— Вэл, если мне не изменяет память, у вас довольно длинные руки… — продолжал Пржесмицкий, не обращая никакого внимания на мои выпады.
— На что вы намекаете?
— Только на сантиметры. Какая из ваших рук в данный момент ближе к полу?
— П-правая, — тихо призналась я, смекнув наконец, в чем дело.
— Прекрасно, Вэл! Тогда попробуйте вашей правой ручкой оторвать от пола резиновый коврик…
— Он что, прибит гвоздями?
— Мы это обсудим потом, Вэл. А пока вы только попробуйте…
Чтобы не изменить позу откинувшейся на спинку сиденья утомленной дамы, я должна была действовать указательным и средним пальцами левой руки. А их сил явно не хватало для эффективной борьбы с клеем неизвестного мне производства. Коврик не хотел поддаваться.
— Не могу! — простонала я. — Чем вы его клеили, мать вашу?!
— Оставьте в покое мою мать, — голосом психиатра, отвлекающего пациента от попытки выброситься в окно, произнес Пржесмицкий. — Попытайтесь. Это очень важно. Считайте, что от этого зависит все. Ну!..
Обламывая ногти, я предприняла отчаянную попытку подкопаться под коврик и через несколько секунд почувствовала, что он понемногу отходит. Еще пара движений, резкая боль от едва не сломанного ногтя на указательном пальце — и угол коврика отстал от пола.
— Все! — выдохнула я. — Это стоило мне двух сломанных ногтей…
— Я оплачу вам услуги маникюрши, — не оборачиваясь, кивнул Пржесмицкий. — Теперь действуйте ногой. Носком туфли попытайтесь отогнуть коврик от пола как можно дальше!
Когда я выполнила и эту инструкцию, причем настолько успешно, что, перегнувшись, коврик как бы сложился вдвое, то увидела днище машины, в котором было утоплено нечто продолговатое, обернутое грязным тряпьем…
— Видите? — спросил Пржесмицкий, по-прежнему не отрывавший взгляда от «газика».
— Да, хотя и не понимаю, что это такое.
— Неважно, Вэл. Подденьте эту трубу носком вашего сапога, чтобы она вышла из пазов.
— Мои сапоги не железные! — проворчала я.
— Мои нервы — тоже! — с угрожающей интонацией сообщил Пржесмицкий. — Действуйте, черт побери! У нас почти нет времени!..
Теперь пришла очередь ломать пальцы на правой ноге. По мере того как я выковыривала (не уверена, что этот глагол хоть как-то можно соотнести с моими движениями) неизвестный предмет из пазов, он все больше и больше напоминал мне студенческий тубус для чертежей. Когда же он наконец встал перпендикулярно полу, я сообразила, зачем мучилась.
Это был гранатомет.
Совершив ужасное открытие, я онемела.
Тем временем удивительную гибкость стал демонстрировать Вшола. Он зацепил гранатомет левой ногой, ловко перебросил его к себе на колени, засунул руку куда-то под сиденье машины, извлек оттуда остроносую, противного зеленого цвета гранату и неуловимым движением утопил ее в хромированном жерле трубы.
— Я готов, — тихо сообщил Вшола.
— Внимание! — прорычал Пржесмицкий. — Отсчет с десяти. Ноль — все ложатся на пол, а ты, — он кивнул водителю, — тормозишь. Граната у нас одна, следовательно, и шанс один.
— Понял, — кивнул Вшола.
— Десять… Девять… Восемь…
Признаюсь честно: выдержки у меня не хватило — я свалилась на ребристое дно «татры» при счете «два» и до боли в веках зажмурилась. Через пару секунд раздался гулкий хлопок, сопровождаемый резким свистом. Ощущение было такое, словно над моей головой откупорили столитровую бутылку шампанского. А еще через долю секунды — резкий визг тормозов, острая боль в плече от удара о железное основание водительского кресла и взрыв…
В ушах у меня все звенело, и этот звон металлическими молоточками барабанил по мозгам. Наконец чьи-то сильные руки обхватили меня за плечи и вернули в полувертикальное положение.
