— В какой парадке?

— Парадной форме. Она просто так сокращенно называется.

— А-а…

— Бэ-э-э…

Елена Андреевна улыбнулась: «В сущности, Игорь совсем еще ребенок. Точно так же, как и в детстве, дразнится со Славиком.» Тепло посмотрев на сына, она предложила:

— Я тут тебе поесть кое-чего привезла. Хочешь жареную курицу?

— Угу, — охотно согласился Игорь.

— Может, куда-нибудь отойдем, сынок? А то неудобно посреди площадки стоять.

— Да, конечно. Что это мы и в самом деле здесь стоим?! Давай к клубу отойдем.

Практически во всех войсковых частях встречи с родными проходят либо в «комнате для приезжих» на КПП, либо солдат отпускают в увольнение. В учебке, в которую попал Игорь, в увольнение тоже отпускали, но лишь после присяги и далеко не всех. Зимой, осенью и весной местом свиданий служила «комната для посетителей» (более распространенный вариант названия), а вот летом складывалась совершенно необычная ситуация. Как уже было сказано, эта учебка служила прибежищем для детей минского среднего начальства, не сумевшего (или не хотевшего) уберечь своих чад от армии. Последние лет пять в каждой роте летом было не меньше сорока процентов минчан. Естественно, что родители старались навещать своих детей почаще — в основном, раз в неделю. Родителей приезжало очень много и «комната для посетителей» никак не могла вместить всех желающих. Поэтому и ввели обычай встречаться с родителями на прилежащей к КПП территории части. Со временем родители прочно оккупировали всю площадку перед клубом и даже его первый этаж.

Сегодня родителей было много с самого утра, и Игорь решил не идти внутрь клуба, а расположиться у его ребристой стены. Между каждой парой бетонных ребер были небольшие площадки на уровне метра от земли. На одной из них Елена Андреевна разложила провизию и сама села рядом. Игорь и Славик расположились по обе стороны от провизии и Елены Андреевны. Через каждые четыре-пять ребер сидела какая-нибудь компания. Когда Елена Андреевна вытаскивала из сумки курицу, Игорь машинально взглянул на ее часы, которые показывали десять минут первого.

— Ой, мама, я сейчас вернусь! Только сержанту доложу, что ты приехала. Надо через каждый час докладывать, — испуганно вскочил Игорь.

— Так ты сейчас придешь?

— Да, мама. Только доложу. Я быстро!

Слегка взволнованный небольшой просрочкой времени, Игорь поспешил в казарму. Тищенко быстро отыскал сержанта — тот чистил в кубрике сапоги. Игорь подошел, отдал честь и спросил:

— Товарищ сержант, разрешите обратиться? Курсант Тищенко.

— Слушаю, Тищенко, — не поднимая головы, буркнул Гришневич.

— Разрешите доложить?

— Докладывай.

— Ко мне приехали младший брат и мать.

— Ну и что? — не меняя интонации, спросил сержант.

Тищенко растерянно захлопал глазами. Он не знал, что ответить, поэтому молчал. Гришневич не спеша дочистил сапоги, затем впервые поднял глаза на Игоря и спросил:

— Чего ты молчишь? Я спрашиваю — они что, уехали уже, или еще здесь?

— Так точно, товарищ сержант — еще здесь.

— Так что ты стоишь?

— Разрешите идти к ним? — догадался спросить Игорь.

— Иди и не забывай докладывать через каждый час.

— Есть.

В коридоре Игорь встретил Лупьяненко.

— Что, мать к тебе приехала? — спросил Антон.

— Угу, — кивнул Тищенко.

— Хорошо, что приехала. Ко мне тоже вечером моя должна приехать. Как Гришневич — нормально отпускает?

— Да нормально, только я через каждый час, как дурак, должен взад-вперед бегать.

Увидев курицу, Игорь сразу же выудил ее из целлофанового пакета и вонзил зубы в холодное, но удивительно вкусное мясо. После армейской сечки курятина показалась Игорю восьмым чудом света. Ему представлялось, что чуть солоноватое, восхитительное мясо наполняет организм какой-то необычайной энергией. За первой куриной ногой Игорь съел еще одну, затем оба крыла и половину туловища. Он, наверное, съел бы всю курицу, если бы Елена Андреевна вовремя не переключила его внимание на другие продукты:

— Попробуй колбасы копченой, я ее вчера в Витебске купила. Огурцов поешь.

