжело переваливаясь через подоконник. — Чего тут шаришь?

Владимир с сожалением выронил автомат на пол и постарался придать своему голосу жалобно-испуганный тон.

— Есть сильно захотел, мужики. Три дня уже не жрал. Как в тайгу убежал — одни ягоды да вода из речки. Ослабел совсем. А вы сами-то кто?

Бородатый оскалил гнилой рот и хохотнул, как рыкнул.

— А тебе кака, хрен, разница? Хозяева мы теперь здесь с корефаном. Слышь, Матрос — кто, говорит, мы такие?

Вопрос вызвал у того, чья кликуха была Матрос, безудержный приступ смеха. Владимир почувствовал, как воротник его рубашки ухватил грязный — на метр несло удушающим потным телом — человек и рванул. Владимир упал прямо на брызнувших врассыпную мышей. Теперь он видел обоих «хозяев». Это были бомжи, что можно было определить по свалявшимся волосам-шерсти, опухшим, в ссадинах и коросте, лицам и тому непередаваемому запаху, который заполнил весь магазинчик.

«Знакомый запашок, — подумал Владимир. — Из подпола в избе таким же тянуло. Может, они там сидели».

От этой встречи он не ждал ничего хорошего. Пропитые, озлобленные, потерявшие разум существа, готовые загрызть других, не таких, как они.

Неделя мародерства и сытой жизни в обезлюдевшем поселке скруглила рожи «хозяев». Изможденными они явно не были. Матрос вообще оказался мужиком хоть куда — широкоплечим, крупноголовым, бровастым. Опершись задницей о прилавок, он выставил перед собой новенькую «боковуху».

— Лежи, — предупредил он. — Ты мне и смирный на хер не нужен, а будешь рыпаться — враз кончу.

— Да я не буду, — пообещал Владимир. — Только зачем я вам? Взять у меня нечего — пустой. Отпустили бы. Я снова в тайгу уйду. Живите себе… хозяевами.

— Взять и отпустить! — снова заржал Матрос. — Слышишь, Сохатый — отпустить, говорит. Запросто так. Ты выкуп давай — тогда глядеть будем.

— Да у меня нет ничего. Как началось тут — я в тайгу…

— А ахтомат где брал? — сощурил и без того узкие глаза Сохатый.

— Нашел, мужики, ей-богу, нашел. Вон там, у комбината, — Владимир мотнул головой в сторону реки. — Вот его и берите.

— Заберем, — пообещал Матрос и не заржал на этот раз, а наоборот, поскучнел. — Работает ахтомат-то?

— Не знаю, — сказал Владимир. — Не проверял.

— Сохатый, попробуй, — приказал Матрос.

Ствол «Калашникова» уперся в глаза Владимиру.

— У меня еще рюкзак есть, — торопливо произнес Владимир. — Там, на холме остался. С деньгами. И водка имеется.

Волшебное слово произвело должное впечатление. «Калашников» отвернулся. Матрос раздумывал недолго.

— Сбрехал — голову отверну, — пообещал он и отклеился от прилавка. — Веди.

Неторопливо шаркая по улице, Владимир исподлобья рассматривал заборы и проулки, пытаясь отыскать взглядом удобный путь для бегства. Оба «хозяина» сопели за его спиной, и он затылком ощущал, как за ним следят неотрывно глаза бомжей. Бежать он решил в любом случае, понимая, что итог для него будет один — пуля в затылке.

— Ну что? — угрожающе протянул Матрос, когда они прошли мимо «бомжатника» и стали подниматься по холму. — Ты не шуткуй!

— Скоро, — пообещал Владимир, твердо решив: как только они приблизятся к шалашу, он тут же бросится в заросли.

Они поднялись на вершину холма, и Владимир понял, что недооценил умственных способностей «хозяев» с кирпичными рожами: Сохатый извлек из кармана брюк где-то добытые наручники. Щелчок — и Владимир оказался за одну руку пристегнутым к стволу березки.

