— И я о том же думаю… подождите минуту, смотрите.

Кормак медленно повел фонариком по стенам. Нора последовала его примеру. Они медленно продвигались по кругу, пока лучи их фонариков не осветили часть стены, покрытую огромными полуабстрактными изображениями костей и безглазых черепов на фоне разлагающихся органических форм — темно-пурпурные и бледно-синие зубчатые линии, искривленные контуры и спирали чередовались с широкими блестящими полосами золота. От действия влаги поверхность кое-где начала крошиться, и, судя по толщине красочного слоя, картину неоднократно подновляли. У лестницы лежала беспорядочная куча пустых банок, тряпок и засохших кистей. На одном из ящиков лежали пульверизаторы и банки с краской. Менее всего они были готовы увидеть за запертой дверью башни что-то вроде самодеятельной художественной мастерской. И тем не менее — она была перед ними.

— Боже, Кормак, это так странно. Но в то же время и загадочно. — Нора внимательно рассматривала тома, которые лежали на импровизированной постели. — Книги о птицах, много книг по истории искусства, — сказала она и хотела закрыть массивную деревянную дверь. Однако сзади дверь оказалась разрисованной в той же манере, что и стены, но в центре ее располагалось продолговатое иконописное изображение темнокожей мадонны и младенца.

— Кормак, взгляните на это. — Вместо ответа послышался испуганный вскрик и шум драки. Едва Нора повела фонариком, как напали и на нее. Она вскинула руки, чтобы защитить голову, и ощутила царапанье коготков и взмахи крыльев возле лица и рук, когда она размахивала фонариком в попытке освободиться. Кормак схватил ее за свитер и пригнул к земле.

— Пригнитесь, — яростно прошептал он. Над их головами слышалось беспорядочное хлопанье.

— Что, черт побери, это такое?

— Просто птица. Боюсь, я потерял фонарик. Где дверь?

— Сзади меня, — сказала Нора. Они выбрались на свежий воздух и мгновение сидели, прислонившись к наклонному основанию башни, хватая ртом воздух.

— Мне следовало бы предупредить вас, — сказал Кормак. — Это место, кажется, что-то вроде гнездовья, если можно так выразиться. Тут целая стая ворон, гнездящихся на вершине башни и на окрестных деревьях.

Нора потерла исклеванные пальцы, а потом коснулась лба и нащупала царапину.

— Дайте-ка мне посмотреть, — предложил Кормак. Он опустился на колени и наклонил ее голову назад, чтобы осмотреть. — Она не глубокая. Скоро заживет. — Он снова присел на корточки и скрестил руки. — Ну… мы осмотрели башню изнутри и не узнали ничего нового. Но я собираюсь позвонить Девейни, если вы тоже считаете, что стоит это сделать.

— Давайте немного поразмыслим. Кто-то использует это место, чтобы писать картины. Может показаться странным, я бы даже сказала — диким, но это не запрещено. А если это Хью…

— Но у него уже есть что-то вроде мастерской в доме, — заметил Кормак. — Так зачем ходить сюда? И среди ночи? Не имеет смысла.

— Ну, а кто еще может сюда приходить? Он повесил замок и, скорее всего, имеет ключ — хотя, я полагаю, такой замок достаточно легко снять.

— Легче не бывает. Джереми?

— Я не знаю, — сказала Нора. — Это может быть любой, кто знает о башне.

— Итак, должны ли мы позвонить Девейни?

В сознании Норы промелькнуло изображение мадонны и младенца. Она не успела внимательно его рассмотреть. Помимо мрачного колорита в картине было еще что-то странное и волнующее, но что? С усилием она постаралась представить картину, которая, в отличие от всего остального в этом дьявольском месте, особенно отчетливо запечатлелась в ее памяти. Она постаралась сосредоточиться. Если она не ошибается, глаза матери и ребенка грубо вырезаны, скорее всего — ножом.

— Я думаю, — произнесла она, — мы должны позвонить.

Когда они вернулись из экспедиции в башню, Кормак нашел записку, прикрепленную к его двери. Только взглянув на нее, он поспешил в комнату Норы.

