— Ты разозлился? — я взяла его руку и приложила к своей щеке.

— Нет.

— Тяжело общаться с умной женщиной?

— Да.

— Тебе было бы легче, будь я дурой?

— Сейчас — да.

— Ты знаешь, как мы выберемся из Праги?

— Да, есть план.

— Хороший план?

— С определенной долей риска.

— И ты мне о нем ничего не расскажешь?

— Не сейчас.

— Хоть скажи, в виде чего меня будут транспортировать на сей раз? В гробу, загримированную под покойницу? В виде замороженной коровьей туши для голодающих республики Чад? Или в качестве расчлененной девушки Кио?

— Кто такой Кио?

— Иллюзионист. Ты ответишь на мой вопрос?

— Тебя будут транспортировать в приличном виде. И я буду рядом. Остальное — завтра. Рано утром. Я принесу тебе завтрак в постель…

— Как тогда, в Амстердаме?

— Лучше. И все расскажу…

— Чья эта квартира?

— Наша.

— Наша с тобой?

— Можно сказать и так. Но не больше, чем на три дня. После этого она снова будет ничьей.

— После этого она будет просто конспиративной квартирой.

— Я и забыл, что имею дело с профессионалкой.

— И никто в нее не ворвется?

— За эти три дня?

— Да.

— Никто.

— А спальня здесь есть?

— И еще какая!

— И большая кровать?

— Как стадион в Лос-Анджелесе.

— Я никогда не была там.

— Мы поедем. На финал супербола.

— Ты что, уже бывал здесь раньше?

— Мне рассказывали.

— Кто?

— Те, кто бывали.

— Ты один приехал?

— С напарником.

— С Витяней?

— Нет.

— А где Витяня?

— Я не знаю, Вэл.

— Он жив?

— Я действительно не знаю.

— Юджин, у меня с собой ничего нет. Ни вещей, ни косметики… Даже зубной щетки нет — все оставила в наследство сестре Анне, чтоб ей гормонами задохнуться!

— Кто это?

— Расскажу. Завтра утром.

— Тебе надо поискать в ванной. Думаю, ты найдешь там то, что тебе нужно.

— И даже ночную рубашку?

— Ночную рубашку надевают ночью, Вэл. А сейчас, — он оттянул рукав свитера и взглянул на наручные часы. — А сейчас почти пять утра. Пошли спать, а то останешься без завтрака…

15 января 1978 года

Кло понимала, что осуществленный по ее распоряжению тайный перевод семидесяти миллионов долларов на секретный счет в Колумбии, хотя он и был выполнен в полном соответствии с методическими рекомендациями Виктора Ивановича Онопко (о чем она, разумеется, и понятия не имела), превратился, по существу, в бомбу замедленного действия, которая должна была рано или поздно взорваться. Несмотря на то, что посредством целой цепи сугубо специальных операций должностное преступление Кло было с почти стопроцентной гарантией прикрыто от обычных, не менее двух раз в год проводимых ревизий, она не сомневалась, что рано или поздно ее ждет позор разоблачения. Беда в том, что эту адскую машину она — как всякий честный человек, хоть раз позволивший себе поступиться совестью и долгом, — носила в самой себе, грызла себя и терзала не переставая. Таким образом, то злосчастное утро, когда безупречная, целеустремленная, независимая Кло Катценбах во имя безумной любви к единственному сыну уступила открытому шантажу, стало началом конца ее блестящей банковской и человеческой карьеры. Разоблачение незаконной операции, проведенной Кло, вызвало бы несомненно один из крупнейших за последние десятилетия банковских скандалов, и не только в Швейцарии. Предотвратить его или, по крайней мере, локализовать могло бы только официальное, начистоту, признание самой Кло с объяснением причин, толкнувших ее на край бездны. Но, прикинув все варианты, трезвая, не склонная к иллюзиям заведующая отделом валютных операций «Ситизен-банка» отдавала себе отчет в том, что открыться, рассказать о случившемся совету директоров или прокуратуре означало бы немедленно поставить под угрозу жизнь Вилли. А этого она не хотела и не могла, пока была жива…

Бесконечные мучительные раздумья, оскорбленное самолюбие, нарушение привычного жизненного равновесия не могли не сказаться на внешности красавицы Кло, которая как-то незаметно сдала в последний месяц. Пунктуальная и исполнительная Джеральдина с растущим изумлением начала замечать, что ее высокомерная начальница все чаще и чаще стала опаздывать на службу и даже пренебрегать услугами парикмахера. А однажды, принеся в кабинет Кло какие-то бумаги на подпись, чувствительная девственница Джеральдина с ужасом унюхала запах пшеничного виски и чуть не упала в обморок от неожиданности.