Первое, что я увидела, открыв глаза, была глухая стена леса, обильно припудренная снегом. Ничего не понимая, я скосилась в сторону Вшолы, и тут только до меня дошло, что от резкого торможения «татру» развернуло ровнехонько поперек шоссе. Справа я увидела полыхающий костер, а еще через мгновение в ноздри ударил ни на что не похожий смрад — какая-то жуткая мешанина из запахов жженой резины, серы, паленой шерсти и чего-то еще, что мне почему-то не захотелось распознавать.
— Маэр! — крикнул Пржесмицкий, и я поняла, что этот окрик на языке, к которому я стала потихоньку привыкать, относится к водителю. Самый великий молчальник из всех, кого мне доводилось встречать доселе, кряхтя, извлекал свою массивную тушу из тесной впадины между креслом, рулем и педалями. Вывернувшись наконец из капкана, он неодобрительно взглянул на жуткое крошево из кусков битого стекла, свисающих ошметков резины и покореженной пластмассы, в которое после снайперского выстрела Вшолы превратилось тонированное ветровое стекло «татры», и повернул ключ зажигания. Мощный мотор взвыл, точно потревоженный лесной зверь. Машина резко взяла с места и, объехав горящий остов «газика», устремилась вперед.
— А, может?.. — робко начала я, но Пржесмицкий сразу понял мой недосказанный вопрос и угрюмо пробурчал:
— В той машине помощь уже никому не потребуется…
Прошло не менее двух минут, прежде чем до моих затуманенных мозгов дошел смысл сказанного. Шесть молодых здоровых парней перестали физически существовать только потому, что три месяца назад шеф-редактор одной комсомольской газеты имел неосторожность сообщить своей любознательной сожительнице об изданном в США справочнике «КГБ». Воистину неисповедимы пути Господни!
Оглушенные залпом гранатомета, зябко поеживаясь от врывавшегося в разбитое ветровое стекло морозного воздуха, мы ехали молча. Каждый из моих попутчиков смотрел в одну точку, явно не желая ни с кем встречаться взглядами. Где-то в глубине моего сознания мелькнула мысль, что это все-таки лучше, чем если бы Пржесмицкий и его команда обменивались мнениями так, будто ничего не произошло. Минут через десять Пржесмицкий достал из внутреннего кармана плаща сложенную карту, взглянул на нее и тронул водителя за рукав.
«Татра» сбросила скорость, осторожно съехала на обочину и по едва различимой с шоссе тропе углубилась в лес. Минут через пять стало ясно, что дальше ехать нельзя: лес стоял перед нами сплошной холодной стеной.
— Выходим, быстро! — скомандовал Пржесмицкий.
Выкарабкавшись из кабины, я с наслаждением втянула в себя пряный, пронизанный запахом хвои воздух и чуть не закашлялась от его чистоты и обжигающего холода. В лесу, естественно, было куда холоднее, чем в машине, пусть даже с разбитым стеклом.
Тем временем мои попутчики, не сговариваясь, похватали из багажника лом и лопаты и начали рыть яму буквально в метре от машины, вдоль нее. Поскольку хоронить им было некого, я тут же догадалась о конечной цели этого спонтанного гробокопательства: они хотели избавиться от «татры». Прикинув приблизительно объем работ и сообразив, что даже трем здоровым мужикам понадобится на это не менее получаса, я вытащила из машины плед, закуталась в него и уселась на поваленную сосну, ставшую, очевидно, жертвой завышенного плана лесозаготовок.
— Может, помочь вам? — из приличия спросила я.
Пржесмицкий и водитель просто не отреагировали, а Вшола, на мгновение подняв разгоряченное лицо, коротко улыбнулся:
— Спасибо, пани. Думаю, мы справимся и без вас…
Они выкопали огромную яму так быстро и с такой сноровкой, словно занимались этим всю жизнь. Любопытно, что в ходе работы ни одного слова так и не было произнесено. По мере того как яма принимала реальные очертания, я поняла всю глубину замысла моих попутчиков: достаточно было опрокинуть «татру» на бок, как она идеально вписалась бы в вырытую для нее могилу. Дальнейшие события полностью подтвердили мою догадку: кряхтя они столкнули тяжелую машину вниз, после чего без перекура снова взялись за лопаты. Еще через пятнадцать минут никто и никогда бы не догадался, что совсем недавно здесь стоял элегантный черный автомобиль, вместе с которым была погребена (навечно ли?) еще одна часть моей сумбурной эпопеи.