— Покури пока, — разрешил Матрос и, отставив автомат, на карачках полез в шалашик. Копался он там недолго, и когда вылез наружу, морда его от злости стала еще оранжевее.

— Ну че? — нетерпеливо спросил Сохатый, облизывая губы. — Где водяра-то? Неужто сбрехал, гад?

Матрос молча извлек из вещмешка бинокль, пластинку «шоколадки», карту, перевернул его и высыпал на траву остальную мелочь.

— Сбрехал, — удовлетворенно сказал Матрос. — И не боялся ведь, что задавим, как суку! Ну, кент, держи яйца, я сейчас с тобой такое сделаю — не приснится.

Он одним движением руки обломил верхушку березки, к которой был пристегнут Владимир, и размахнулся.

От первого удара Владимир сумел увернуться, и дубинка с шумом описала полукруг над его головой.

Сохатый от досады взвизгнул.

— По ногам его бей, Матрос, а потом по яйцам!

Владимир не стал дожидаться. Свободной рукой он выхватил палку из шалаша и что было сил врезал Матросу по ногам. Тот выронил дубинку и, завыв благим матом, покатился по склону. Сохатый ощерился и вскинул «бокфлинт» к плечу.

Дуплет картечи из шестнадцати миллиметров в упор разметал бы голову напрочь. Владимир упал раньше, чем раздались выстрелы, понимая, что все его финты лишь отсрочат гибель.

Он бы, конечно, остался гнить на вершине этого кургана, но неожиданно для всех холм дрогнул и, как на рельсах, стал съезжать с места. У основания его появилась трещина в форме полумесяца и, как растущая луна, стала увеличиваться в размерах, открывая черный, как ночь, провал. Скатившийся к подножию холма Матрос успел ухватиться за жиденькие кустики на краю расщелины и, повиснув над бездной, дурным голосом заорал:

— Соха-атый! Руку, руку, б…, дай! Чего стоишь, сука! Упаду сейчас!

Но Сохатый отшвырнул ружье и опрометью бросился в противоположную сторону.

Вначале Владимиру пришла в голову мысль о землетрясении. Но, словно опровергая это предположение, воздух взрезал пронзительный вой сирены. Теперь холм съехал полностью с прежнего места, и там, где он был раньше, зияла правильной округлой формы пропасть диаметром метров в пятнадцать с отвесно уходящими вниз стенами. Внезапно сирена смолкла, и в воздухе остался лишь придушенный вой Матроса, который из последних сил цеплялся за края ямы.

Владимир задергался вокруг березки, как карась на крючке, судорожно ломая ветки и проталкивая кольцо наручников все выше — к тому месту, где кончался обломанный ствол. Он уже понял назначение маскировочного холма и провала под ним. Шахта для стратегической — та самая, вокруг которой заварилась вся каша. А сирена означает одно — тот решился, и сейчас произойдет пуск. Из-под земли ринется в небо столб пламени, потом, окутанная дымом и искрами, вырвется наружу ядерная акула и, сжигая все живое вокруг, уйдет за облака.

Гореть заживо Владимиру не хотелось. Кровеня ладони, он обломал последние ветки и уже сдергивал наручники со ствола, как вдруг холм снова пришел в движение и с гулом поехал на прежнее место. Толстенная плита, затыкая черный зев гигантской пушки, проехала последние метры и с хрустом растерла болтающееся тело бомжа своей подошвой. Что-то смачно хлюпнуло, и близлежащие деревья и кусты густо зацвели красными кровяными ягодами.

Владимир последним усилием содрал наручники с березки, метнулся к автомату, подхватил по пути рюкзак и ринулся в тайгу. Отбежал метров на сто и остановился, уразумев, что самого страшного, собственно, и не произошло — по непонятной причине тот передумал. Или что-то у него не получилось.