— Ты куда?

— За диктофоном.

— Зачем он тебе?

— Хочу попросить тебя повторить все это еще раз… Ну, про золотко… и это… солнышко заокеанское…

— Не трать время, глупый! Эти слова я буду повторять тебе всю жизнь. Не надо будет даже нажимать на клавишу — только появись! Видишь, как все удобно?

— Я тебя люблю, Вэл, — он закинул руки назад и обхватил мою голову. — Я тебя так люблю!

— Нет, милый, это я тебя люблю. А ты лишь присутствуешь при этом. Наблюдаешь из партера в бинокль и, довольный, аплодируешь… Если бы ты только знал, как я…

— Я представляю себе.

— Ты тупой, Юджин, — бормотала я, заливаясь слезами и еще крепче сдавливая его шею. — Ты очень тупой мальчик, Юджин. Как и все мужики. Что вы можете себе представлять?! Что ты вообще знаешь о любви женщины, прагматик мой ненаглядный?

— А как на этот вопрос должны отвечать очень тупые мальчики?

— Господи, да какое мне до них дело?!.

Я молча плакала, стискивая его шею железной хваткой вконец одичавшей и затравленной бабы. Если бы в этот момент какая-нибудь сволочь вздумала оторвать меня от него, то для этого пришлось бы ампутировать мне обе руки.

— Ты только не плачь, Вэл… — он гладил мои пальцы с такой нежностью, словно за минуту до этого их раздробили на наковальне. — Не надо плакать, дорогая, все уже хорошо, все позади… Don’t cry, my smart girl… Мы снова вместе, все замечательно, слышишь меня?

— Нет. Не слышу. Повтори.

— Все хорошо, Вэл.

— Ты в этом уверен?

— Да.

— Значит, пока я тебя душила, мы незаметно въехали в Америку?

— Нет, до Америки нам еще нужно добраться.

— Думашь, мы доберемся?

— Еще как!

— Тогда поехали, Юджин, чего ты ждешь?! — я почти кричала. — Поехали отсюда скорее, миленький! Если ты опять куда-нибудь пропадешь или исчезнешь, еще раз без тебя я уж точно не выдержу. Ты знаешь, на мне, по-моему, ставят какой-то ужасный эксперимент. Они все словно сговорились сжить меня со свету, но перед этим посмотреть, на сколько меня хватит… Но мой предел наступил уже давно… Это правда, золотко мое, очень давно… И если я как-то держалась, то только потому, что знала: ты обязательно придешь за мной. Не бросай меня больше, Юджин!

— Я никогда тебя больше не брошу, Вэл.

— Ну, поезжай скорее, что мы тут торчим?!

— Сейчас, — он улыбнулся. — Только отпусти, пожалуйста, мою шею…

— Зачем?

— Без нее мне будет трудно вертеть головой, высматривая красивых женщин…

— Не трать время на ерунду: в Праге есть только одна красивая женщина. И та проездом.

— Не в Праге, а в мире.

— Пока есть, — пробормотала я.

— И всегда будет.

— Кого ты успокаиваешь? Меня? Себя?

— Так что насчет свободы шеи?

Я молча кивнула, отпустила его мокрую от моих слез шею, после чего, с колоссальным трудом протиснувшись в своем дерюжном пальто в узенькое пространство между двумя передними креслами, уселась на пассажирское место и вцепилась в его правую руку.

— Ты что, Вэл?

— Скажи, ты можешь вести машину одной рукой?

— Только в Америке.

— Ты сноб, милый.

— Я не сноб, милая.

— Тогда почему не здесь?

— Потому что у этой машины нет автоматической коробки передач. В Чехословакии такие не выпускают.

— Ладно, давай сделаем вид, что я поняла твое объяснение.

— Давай.

— А если я тебя очень попрошу?

— Если очень попросишь, то смогу.

— Тогда не выдергивай свою руку, пожалуйста, и быстренько поезжай вперед.

— Давай сделаем так: я положу свою руку на эту железяку — она называется ручкой переключения скоростей, — а ты положишь на мою руку свою. О’кей?

— О’кей. Только ответь вначале на один вопрос…

— Ты прекрасно выглядишь, родная.

— Я тебя люблю, даже когда ты насквозь лжив.

— А я люблю тебя за то, что ты меня любишь, когда я насквозь лжив. Хотя и говорю чистую правду.

— Я не об этом хотела спросить, Юджин.

— Все остальное — потом.

— Скажи мне только, куда мы едем? В аэропорт? На вокзал? В гостиницу? Или на квартиру твоей пражской любовницы, которую она благородно пожертвовала тебе на две ночи?

— Почему только на две? — тыльной стороной ладони он вытер мой левый глаз, черный от слез и домо-настырских остатков туши «Луи-Филипп».

