Адмирал де Траверсе дождался в Севастополе пока эскадра взяла курс на Анапу и на перекладных отправился в Феодосию, где стоял его бриг “Диана”. Ришелье с нетерпением ждал подкрепления, но эскадре преградила путь буря, продолжавшаяся пять дней. Когда волнение стихло, Траверсе подал Ришелье сигнал по телеграфной связи. Эскадра встала на якорь в восьми верстах к западу от Анапы, сам же он на “Диане” произвел осмотр укреплений, держась на дистанции пушечного выстрела. “На каменных стенах цитадели, нависших над берегом, собралось много людей; на бастионах были хорошо видны батареи; я насчитал около тридцати пушек. Ветер зюйд-зюйд-ост был довольно свеж, я вернулся к эскадре”.

Вечером по приказу Траверсе контр-адмирал послал в Анапу парламентеров, но они не были допущены в крепость. Анапа отвергла условия сдачи. Сигнал к открытию боевых действий был дан 29 апреля 1807 г., началась бомбардировка, красочно описанная Рошшуаром.

“По сигналу, данному с брига, что находился под парусами вне линии баталии [имеется в виду бриг адмирала де Траверсе], корабли осуществили прекраснейший маневр, который восхитил бы любого моряка. На всех парусах они подошли к крепости на половину дистанции пушечного выстрела и дали один за другим залп по укреплениям порта и по верхнему городу. После этого они взяли курс в открытое море, повернули на другой галс и, вернувшись на прежнюю дистанцию, дали залп из орудий другого борта. Эта жестокая и почти непрерывная канонада, эти пять или шесть сотен ядер, обрушившихся на крепость, разнесли в клочья батареи, укрепления, дома. Сразу в десяти местах вспыхнули пожары: как из-за взрывов пороха, так и благодаря зажигательным снарядам, выпущенным эскадрой. Ни из крепости, ни из нижних батарей не последовало никакого ответа. Адмирал видел в подзорную трубу, как жители в панике покидали город, стремясь укрыться в горах. Третьего залпа не понадобилось”[165].

Адмирал приказал эскадре высаживать десант, а войскам Ришелье — наступать на город. Он видел, как уже в три часа егеря и казаки, спустившись на рысях с холма, где они расположились по приказу герцога, вступали в город.

Прапорщик Неверовский водрузил над крепостью русский флаг. Траверсе записал: «Войска под командованием герцога Ришелье и генерала Гагеблова вошли в город, который горел со всех концов. Улицы были пусты, жители бежали. Наконец офицеры собрались у меня на “Диане” и мы проговорили до одиннадцати вечера».

Свидетель гибели Анапы, рассказывая о ней, не мог скрыть грусти:

“Сей город, принужденно оставленный теперь жителями и объятый пламенем, представляет печальное зрелище и возбуждает в сердце соболезнование. Высокие городские три мечети не избегли печальной участи. Возвышенная на них гордая Луна, почитаемая мусульманами, от светлого северного огня побледнела, поверглась долу и просила с покорностию себе помилования, — но уже поздно: ибо коварные обожатели ее, не склонясь на милостивые обещания нашего Начальника, который, следуя миролюбивым МОНАРХА своего намерениям, предлагал им многие выводы, предались Черкесам, всегдашним своим неприятелям”.

Адмирал де Траверсе отбыл в Феодосию, оставив в Анапе Пустошкина, которому надлежало измерить глубины на рейде, снять подробный план крепости и затем разрушить ее. Генерал Ришелье вернулся в Одессу: его миссию по усмирению черкесов продолжил генерал Гангеблов, располагавший значительными силами из гренадерских и казачьих частей. Оставил Ришелье и своего адъютанта Рошешуара.

Среди трофеев, о взятии которых Пустошкин докладывал Траверсе в донесении от 2 мая, имелось восемьдесят четыре медные пушки различных калибров, три чугунные пушки, шестьдесят три бочонка пороха, большое количество ядер и картечи. Много боеприпасов, однако, по словам взятых в плен, было сброшено в городские колодцы. Русским достались также два черкесских торговых судна в хорошем состоянии. В том же донесении Пустошкин сообщил о факте, показывающем, сколь тесными были связи Анапы с Турцией.