— Послание от Неда Рафтери, — сказал он, когда она открыла дверь. Она обрабатывала царапину на лбу антисептиком. — Просит позвонить ему, возможно, он что-то нашел о нашей рыжеволосой девушке.

— Я мог бы посодействовать вам и быстрее, — сказал Рафтери, когда Кормак дозвонился до него, — но пришлось перебрать с посторонней помощью несколько папок старых бумаг. Не знаю, упоминал ли я, что несколько лет назад написал историю Кланрикардесов. Поразмыслив, я решил просмотреть кое-какие относящиеся к этому материалы. Я знал, что Улик, маркиз Кланрикардес был сыном Ричарда Бурга, который построил Портумна-Касл, — оставил воспоминания, опубликованные через столетия после его смерти. Он жил с 1604 по 1657 годы, то есть, предположительно, тогда же, когда и ваша рыжеволосая девушка, если она действительно вышла замуж в 1652 году.

Кормак прикрыл рукой мобильник и подозвал Нору:

— Идите сюда, быстро. Я думаю, вам интересно это услышать.

Она подошла и встала рядом с ним, а Кормак пытался держать телефон так, чтобы слова Рафтери доносились и до нее.

— В самих мемуарах и письмах Улика ничего не было, — продолжал Рафтери, — однако я обнаружил письмо, полученное Кланрикардесом от одного из его соседей, Чарльза Симнера, весной 1654 года. Симнер упоминает, что присутствовал на казни молодой женщины по имени Анни Мак-Канн, обвиненной в убийстве своего новорожденного младенца. На письме есть дата — двадцать третье мая. Не так много, но Симнер особо упоминает о густых рыжих волосах женщины.

Разговаривая по телефону с молодым полицейским сержантом, Девейни расслышал плач младенца и вспомнил, какой была его собственная жизнь лет двадцать назад. Они договорились встретиться в пабе на окраине Беллинаслоу. Именно Донал Барри занимался делом Осборнов два года назад. Девейни сознавал, что хватается за соломинку, однако ему стало казаться: расследование может сдвинуться с мертвой точки. Рано или поздно, но что-то да прояснится. Так всегда происходит с подобными делами. Скоблишь, скоблишь, словно металлическим напильником, и в конце концов какое-то звено ослабнет и поддастся. Самое сложное — нащупать уязвимое место.

Девейни взял пива и расположился в дальнем конце стойки. Скоро вошел крепкий молодой человек лет двадцати пяти. Ростом выше шести футов, чисто выбритый, с густой шевелюрой и мускулами регбиста, в джинсах и толстом простом синем свитере.

— Девейни? — осведомился он.

— Мистер Барри? — Девейни протянул руку. — Спасибо, что пришли. Что будете?

— То же, что и вы.

Девейни поднял полупустую рюмку и показал два пальца бармену.

— Вы присутствовали в доме Осборна во время обысков и первых допросов, — сказал он. — Я бы хотел узнать, каковы были ваши впечатления.

— Я думал, расследование передано в Дублин.

Девейни нахмурился:

— Это так. Но мой начальник не понимает, что оно особенное.

— Можете не продолжать. Брей Бойлан? — в голосе Барри прозвучало отвращение. — Этот гребаный недоносок!

Девейни обнаружил, что его отношение к молодому человеку сильно улучшилось.

— Не могу не согласиться. И вот даже не знаю, как лучше сформулировать: не упустило ли расследование какие-то существенные аспекты?

— Я с самого начала был уверен, что вся это версия похищения — лишь гребаная потеря времени, — ответил Барри. — Я имею в виду, ребята обычно осведомлены, когда что-то намечается. — Он подразумевал «временных», временную ИРА, и был прав.

Иногда они первыми предоставляли информацию о криминальных происшествиях, доказывая, что не замешены в них. Забота о репутации занимала в пропагандистской войне все больше места. — А об этом ровно ничего не было. Хотя Бойлан угрохал уйму драгоценного времени.

Девейни оценил и наблюдательность молодого человека, и его в целом здравый смысл. По-видимому, Барри сам не провел ни одного допроса, а жаль. Девейни не сомневался, что парень мог добыть куда больше информации, чем его начальники.

— Что-то из того, что вы видели или слышали, не вошло в официальные доклады?