Но никто из них никогда бы не догадался, какой поворот судьбы привел его туда. Вновь и вновь переживая каждую секунду того рокового расследования, сам Девейни никогда не мог осознать происшествие в полной мере. Сознательно или инстинктивно взял он на себя ответственность за смерть двоих людей? Один был мерзкий тип Джонни Камфорд, подозреваемый в убийстве, замучивший и забивший до смерти пожилую пару в их собственном доме. Другая — семилетняя девочка, Джулия Мэнген, дочь тогдашней подружки Камфорда. Однажды вечером, по пути домой, Девейни заметил, как Камфорд, выйдя из паба и сев в свою машину, двинулся куда-то вдоль причала. Девейни последовал за ним, не ожидая, что ублюдок станет отрываться. Девочка же была столь мала, что он даже не разглядел ее в машине. Уже за городом Камфорд, пропустив поворот, врезался в каменную стену.

Хотя Девейни не пострадал, на время расследования аварии его отправили в принудительный отпуск по здоровью. Его ни в чем не обвинили, но по окончании отпуска предложили выбрать между Лугреем и увольнением из полиции. Он выбрал перевод, который, по сути, был понижением, ибо не видел иного выхода. Во время вынужденного отпуска музыка стала его утешением, единственным, что заслоняло мысленно постоянно прокручивавшуюся картинку: он приближается к безмолвной разбитой машине и содрогается при виде покалеченного тела ребенка на сиденье пассажира. Вот почему Нуале так не нравится его игра, подумал он, его музыка возвращает ее в то ужасное время. Однако она не догадывается, что, воспроизводя вновь и вновь одну и ту же последовательность нот, он обретает нечто вроде облегчения. И это облегчение — а не семья и не работа — единственное, что спасает его от почти смертельных в своей тяжести терзаний совести.

Допив из кружки остатки чаю и встав, чтобы положить кружку в раковину, Девейни осознал: последнюю пару дней его изводила еще одна забота, прокручивавшаяся в голове. Он извлек из соснового буфета скрипку. Она помещалась не в новомодном пластиковом футляре, по в старинной деревянной коробке, широкой на одном конце и узкой на другом, по размеру и форме похожей на миниатюрный гроб. Он всегда думал об инструменте как о скрипке Кристи. Старик играл на ней, пока артрит не искалечил его пальцы. Натерев канифолью смычок, Девейни взял скрипку и бегло проиграл первую часть одной трудной мелодии, запоминая ноты, зная, что, когда он затвердит все пассажи, его пальцы запомнят нужные позиции. Он исполнял неподдающуюся фразу снова и снова, пока не остановился на очередном повторе. Музыка, потоком разливавшаяся из-под его смычка, оборвалась, будто скрылась в скалистой расщелине.

Точно так же он прорабатывал сложные случаи, упорно анализируя их с разных точек зрения. Нет сомнения, что в деле Осборна должен быть хоть какой-то намек на разгадку. Это убеждение еще более укрепил сегодняшний — перед уходом из офиса — странный разговор со старшим полицейским офицером.

— Вы хотели меня видеть, сэр?

Девейни просунул голову в кабинет старшего офицера Бойлана лишь после того, как надел пиджак. У Бойлана было исключительное неприязненное отношение к детективам с закатанными рукавами. Не сформулировав за всю жизнь ни одной оригинальной мысли, Брей Бойлан обладал редким умением «политического маневрирования», что и привело его туда, где он сейчас находился. Его офис куда как отличался от стандартного кабинета старшего офицера отдела расследований. Хорошо сшитыми костюмами и ухоженными ногтями Бойлан всегда выделялся среди коллег; он обладал внешностью актера, исполняющего именно ту роль, которую от него ожидают. Девейни повидал немало проницательных, способных детективов, лишаемых продвижения по службе, ибо в глазах начальственных «шишек» они не соответствовали имиджу современного полицейского. Но такие козлы, как Бойлан, всегда были «на коне» — будто герои какого-нибудь гребаного фильма. До сих пор Бойлан обращался с Девейни бережно, опасаясь, что тот может «сломаться». И поручал ему лишь простейшие расследования — в основном чтобы держать загруженным. В участке Лугрея это знали все.

— А, да, входите, пожалуйста, — сказал Бойлан, даже не пытаясь подняться и предложить стул, подчеркивая таким образом различие в рангах. Дабы подчеркнуть свою значимость, старший офицер изображал увлеченное чтение массивного межведомственного доклада. В конце концов он взглянул на Девейни и обратился к нему с озабоченным видом:

— Я хотел сообщить, что, возможно, вам придется некоторое время работать без напарника. Это еще в процессе, и я дам вам знать, как только все формальности будут завершены.

Напарник Девейни отметил свой уход на пенсию две недели назад.

— Напомните еще раз, над чем вы работаете на данный момент.

— Разбой в Тинаге и стрельба в Киллиморе.

— Хорошо, хорошо, — сказал, кивнув, Бойлан.

Девейни ощущал себя последним болваном, вызванным на ковер. Он думал: «Тебе-то следует знать, что я тут занимаюсь всей рутиной».

— Я слышал, Хью Осборн появлялся сегодня в Драмклеггане, — сказал Бойлан. — Я думаю, вы знаете, что его дело передано оперативной группе в Дублин.

Девейни остался невозмутимым:

— Да, сэр, я об этом слышал.

— У них есть ресурсы, пусть они этим и занимаются. Мы теперь в стороне. — Девейни продолжал молчать. — Как бы выглядело, если бы один из моих офицеров оспорил такое решение?

Вот это уже было больно.

— Такое расследование — не по их профилю, — сказал Девейни. И тотчас осознал свою ошибку, но было слишком поздно. — Там ребенок…

Бойлан оборвал:

— Вы оставите это расследование. — Голос старшего офицера был спокоен, но лицо слегка побледнело. — Вы понимаете?

Его глаза буравили глаза Девейни, осмеливающегося возражать прямому приказу.

— Я понимаю, — согласился Девейни. Забавно, что Бойлан первым отвел глаза. — Если это все, сэр…

— Да, все.

Бойлан развернулся на стуле и возвратился к фундаментальному докладу.

«Хрен с ним, с этим Бойланом», — думал Девейни, пока тащился обратно по коридору. Вернувшись в отдел расследований, он заметил на краешке своего стола дело Осборна. Кто-то донес об этом старшему офицеру. Оглядевшись и обнаружив, что в офисе он один, Девейни как бы ненароком отправил объемистое дело себе в сумку.

Девейни резко прекратил играть и положил скрипку обратно в футляр. Достав дело, он вспомнил об особом интересе к нему, который возник во время его первого приезда в Данбег. Пасмурным днем он просматривал ящик, полный отчетов о нераскрытых случаях, и один из них его заинтриговал. Дело было почти в три дюйма толщиной, переполненное рапортами, заявлениями свидетелей, фотографиями, газетными вырезками. Как раз тот тип происшествия, который, он знал по опыту, «влезает в печенки» и ежедневно вызывает укоры совести, если остается нераскрытым.

Дело переправили в отдел поиска пропавших, поскольку полагали, что оно может быть связано с серией случившихся за последние пять лет исчезновений. Были разговоры о серийном убийце. Но и слепой мог увидеть, что Майна Осборн отличалась от прочих жертв. Женщины исчезали на тихих сельских дорогах. Все они были молоды, между семнадцатью и двадцатью двумя; Майне Осборн минуло двадцать девять лет. Все прочие исчезли в радиусе сорока километров от Порталойса. Майна Осборн стала единственной, кто вышел за пределы этого круга. И, наконец, мальчик. Больше ни у кого не было спутника-ребенка. Верно, у одной из девушек был малыш, но в ту ночь, когда она исчезла, он гостил у ее родителей.

Девейни вспомнил ту неожиданную поспешность, с которой он тогда рванул на бульдозере в драмклегганское болото — раскапывать все это гребаное дело. Если Осборн был виновен, то роль убитого горем мужа могла быть намеренно разыграна на болоте, дабы сбить их со следа. Девейни знал: ему придется разобраться во всем этом, шаг за шагом. Если Майна Осборн и ее ребенок мертвы, нет смысла в спешке, в особенности — при отсутствии конкретных обвиняемых. Проведено доскональное расследование, но что-то все же упущено, какой-то элемент они просмотрели. Однако, пока не сложилась единая картина, он не мог понять, что именно.