— Работали когда-либо на раскопах раньше? — спросил Кормак. Джереми покачал головой, и Нору удивила его воспитанность: он не стал отвечать с набитым ртом.

— Я приходил и наблюдал за работами в монастыре, — через мгновение объяснил он, — но обычно меня прогоняли. Не хотели, чтобы я тут путался, полагаю. Для них я всего лишь ребенок.

— Вы, должно быть, закончили среднюю школу, — осведомился Кормак, и Джереми кивнул. — А думаете поступать в университет?

Хотя в вопросе не было никакого подтекста, он показался юноше не очень приятным. Джереми принялся методично вырывать пучки травы, что росли рядом с ним.

— Я еще сдаю экзамены. Я пока не решил, чем хочу заняться. Мама говорит, мне нужно учиться чему-нибудь, чтобы управлять имением, — сказал Джереми, и его голос выдал, как мало радовала его подобная перспектива.

— Что же вас интересует, Джереми? — спросила Нора. Их взгляды опять встретились, и на секунду ей показалась, что в глазах Джереми промелькнул упрек. Затем он уставился глазами на землю, точнее — на быстро редеющий пучок травы рядом с собой.

— Я… я не знаю, — запинаясь, произнес он. Как будто в этом есть что-то постыдное, подумала Нора, в его-то возрасте. Она видела, что его уши начали гореть малиновым цветом.

После еды они продолжили раскопки и работали добрых три с половиной часа, вплоть до чая. Кормак устроил небольшой перерыв, чтобы сделать несколько фотографий, фиксирующих ход раскопок, а также проверить уровни. Джереми действовал как его ассистент, измеряя метровой рейкой глубину траншей и ширину разноокрашенных слоев. Когда день уже был на исходе, ветерок стих, его дуновение стало едва заметным. Нора остановилась, чтобы сделать большой глоток воды из кувшина, а затем наклонила голову и вылила тепловатую влагу себе на шею. Выпрямившись и вытершись банданой, она увидела, что Джереми Осборн смотрит на нее. Когда их глаза встретились, он отвел взгляд, и Нора внезапно смутилась. Она отвернулась, наклонившись, чтобы подобрать инструменты. Нора вспомнила, как помогала опьяневшему молодому человеку подняться на ноги, и задалась вопросом: какие же чувства он к ней испытывает? Если это любовь с первого взгляда, она, вероятно, лишь поощряла ее, болтая, как и тогда, когда нашла его спящим в детской. Можно ли теперь вызвать его на откровенность? Она не собиралась разжигать подростковые фантазии. Нора вдруг вспомнила чуть хрипловатый голос, услышанный по телефону. Может быть, слова предостережения исходили от Джереми Осборна?

Нора была удивлена, когда Уна Мак-Ганн и ее дочь остановились в пятницу у раскопок и попросили подбросить их в субботу утром на рынок, но согласилась, отчасти из любопытства. В это время года рынок небогат, сказала Уна, но продаются маленькие корзинки нового картофеля, ранняя оранжерейная земляника, цветы, горох, салат, куриные, утиные яйца. Никто сейчас не делает сыр, но можно купить домашние сосиски и пудинги, а также хозяйственную утварь вроде веников и корзин.

Субботнее утро было мокрым, но тихим. Девять часов — поздновато для открытия рынка, подумала Нора, подъехав к дому Мак-Ганнов. Она надеялась, что не опоздала. Через открытое окно она увидели маленькую девочку, Айоф, прыгавшую вокруг стола, и услышала, как Уна считает вслух, несомненно, подсчитывая, сколько они заработают. Послышался голос девочки:

— Мама, мама, купишь мне булочку в конфетном магазине? Можно, мама, пожалуйста?

Ответ Уны был короток:

— Я считаю, Айоф, ты не можешь помолчать?

— Мама, мама, — теперь Айоф тянула мать за руку. — Кажется, она здесь. Кажется, она здесь.

Уна раздраженно вырвала руку, и Айоф, тянувшая ее со всей силой, рухнула на спину. Наступила ужасающая тишина, а потом ребенок захныкал, и Уна опустилась на пол рядом с ней:

— Ну, извини, извини. Я просто устала, Айоф. Я не сержусь на тебя.

Когда Нора вошла, Уна целовала головку дочки и укачивала ее, чтобы успокоить.

— Привет, — окликнула Нора. — Кто-нибудь есть дома?