— А на сколько?

— Потом, — Юджин повернул ключ зажигания и врубил мотор. — Все потом, дорогая.

— Когда потом?

— Когда приедем.

— Когда куда приедем, милый? В Америку? В очередной монастырь? На Лубянку? Право, я даже не знаю, где нас с тобой ждут с большим нетерпением!..

— Вэл, ты можешь потерпеть десять минут? Ну максимум пятнадцать?

— Да Господи! — взревела я. — И это ты спрашиваешь меня?! Меня, которая…

— Понял, — коротко кивнул Юджин и рывком тронул машину с места. — Уже поехали.

— Я только хочу сказать тебе одну вещь.

— Какую?

— Знаешь, что говорят женщины в русской глубинке, когда в полном одиночестве пьют четвертый стакан чая без сахара, лимона и варенья?

— Что ненавидят Политбюро ЦК КПСС и все советское правительство, оставившее их без сладкого, — не отрываясь от дороги, ответил Юджин.

— Дурак!

— Тогда не знаю.

— Они говорят: «Господи, хорошо-то как! Не умереть бы от счастья!..»

— И что? — он недоуменно пожал плечами.

— Кажется, теперь я их понимаю…

15 января 1978 года

Ровно в десять утра в кабинете главы представительства «Аэрофлота» в Цюрихе мелодично звякнул телефон.

— Господин Онопко? — английский звонившего явно выдавал его американское происхождение.

— Да, я слушаю.

— Мне порекомендовал позвонить вам герр Шпильхауз.

— Речь идет о двух билетах в Асунсьон?

— Нет. Я поменял решение и лечу в Оттаву.

— Я ждал вашего звонка.

— Мне это сказали.

— Когда бы хотели встретиться?

— Как можно быстрее.

— В Цюрихе?

— Я бы предпочел Женеву. Конечно, если вы не возражаете.

— Почему бы нет? Когда и где именно?

— Сейчас десять. Давайте встретимся в четыре у входа в мавзолей герцога Карла Брауншвейгского. Там постоянно сидит торговец кормом для голубей. Возле него.

— Как я вас узнаю?

— Я узнаю вас. Всего доброго, господин Онопко!..

В трубке запульсировали гудки отбоя.

За долгие годы работы в разведке Виктор Иванович научился на все реагировать философски. То есть не терзать себя загадками и сомнениями, когда само время может все прояснить. Вот почему полковник не стал ломать голову над вопросом, откуда его знает неизвестный абонент, и вдавил почти незаметную кнопку звонка в панели модернового шведского стола.

Через несколько секунд на пороге кабинета вырос невысокий худощавый молодой человек в «протокольном» темном костюме и скромном галстуке.

— Вызывали, Виктор Иванович?

— Игорь, когда нам надо выехать, чтобы быть к четырем в Женеве?

— Домой не заедете?

— Нет.

— С гарантией?

— Естественно.

— В час.

— Что так рано?

— Снег. Скользко.

— Значит, в час.

Молодой человек кивнул и неслышно исчез.

Какое-то время Онопко смотрел на светло-коричневый прямоугольник двери, затем резко развернулся в вертящемся кожаном кресле к широкому — во всю стену офиса — окну и уставился на тонированные светонепроницаемые стекла небоскреба штаб-квартиры фирмы «Ситизен», возвышавшегося через улицу. Виктор Иванович не был шпионом в общепринятом смысле этого слова. Его совершенно не беспокоил тот факт, что практически из любого окна здания напротив за ним могли вестись круглосуточное наблюдение и запись всех разговоров в его служебном кабинете. «Не делайте ничего такого, что могло бы представить интерес для окружающих, и за вами никто не будет следить, — любил повторять швейцарский резидент своим подчиненным. — На чем вас могут подловить? На спиртном? Три таблетки анальгина перед необходимой выпивкой — в обязательном порядке. Как презерватив перед половым актом с венерической больной. На взятке? Не берите деньги ни у кого. Бесплатных завтраков не бывает, следовательно, потом отдадите больше, чем получили. На азартной игре в казино? Играйте в шахматы с компьютерной программой и удовлетворяйте свой азарт. На женщине сомнительной репутации? Спите только с женой, а если вам мало — мастурбируйте. И лучше всего, опять же рядом с женой: так спокойнее. Больше уверенности, что вас не станут шантажировать. На передаче секретных документов? Ничего не передавайте из рук в руки — используйте тайники! На встрече с агентом? Устройте ее — если она того стоит — за пределами Швейцарии, хоть на Азорах, и я оплачу все расходы. На неосторожной фразе? Постоянно носите с собой булавку, и если почувствуете, что вам хочется распустить язык, незаметно для собеседника уколите себя поглубже в задницу — это отрезвляет».