После божественной литургии в Большой Галерее был устроен обед на сорок пять кувертов. Во время стола играла духовая музыка, маркиз был из числа приглашенных. Вечером в Арабесковой комнате состоялась игра в карты.

Сверх свиты за столом в этот день, кроме маркиза де Траверсе, находились граф Суворов-Рымникский, князь Николай Сергеевич Юсупов, граф Ангальт-Цербстский (брат императрицы), принц Нассау-Зиген, Григорий Григорьевич Кушелев, — все они относились к числу знатнейших и влиятельнейших лиц империи.

В письме супруге маркиз де Траверсе писал:

“В окружении императрицы я знакомлюсь с цветом петербургского общества. Безупречный французский, на коем изъясняется императорское семейство и двор, порой заставляет меня забыть о том, сколь далеко я нахожусь от родины и родных”.

14 августа контр-адмирал Траверсе провел смотр эскадры в Кронштадте. Кампания завершилась, фрегаты должны быть разоружены для зимней стоянки.

Императорским указом от 15 августа маркизу был дозволен отъезд из России по семейным надобностям: семья его по-прежнему оставалась в Швейцарии, в Мудоне, близ Фрибура.

“Всемилостивейше дозволяем контр-адмиралу маркизу де Траверсе отлучиться в отечество его на столько времени, сколько нужно ему для поправления дел его, сохраняя при нем трактамент, ему определенный”[106].

Императрица высоко ценит маркиза де Траверсе; отзывы о его службе самые высокие. В качестве особого отличия, чтобы удержать его у себя на службе, она выдает ему жалованье вперед.

Перед отъездом из Санкт-Петербурга Траверсе присутствовал 25 августа на заседании Адмиралтейств-коллегии. Председательствовал на нем адмирал Голенищев-Кутузов, на заседании присутствовал также вице-адмирал Козлянинов, один из высших руководителей Балтийского флота. Обсуждали вопрос об укреплении обороны Финского залива — вечная забота русских с тех пор, как Петр Великий прорубил здесь окно в Европу. По предложению французского инженера Огюста Прево де Люмьяна, поддержанному контр-адмиралом де Траверсе, было решено усилить береговые батареи и батареи на канонерских лодках. Новые орудия были заказаны в Норвегии.

Летом 1791 г. французы, обосновавшиеся в России, ощутили на себе последствия гнева, обуявшего императрицу, когда ей стало известно, что Людовик XVI согласился подписать Конституцию и стал ее пленником. Вне себя от ярости она приказала отправить бюст Вольтера на чердак, а русскому посланнику в Париже Ивану Симолину велела складывать чемоданы.

Что же до официального представителя французского конституционного правительства Эдмона Жене[107], то его считают “обезумевшим демагогом”. В начале августа Екатерина передала ему через вице-канцлера Остермана, что не желает больше видеть его при дворе. Следующим летом он будет выдворен из России. Сам Жене крайне уязвлен присутствием в Санкт-Петербурге официальных представителей Бурбонов: граф де Сен-При и маркиз де Бомбель были направлены в Россию Людовиком XVI и Марией-Антуанеттой, а в сентябре приехал граф Валентин Эстерхази, доверенное лицо королевских братьев. Всем троим обеспечен у императрицы любезный прием.

Осложнение отношений между Россией и Францией прямо сказалось на судьбе Траверсе. Екатерина вступила в прямой контакт с братьями Людовика XVI. Она устроила торжественный прием графу д'Артуа; она благосклонно выслушивала посланцев принцев, убеждавших ее помочь вооруженной рукой европейской коалиции, поставившей себе целью вернуть французский трон Бурбонам. Правда, она твердо решила не идти навстречу этим просьбам и берегла войска, чтобы держать в подчинении Польшу. По ее словам, она делала все, чтобы у берлинского и венского дворов голова была занята только Францией и не оставалось времени на Россию.

Тем временем в Санкт-Петербург из Кобленца явился еще один посланец графа Прованского и графа д'Артуа — барон Базиль де Бомбель, брат маркиза де Бомбеля[108]. Он приехал просить денег для принцев, которым не на что было содержать их войска. Принц Нассау-Зиген уже имел случай сообщить императрице об их бедственном положении.

Посольство барона оказалось успешным. Екатерина рассматривает двор Бурбонов в изгнании как французское правительство и уже направила к нему двух своих эмиссаров — графа Румянцева и принца Нассау-Зигена. Она велела выдать Бомбелю пятьсот тысяч рублей — это примерно два миллиона ливров, — и с этой огромной суммой он в компании с маркизом де Траверсе в конце августа выехал из России. Их отъезд совершался в обстановке особой секретности: о нем даже не было объявлено в “Санкт-Петербургских ведомостях”, которые обычно сообщали о всех знатных путешественниках.

Бомбель и Траверсе везли с собой также дружеское послание императрицы с обещанием дальнейшей финансовой помощи. До 1796 г. Екатерина передаст принцам еще миллион рублей[109].

Кобленц, живописный город в Пфальце на слиянии Рейна и Мозеля, в семидесяти пяти километрах от французской границы, служил местом сбора французской эмиграции; здесь находилась резиденция графа Прованского, объявленного главой французского правительства в изгнании, его брата графа д'Артуа и их двоюродного брата принца Конде[110].

По приезде в Кобленц маркиз де Траверсе и барон де Бомбель нашли принцев в замке Шернбурнлуст, в четырех километрах от города; замок им предоставил их дядя принц Саксонский, Трирский архиепископ и курфюрст, брат их покойной матери Марии-Жозефы. Двух посланцев императрицы, доставивших принцам ее щедрый дар, ждал весьма теплый прием. Дело не только в деньгах, хотя и они далеко не лишние, — главное, что Россия протянула им руку дружбы.

В Кобленце уже собралось три тысячи эмигрантов, и количество их постоянно увеличивалось. Они стекались сюда из всех районов Франции и представляли все ее социальные слои. Помимо дворян немало ремесленников, бросивших свои мастерские, немало крестьян, оставивших свои угодья, чтобы послужить Богу и королю.

Маркиз де Траверсе встретил здесь маршала де Кастри и имел с ним продолжительную беседу: маршал пытался выяснить, как далеко готова зайти Екатерина в своей поддержке принцев. Похоже, что реальной помощи ждать не приходилось.

Маркиза ждала также новая встреча с принцем Нассау-Зи-геном. Принц, всегда готовый ринуться со всем пылом в новое военное предприятие, утверждает, что легко раздавит якобинцев, если русская императрица даст ему восемь тысяч казаков. “Весьма любопытный тип эмигранта”, — заметит маршал де Кастри, сведший с принцем знакомство на одном из обедов в Шернбурнлустском замке.

Маркиз де Траверсе, испросив разрешение у графа Прованского, отправился в Швейцарию, где его ждала семья. Барон де Бомбель также покинул Кобленц, решив навестить своего брата в замке Вартег на берегу Боденского озера, неподалеку от Санкт-Галлена; следуя совету барона, Траверсе перевез семью в те же места, в Линдау. Здесь он оставался до декабря и потом вернулся в Кобленц.

Переезд семейства Траверсе из окрестностей Фрибура на границу с Австрией объясняется, без сомнения, тем, что в Швейцарии резко изменилось настроение умов. Об этом можно судить хотя бы по тому, что граф Жозеф де Местр писал из Лозанны в августе 1795 г. своему другу барону Винье Дэтолю: “Французский вельможа ныне покорно внимает нареканиям лозанского или нионского магистрата, который пять лет назад и не мечтал о чести сидеть с ним за одним столом… В Женеве появились памфлеты, в которых нионских священников обвиняют в попытке создать в Юре новую Вандею”.

В конце декабря Траверсе снова в Кобленце. А что тем временем происходит с его старыми товарищами, с офицерами королевского флота? Спасаясь от преследования матросов в портах и на кораблях, от постоянных угроз со стороны депутатов Национального собрания, они в массовом порядке эмигрируют в Брабант, в Энгиен или в Бинш, где поступают под начало к генерал-лейтенанту графу д'Эктору, в прошлом командующему Брестским флотом, с марта находящемуся в эмиграции.