— Угу, давай, — голос Игоря едва пробился через наполненный едой рот.

Почти все курсанты вокруг, подобно стае зеленой саранчи, двигали челюстями, пережевывая все, что привезли родители. А те, которые не двигали, либо уже пережевали, либо еще только собирались это сделать. Со стороны любому было ясно, что курсанты делали это не от хорошего питания. В столовой действительно кормили прескверно, и курсанты здорово соскучились по нормальной пище, ежедневно получая массу, напоминавшую мелко насеченные отруби, скрепленные клейстером. Все это готовилось из вполне нормальных продуктов, и требовалось немалое мастерство, чтобы вместо супа приготовить бак горячих помоев.

— Ой, совсем забыла — я ведь тебе драчеников испекла! — всплеснула руками мать.

Елена Андреевна всегда говорила по-украински — «драченики», и все в семье привыкли к такому названию. Исконно же белорусское слово «драники» так и не прижилось, хотя так говорили все соседи. '«Драченики» — картофельные оладьи. Картошку предварительно протирают на терке (отсюда и корень слова в обоих языках). Драники являются национальным блюдом белорусов. Вообще же в Белоруссии знают и готовят несколько десятков блюд из одного лишь картофеля. За это белорусы и получили свое второе, народное название — бульбаши. К слову, в армии даже на территории Белоруссии готовят только одно «блюдо» — редкие картофелины, плавающие в крахмальной жиже.

— Давай их быстрее сюда! — обрадовался Игорь.

Пока Игорь поглощал содержимое банки, мать продолжала его расспрашивать о службе:

— Сынок, а зачем тебе опять докладывать идти?

— Зачем? — поддержал мать Славик.

— А кто его знает… Какой-то идиот придумал… Может быть для того, чтобы я с вами домой не сбежал или не напился где-нибудь? А, может, и для того, чтобы не ошивался неизвестно где, когда вы уедете. Черт, скоро опять надо идти.

— Надо, значит надо. Раз такой порядок — нужно выполнять. Это армия. Вон и так мы с тобой разговариваем, а в некоторых частях, говорят, родителей вообще до присяги не пускают, а если и пускают, то не больше, чем на час.

— Врут они, кто тебе такое сказал?! Хотя… Кто его знает? У нас здесь целая куча минчан. Я тут всем говорю, что у меня отец — начальник.

— Не надо так говорить. Какой же он начальник — слишком мелкая рыбешка. Вот ты врешь, а ведь детей начальников не любят.

— Почему это вру? Не такой уж отец и мелкий. А насчет любят — не любят… У нас тут половина роты из Минска, и у всех родители какие-нибудь шишки.

— Неужели половина роты?! А я слышала, что нельзя дома служить.

— Ну, может, и не половина, но треть роты точно наберется. Чем человек солиднее, тем больше ему можно. Вот и я не хочу быть хуже других — пусть думают, что и я попал сюда по блату.

— По какому блату? Мы с отцом за всю нашу жизнь ни одного военного не знали! — возмутилась Елена Андреевна.

Ей была оскорбительна сама мысль о том, что могут подумать, будто она устроила сына — ведь все было совершенно иначе.

— Ну, чего ты обижаешься? Я ведь пошутил. Зато теперь у вас есть знакомый военный — это я.

— Да я не обижаюсь. Просто любишь ты болтать лишнее. Смотри, хоть с командирами не спорь.

Поспорить Тищенко действительно любил. Но сейчас была совершенно иная ситуация, и Игорь улыбнулся, представив, как он спорит с Гришневичем.

— Чего ты улыбаешься? Наверное, уже поспорил? — спросил Славик.

— Да нет, здесь особенно не поспоришь. Здесь надо не спорить, а приказы выполнять.

До обеда Игорь еще раз сходил в казарму и хотел доложить Гришневичу, но того не оказалось на месте. Тогда Игорь доложил Шороху.

Во время обеда Игорь ничего не ел — после жареной курицы сечка вызывала отвращение.

После обеда Игорь вновь пришел к своим. Солнце стояло почти в зените. На тополях за забором пели невидимые глазу птицы. Весь воздух был наполнен каким-то ленивым простором и летним, слегка пыльным оцепенением. На площадке перед клубом не было тени, а асфальт раскалял и без того нагретый воздух.