Не в силах что-либо кому-либо объяснить, стыдясь и презирая себя за собственную слабость и неумение найти выход из тупика, Кло Катценбах с каждым днем утрачивала завоеванные позиции, перестала играть в теннис, отказалась от своей рубрики в «Сюисс кроникл» и уже не тешила себя, как поначалу, надеждами на благополучный финал. Отправив Вилли к своей тетке в Лондон, Кло по несколько раз в день связывалась с ним по телефону, задавая совершенно идиотские вопросы и выслушивая обстоятельные ответы прекрасно воспитанного и любящего мальчика. Он действительно был, как говорится, золотым ребенком, не роптал, упорно занимался музыкой и только время от времени выражал осторожное недоумение по поводу своего затянувшегося пребывания за границей.

В начале двенадцатого на приставном столике в кабинете Кло загорелась зеленая кнопка интеркома.

— Слушаю, Джеральдина.

— К вам господин Лихтвейзен, мадам, — в голосе секретарши сквозило неудовольствие. — Он утверждает, что ему назначено, хотя у меня нет никаких распоряжений на сей счет…

Кло вздрогнула.

— Мадам?!

— Пусть войдет, Джеральдина, — тихо приказала Кло. — И распорядись, чтобы в течение получаса меня не беспокоили…

Когда кнопка интеркома погасла, Кло выдвинула нижний ящик письменного стола, достала оттуда небольшой браунинге инкрустированной белой рукояткой, сняла оружие с предохранителя и аккуратно положила пистолет себе на колени.

Как и в прошлый раз, Пауль Лихтвейзен был в темно-синем шевиотовом костюме, а его холеное лицо дышало искренним дружелюбием.

— Мадам Катценбах, вы великолепно выглядите, — он почтительно склонил голову с зачесанными назад седыми волосами и, не дожидаясь приглашения, уселся в кресло.

— Я выгляжу омерзительно, господин Лихтвейзен, — ровным голосом откликнулась Кло. — А ваш очередной визит, как я понимаю, превратит меня в опустившуюся старуху.

— О чем вы, мадам? — посетитель с недоумением пожал плечами. — Это шутка?

— С чем пожаловали на сей раз? — Кло вытянула из деревянной коробки тонкую сигарету и закурила.

— С маленькой просьбой, мадам.

— Если мне не изменяет память, вы обещали, что с вашей стороны никаких просьб — ни больших, ни маленьких — больше не будет.

— Увы, мадам, — Лихтвейзен виновато склонил седую голову. — Обстоятельства выше нас. Позволю себе напомнить вам, что гарантий я все-таки не давал. Но просьба пустяковая и уж теперь, я почти уверен, действительно последняя…

— Слушаю вас.

— Насколько мне известно, у вас есть небольшая вилла в предместье Базеля, — начал Лихтвейзен.

— Мне принадлежит двенадцать вилл в самых разных уголках света, — надменно сказала Кло. — Я не понимаю…

— Меня интересует вилла в предместье Базеля, — настойчиво повторил визитер.

— Вы хотите ее приобрести? — насмешливо поинтересовалась Катценбах.

— Только арендовать. Всего на несколько дней.

— Я не сдаю свою недвижимость.

— Так сделайте исключение. Я хорошо заплачу вам.

— Мне не нужны ваши деньги.

— Ну что ж, в таком случае разрешите воспользоваться этой виллой бесплатно, как гостю. Ведь там никто не живет, госпожа Катценбах. Я гарантирую идеальный порядок и полную сохранность…

— Зачем вам понадобилась моя вилла? — голос Кло звучал устало. — Что вы еще придумали, низкий человек?

— Мадам, — подбородок Лихтвейзена дернулся. — Я не давал повода оскорблять меня!