«При сем вам донести честь имею, что я, получив сведение верное о прибытии трехмачтового судна из Царьграда с казною на наем в Анапе черкесов и на жалование янычарам и Паши, равно и ремонт на крепость и чин для Паши, для чего послал фрегат “Воин” на первое число мая ночью, который сей час возвратился и донес мне командир оного капитан-лейтенант Подгаецкий, что то судно им было загнано на берег от Суджук-Кале к N в шести верстах и потом вскоре от бывших на оном судне людей предано огню».

Войска ушли из Анапы, полностью разрушив город и крепость. Эскадра вышла в море 6 мая и шесть дней спустя бросила якорь на севастопольском рейде. Казакам удалось вернуть угнанный скот, а взятые ими пленники — около сотни — будут обменены на русских, уведенных черкесами в недоступные горные селения.

Взятие Анапы имело большое политическое значение. Оно продемонстрировало возросшую мощь Черноморского флота и стремление России распространить свое влияние на левобережье Кубани. Рассказ о штурме и разрушении турецкой крепости появился в европейской печати вместе с планом бухты, крепости и схемой действий эскадры.

Траверсе был недоволен, что Пустошкин, описывая взятие Анапы своему зятю (этот рассказ был потом опубликован в “Мессажер де Люроп”), упомянул о его участии. В этом случае ярко проявилась свойственная Траверсе скромность.

“Мне весьма досадно, что о моем личном участии в походе эскадры стало известно; я не упоминал об этом в моих рапортах в министерство, ибо всемерно старался избежать какой-либо вокруг меня публичности”.

Морской министр адмирал Чичагов, получив рапорт контр-адмирала Пустошкина, написал Траверсе:

“Я полагаю, дорогой друг, что вы принимали участие в этой победе, и сообщил об этом императору. Я уверен, что не ошибаюсь: в любом случае вы руководили всей операцией и достойны именоваться победителем. Можно себе представить, что вы способны совершить, располагая пятнадцатью кораблями, если имея всего четыре, вы уже называли их флотом”[166].

Как показывает корреспонденция Чичагова и Траверсе, они были в превосходных отношениях и питали друг к другу чувство истинного уважения. Во всяком случае тон их писем, сохранившихся в Санкт-Петербургском Военно-Морском архиве, не имеет ничего общего с той враждебностью в отношении командира Черноморского флота, которой проникнуты апокрифические мемуары Чичагова, опубликованные в 1909 г. во Франции.

В честь взятия Анапы в Санкт-Петербурге отслужили торжественную литургию и отметили наградами особо отличившихся. Адмирал де Траверсе был, без сомнения, горд тем обстоятельством, что четыре его офицера получили орден св. Георгия четвертой степени[167]. Сам же адмирал, как один из главных организаторов победы, был удостоен креста св. Владимира.

После взятия Анапы командир Черноморского флота обратился к черкесам с прокламацией:

“Вас постигло суровое наказание за разбойничьи набеги на владения нашего государя, за поджоги мирных жилищ, за убийства и грабежи. Мы могли бы жить как добрые соседи. Если вы имеете к тому склонность, присылайте выборных людей, я же ручаюсь вам, что ваши просьбы не будут отвергнуты государем.

Любой разбойник, захваченный на нашем берегу Кубани, будет караться по российским законам.

Я овладел Анапой и Суджук-Кале. Всякий из вас, явившийся сюда с добром, встретит милостивый прием; в противном случае не ждите снисхождения. Выбор за вами”.

Прокламация была вывешена на пропахших пороховым дымом стенах Анапы, ее копию получил граф Румянцев, министр иностранных дел. Тон ее может показаться чрезмерно резким, но только такой язык был понятен этим еще не вышедшим из дикости народам.