Игорь вспомнил, что когда он стоял в наряде по роте, в углу сушилки действительно висела куча какого-то тряпья. Но он тогда и подумать не мог, что это тряпье можно носить — в представлении Игоря это был всего лишь склад ветоши.
— Сейчас каждый выберет себе по комплекту и кое-где заштопает и подошьет. Главное — подшиться перед нарядом, начистить пряжку и сапоги. Приступайте.
Гладиться было не надо, и хоть это обрадовало курсантов. Все подошли к куче и принялись вытаскивать из нее лохмотья, стремясь выбрать себе что-нибудь получше. Игорь нашел, было, вполне приличные штаны, но Резняк тоже схватил их с другого конца и начал тянуть к себе. Некоторое время они зло пыхтели и изо всей силы тужились, стараясь перетянуть соперника. Резняк хоть и выигрывал, но никак не мог окончательно победить и призвал па помощь Каменева:
— Камень!
— Что?
— Скажи — кто первый штаны взял? Я или Тищенко?
Каменев находился в приятельских отношеньях с Резняком, поэтому ответил, почти не задумываясь:
— Конечно, ты.
Делать было нечего, и Игорь отдал штаны Резняку. Тищенко даже обрадовался вмешательству Каменева — получилось, будто бы он сам отдал штаны, а ведь Резняк мог и перетянуть. Резняк точно так же был благодарен Каменеву, потому что по ходу борьбы тоже чувствовал, что может проиграть. Игорь нашел себе еще одни штаны, почти целые и, самое главное — идеально подходящие по размеру. В это время со стороны Резняка послышалась громкая ругань. Сержант вышел, поэтому курсант не церемонился в выражениях.
— Что у тебя случилось? — спросил Петренчик у Резняка.
— Что, что?! Тищенко, урод паршивый, мне штаны с дырой между ног подсунул. То-то, гад, он мне их сразу отдал — наверное, заметил.
— Ничего я не заметил. Ты сам их у меня забрал. Смотреть надо, а не у других тянуть, — пробурчал Игорь.
— Закрой рот, очкарик! — заорал взбешенный Резняк.
— Сам закрой! — огрызнулся Тищенко.
— Ладно, Резняк — хватит реветь. В столовой жарко, так что свое наследство не простудишь, — взял на себя миротворческую миссию Петренчик.
— Если только не сваришь, — добавил под общий хохот Доброхотов.
Резняк уже открыл, было, рот для очередного потока брани, но не успел он и два раза ругнуться, как в кубрик вошел Щарапа:
— Кто это тут кого посылает?
Резняк испуганно затих.
— Это ты, малый?
— Я. Виноват, товарищ старший сержант, — отпираться не было смысла.
— А ну, иди-ка сюда, — позвал Щарапа курсанта.
Настороженно бегая глазами, Резняк несмело подошел к сержанту. Щарапа приказал Резняку стать по стойке «смирно», зашел курсанту за спину, положил ему руки на погоны и изо всей силы заехал коленом под зад. Взмахнув от неожиданности руками, Резняк отлетел вперед и едва не упал на пол.
— Ну что — хватит? Ты что-нибудь понял? Или, может, еще добавить? — с улыбкой спросил Щарапа.
— Так точно — хватит. Я все понял, — тоже с улыбкой ответил Резняк, но его улыбка, в отличие от надменной сержантской, получилась какой-то гадкой и подобострастной.
Почти все в роте боялись Щарапу, поэтому весь наряд, включая и Игоря, тоже заулыбался старшему сержанту, опасаясь, чтобы тот же счел угрюмое выражение лиц скрытым сопротивлением. Но Щарапа ушел, так ни на кого и не взглянув. «Все-таки интересно, почему на первой роли в роте невысокий и худой Щарапа. Ведь Дубиленко тоже «дед», тоже старший сержант, да и ростом он под метр девяносто. И все же обычно именно Щарапа во главе всех дел. Дубиленко просто какой-то более заторможенный и добродушный», — думал Игорь.
Пришел Гришневич, и курсанты, облачившись в свои «рубища», принялись демонстрировать сержанту подменку. «Прямо, как на показе мод», — подумал Тищенко. Гришневич у каждого откопал какой-нибудь недостаток и отправил всех устранять недоделки. Курсанты особенно не торопились и устраняли до половины шестого, едва двигая иголками и лениво переговариваясь. Сержант все это видел, но решил не тормошить зря курсантов — им предстоял первый в жизни наряд по столовой, и без того достаточно тяжелый. В половине шестого Гришневич выстроил свой наряд внизу перед казармой и произвел осмотр подворотничков. Сапоги и поясные ремни на этот раз оказались обойденными вниманием.