Уна помогла Айоф встать на ноги и вытерла ее глаза тыльной стороной руки.

— Как поживаете? — спросила Нора.

Уна казалась немного раздраженной, но потрепала дочку по руке и сказала:

— У нас все великолепно, правда, a chroi? Нора, вы не могли бы поднести несколько коробок? Айоф, ты тоже возьми пару.

Уна подняла тяжелую коробку со сладкими булочками и последовала за ними.

Когда они прибыли в Данбег, рыночные торговцы еще собирались. Коммивояжеры раскладывали дешевые мобильные телефоны и цветастые ковры, а рядом расположились фермеры, продающие яйца и вересковый мед. Уна устроилась за прилавком с несколькими знакомыми художниками: некоторые из них продавали свои законченные работы, а некоторые, как и Уна, продавали все, что могли. Айоф упорно встревала в беседу матери со знакомыми, и ее столько раз просили не трогать товары и быть поосторожней, что было очевидно — она становится неуправляемой.

Нора отвела Уну в сторону:

— Мы с Айоф могли бы предпринять маленькую экскурсию, если вы не возражаете, в чайную или куда-нибудь еще. По крайней мере, пока вы не устроитесь.

Лицо Уны выразило благодарность, смешанную с облегчением.

— Это было бы замечательно. Подождите, я дам вам деньги, — сказала она и полезла в маленький кошелек, висевший у нее на талии.

— О, нет, я угощаю, пожалуйста. Но, может быть, лучше спросить Айоф, что она думает об этой идее?

Уна направилась туда, где девочка бренчала вешалкой с индийскими шарфами. Нора наблюдала их издалека, пока Айоф не подбежала к ней, прямо-таки пылая от предвкушения разных удовольствий.

— Мама говорит, мы с вами можем заняться, чем хотим.

Она всунула свою ручку в руку Норы. А она так боялась, что девочка не захочет, чтобы та стала ее гувернанткой! Они помахали рукой Уне и отправились. Айоф тащила ее по улице, словно океанский лайнер на буксире, она быстро топала по тротуару, время от времени останавливаясь, чтобы поделиться удивительной новостью или тайной.

— Вот Деклан Коннелли, — конфиденциально сообщила ей Айоф на углу. — Он однажды гнался за мной со своей старой собакой.

Они прошествовали мимо какого-то безымянного паба, гаража Хики с двумя бензоколонками на обочине, мимо магазина с витринами, полными велосипедных шин, мимо газетного магазинчика, в окнах которого виднелись открытки и реклама мороженого. Когда на горизонте возник конечный пункт назначения, Айоф замедлила шаги, чтобы насладиться зрелищем ярких полураскрытых занавесок и изготовленного вручную плаката, изображающего кремовые пирожные и яблочные пироги. Надпись на двери гласила: «Чай, кофе, сладости».

— Зайдем сюда? — спросила Нора. Айоф молча кивнула, словно зачарованная, и, пока Нора разговаривала с девушкой за прилавком, направилась прямо к витрине, где виднелось множество кремовых булочек.

— Нам один кофе со сливками, лепешку со смородиной, стакан молока и… — она посмотрела на Айоф, — что пожелает моя подруга.

Малышка внимательно изучала витрину и наконец выбрала огромную маслянистую булочку со взбитыми сливками, увенчанную радиоактивно-крупной вишней. Нора внутренне содрогнулась. Она позволила Айоф выбрать стол у окна, и они стали ждать официанта. Сидя за пустым столом, она ощутила себя объектом исследования. Айоф откинулась на стуле:

— Вы любите Кормака?

Нора онемела. Айоф продолжила:

— Я спросила маму, любите или нет, а она сказала, что не знает. Так я спрашиваю вас.

— Ну, он очень милый, — сказала Нора, но поняла, что такой ответ не устраивает маленького следователя.

— Вы бы хотели выйти за него замуж?

К счастью для Норы, появился официант с подносом. На столе чудовищная булочка выглядела даже внушительнее, чем в витрине. У Айоф была вилка, но она не могла удержаться и не запустить указательный палец в маслянистый крем, старательно обводя вишню. Наблюдая за ней, Нора вспомнила, как они с племянницей проводили пикники, и вновь ощутила остроту утраты. Она не видела Элизабет почти четыре года; то была цена за убежденность в том, что Питер Хэллетт виновен в убийстве.