— Все-таки честность — отличительная черта русских женщин.

— Не хами!

— Ты умеешь делать яичницу с беконом?

— А ты принес бекон?

— Ну хорошо, с ветчиной!

— А что там делать?!

— Да или нет?

— Ты единственный ребенок в семье?

— Да.

— В детстве ты спал в пижаме?

— Допустим.

— Из-за тебя мама не вышла замуж во второй раз?

— Вэл, ты меня пугаешь!

— Моя подруга никогда бы за тебя не пошла.

— Почему?

— Общение с такими мужчинами, как ты, она называет: «вырванные годы».

— Так как насчет яичницы? Я почти сутки не ел.

— Будет тебе яичница. И салат. И тосты. И кофе. Все тебе будет! Но только в обмен на интервью.

— А может, потом? — он умоляюще посмотрел на меня и перевел взгляд на шипящую сковороду.

— Когда?

— Когда поедим.

— Это время уже занято.

— О’кей! Только, пожалуйста, Вэл, не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.

— Ладно. Только и ты, милый, учти, пожалуйста: с момента, как в амстердамском аэропорту я исполнила под диктовку роль сестры милосердия, мой уровень информированности значительно возрос. Как говорят на моей любимой родине, имею допуск.

— У тебя масло сгорит, Вэл!

— Когда ты чистишь оружие, я тебе даю советы?

— Sorry, ma’am!

— Так что происходит, милый?

— Они тебя ищут…

— Об этом еще только «Правда» не писала.

— А наши хотят обменять.

— Ваши?

— Ну, не твои.

— Милый, на каком языке мы говорим?

— На русском.

— Тогда почему я ничего не понимаю?

— Потому что ты очень голодна и не хочешь себе в этом признаться.

— Не старайся казаться умнее, чем есть.

— Не буду.

— Так кто меня ищет и кто хочет обменять?

— Почитай в «Правде».

— Юджин!

— Твои соотечественники, Вэл, хотят получить тебя в результате обмена, если до этого не найдут сами.

— А где они хотят получить меня в результате обмена?

— Какое это имеет значение? — он пожал плечами, пошуровал под кухонным столом, извлек оттуда полиэтиленовый пакет, вытащил булку черного хлеба и откусил не меньше четверти. — Не в Праге.

— Весело… — я с остервенением и не считая разбивала над шипящей сковородой яйца, заботливо оставленные в холодильнике сутенером Гниличкой. — Ты знаешь, я опять ничего не поняла.

— Тебе надо поесть, — он улыбнулся и откусил еще четверть булки. — Когда я голоден — то становлюсь ласковым. А ты — агрессивной. Это ужасное противоречие, которое может омрачить нашу совместную жизнь. Воистину мы собираемся построить семью на песке.

— Так что?

— Им нужна ты, Вэл, — он заговорил чуть тише. — Как я понимаю, любой ценой. Зачем? Думаю, это выяснится в самое ближайшее время. Да и не это важно сейчас. Понимаешь, милая, твой друг Андропов потерял надежду разыскать тебя здесь, в Праге. И вышел через определенных людей с предложением получить тебя в результате обмена.

— Значит, твой надутый Уолш попросту сдал меня КГБ? — я подхватила сковороду и опустила ее на деревянную подставку в центре стола. — Или собирается сдать?

— Только собирается! — Юджин, расставивший к этому моменту тарелки, разделил яичницу точно пополам и разложил дымящиеся куски по тарелкам. — Но не надолго. Уолш, милая, вдруг загорелся желанием во что бы то ни стало увидеть тебя в Штатах… Впрочем, зачем нам забегать вперед, Вэл? Давай сначала выберемся из Праги, а уж потом…

— О каком «потом» ты говоришь, милый? — мое изумление было совершенно искренним. — Мы улетим к тебе — и гори оно все синим пламенем!

— Нет, Вэл… — он положил вилку и погладил меня по руке. — Если ты улетишь и обмен не состоится, они убьют одного парня.

— Я его знаю?

— Да.

— Это Витяня?

— Нет. Но и он немало сделал для тебя.

— Вшола…

— Мне ни о чем не говорит это имя.

— Неважно… — я вдруг почувствовала, что вся покрываюсь потом. — Стало быть, ты предлагаешь обсудить первоочередные проблемы?

— Да.

— И поэтому ты в Праге?

— Да.

— Ты сам этого хотел?

— Естественно.

— И твое начальство согласилось?

— Мало того, само предложило.

— Мне это не нравится, Юджин.

— Что «это», дорогая?

— Я бы предпочла, чтобы из Праги меня вытащил кто-то другой, а ты бы встретил меня в Штатах.

— М-м-м, очень вкусно, Вэл! — Юджин с нескрываемым вожделением смотрел на кусок яичницы на моей тарелке, к которому я даже не прикоснулась.

— Ешь, милый, я все равно не смогу.

— Ты делишься со мной последним куском! — он ловко поддел яичницу вилкой и переложил к себе. — Вот и говори после этого плохо о коммунистах.

— Я уже не коммунистка. Я сочувствующая. Их классовым врагам.

— Потому-то они тебя и ищут, — промычал Юджин жуя.

— Вовсе не потому. И ты, кстати, это знаешь. Странно как-то получается… Почему меня ищет Пожиратель Южных Фруктов, я еще как-то понять могу, хоть и не до конца. Но с чего это такая забота обо мне со стороны твоего начальства, милый?

— Ну-ну? — Юджин подпер подбородок ладонью и с нескрываемым интересом уставился на меня. — Продолжай, дорогая. Мне кажется, именно с таких вот рассуждений у тебя и начались серьезные неприятности…

— Ты мне угрожаешь, дорогой? После того как я накормила тебя лучшей в мире яичницей со сносным заменителем бекона?

— Я слушаю тебя, Вэл.

Он весь как-то подобрался, посерьезнел, словно распахнутая до этой минуты раковина его доброты и обаяния резко захлопнулась прямо у моего носа в предчувствии смертельной опасности.

— С корабля меня вытащили израильтяне. Потом эстафету перехватил Мишин, впоследствии передавший меня еще одному типу. В результате я оказалась в монастыре. Возможно, я ошибаюсь, но у меня такое ощущение, что все это делалось с ведома твоих боссов.

— Откуда такая вера в Соединенные Штаты?

— Но делалось все ж таки чужими руками.

— Кажется, я начинаю понимать Андропова.

— Я не права, Юджин?

— Я этого не сказал.

— Следовательно, по каким-то причинам ЦРУ меня негласно опекало. Обрати внимание, Юджин, не-глас-но. То есть не афишируя свою заинтересованность в судьбе некоей В. Мальцевой. В итоге Вшола оказался на Лубянке, где, вполне возможно, находятся уже и Мишин с монтером… И если бы сейчас, в этой машине с цифрами 136, оказался один из тех, кто уже вытаскивал меня, я была бы спокойна. Или, скажем так, относительно спокойна. Но тут появляешься ты…

— И? — лицо Юджина каменело на глазах.

— И я спрашиваю себя: почему? Что случилось? Ты — кадровый офицер ЦРУ. Причем, насколько я помню, специализирующийся по Латинской Америке. Почему, в таком случае, они посылают в Прагу именно тебя? Прага ведь не Буэнос-Айрес или какой-нибудь там Парагвай, верно?

— Уолшу хорошо известны наши отношения.

— Не в этом дело, милый, как ты не понимаешь?! Они сами вступили в игру. И именно потому, что знают о наших, как ты выразился, отношениях, посылают в самое пекло тебя. Для пущей верности. Ибо понимают, что ты сделаешь больше, чем кто-либо другой. Что же случилось, Юджин? Для чего я им понадобилась? Так понадобилась, что они готовы рисковать жизнью довольно ценного, как я понимаю, сотрудника?

— Тебя это тревожит?

— Не хитри, милый. Тебя это тревожит не меньше.

— Допустим…

— Ну хорошо, все будет так, как мы планируем. Ты вывезешь меня из Праги, затем меня обменяют на Вшолу, а потом каким-то чудом вернут обратно. Предположим самое невероятное: вернут не в гробу, а живой и здоровой. Что дальше?

— Мы улетим в Штаты, — тихо ответил Юджин.

— А где гарантия, Юджин, что, оказавшись в Штатах, мы — теперь уже вместе — не попадем в еще более скверную ситуацию?

— Довольно! — он с шумом отодвинул от себя тарелку и встал. — Допустим, все так, как ты говоришь, милая. Допустим также, что и меня тревожат эти вопросы. Но что ты предлагаешь, Вэл? — он протянул мне сигареты. — Не выбираться из Праги? Анализировать наши мрачные перспективы в подвалах Лубянки? Или изменить внешность, принять чехословацкое подданство и пойти работать на завод «Шкода» сменными технологами по качеству резины?..