Без пятнадцати шесть наряд выслушивал возле санчасти стандартные вопросы капитана медицинской службы Жолнеровича.
— Больные есть?
— Никак нет, — хором отвечали курсанты.
— Все могут нести службу?
— Так точно.
Жолнерович расписался в журнале дежурств по столовой, и наряд отправился нести службу.
Начинался наряд. Курсантам предстояло проработать здесь ужин, завтрак и обед. Гришневич построил всех посреди обеденного зала и сказал:
— Объясняю фронт работ: два человека нужно на мойку посуды, четыре — для работы в зале и два в картофелечистку. Выбирайте сами, кто куда хочет, идти.
— Резняк, пошли на мойку — там, говорят, нормально и бегать никуда не надо?! — стал агитировать товарища Петренчик.
Поломавшись для приличия, Резняк согласился.
— Товарищ сержант, разрешите нам с Резняком на мойку? — попросил Петренчик.
— Хорошо. Только там должен быть образцовый порядок. А куда остальные хотят?
Но остальные никуда не хотели, поэтому Гришневичу пришлось самому распределять людей по рабочим местам. Каменев и Мазурин попали в картофелечистку, а Тищенко, Гутиковский, Доброхотов и Коршун — в зал.
— Но вы не думайте, что кто-то будет работать, а кто-то — стоять. Вы лишь условно прикреплены к этим местам. А вначале все вместе будете накрывать столы. После приема пищи каждый идет на свое место, а потом помогает тем, кто еще не справился с работой. Да, те, кто на картофелечистке, еще и котлы будут мыть. И, самое главное — без моего разрешения ни шагу из столовой и ни к кому не отлучаться, если кто позовет. Ясно?
— Так точно.
— Я сейчас схожу, узнаю, скоро ли будем накрывать. А вы пока постойте, — сказал сержант.
Вскоре он вернулся. Оказалось, что нужно еще полчаса подождать. Все, кроме Тищенко и Доброхотова вышли на улицу покурить.
Через полчаса работа внутри столовой кипела на полную мощность. Каждой паре достался свой ряд. Гутиковский и Тищенко работали на самом левом. Необходимо было расставить на каждом столе по десять алюминиевых тарелок и кружек. Кружек не хватало и приходилось ставить примерно по шесть штук на стол. Едва курсанты справились с этой работой, как пришел хлеборез и начал раздавать хлеб. На каждый стол из своего окошка, похожего на окошко билетной кассы, он выдавал по буханке черного и по буханке белого хлеба. Каждую буханку он перед этим разрезал на десять кусков. Куски выходили на удивление ровными и одинаковыми. Хлеборез был «дедом» и за два года в совершенства научился своему делу. Нож, которым работал хлеборез, был необычным — огромное, широкое лезвие делало его похожим на средневековый тесак. Хлеборез работал так быстро, что курсанты едва успевали убирать наполненные хлебом тарелки. Закончив работу, хлеборез с чувством превосходства захлопнул свое окошко.
— Хорошая у него работа — не перетрудишься, — дернул Игоря за рукав Гутиковский.
— Так ведь он не «дух», а «дед» — ему сам Бог велел, — заметил Игорь.
Сварилась каша, и Гришневич отправил всех носить бачки, а сам тем временем прикрепил себе на рукав неизвестно откуда взявшуюся повязку «Дежурный по столовой». Бачки были обыкновенными некрашеными кастрюлями, правда, гораздо более толстостенными, нежели их гражданские собратья. Игорь взял чистый бачок в мойке и отправился в варочный цех, где выдавали кашу. Но из цеха всех с громкой руганью выгнал повар-чурбан. Затем повар запустил в цех Мазурина и Каменева, и они стали принимать в окошко, открытое в дверях, пустые бачки и подавать их назад уже наполненными кашей. Так получалось даже быстрее, чем в том случае, если бы бегали все. Видимо, повар знал, что делал. Каша была горячая, и бачки здорово жгли пальцы. Хэбэ у Игоря было немного длинноватым. Благодаря этому курсант раскатал рукава и ухитрился, словно тряпками, подхватывать ими бачки. Рукава быстро засаливались, но это была подменка, и ее было не жаль. Так поступили все, кроме Петренчика — у него рукава были короткими, и волей-неволей курсанту пришлось терпеть жару. К тому времени, когда разнесли кашу, пальцы Петренчика здорово покраснели. Осталось разнести чай. Из окошка высунулась голова повара. Он оглядел зал и закричал так, как будто бы курсанты находились от него за пару километров:
