— Неужели? — Резняк изобразил на своем лице удивление.

— Ах, так?! Тогда давай так решим… Тищенко, Гутиковский, Валик! Идите сюда! Резняк с нами не работал — пускай тогда один подметает пол. Как вы считаете? — рассердился Антон.

— Вполне справедливо, — Игорь первым поддержал своего товарища.

— Я тоже так думаю, — не совсем уверенно пробормотал Валик.

— Раз всех сюда прислали, то все и должны работать, — уклончиво заметил Гутиковский, обращаясь куда-то к противоположной стене.

— Да ложил я на ваши решения большой и толстый! — нагло заявил Резняк и отвернулся.

— Тогда сделаем так — больше работать не будем. А если придет Шорох и спросит, почему мы не работаем — скажем, что мы уже все свое сделали, а остальное осталось Резняку, — предложил Лупьяненко.

— Говори, говори…, — презрительно пробормотал Резняк.

Работа после этого полностью прекратилась, и курсанты с наслаждением расселись на деревянные чурки, стоящие в ряд вдоль стен хранилища. Внутри было сыро, но зато гораздо теплее, чем снаружи, потому что уже два дня стояла холодная, дождливая погода. С утра дул пронизывающий северный ветер. Курсанты посылали в его адрес всевозможные проклятия и ругательства, потому что он срывал целые охапки еще зеленых, но уже слабо держащихся листьев и засыпал ими территорию, которую приходилось убирать по два раза за день. Курсанты как-то дружно замолчали и сразу стали явственно различимы завывания ветра, бесновавшегося снаружи.

— Сегодня ветер разошелся не на шутку! — заметил Игорь.

— Боишься, чтобы тебя не унесло по дороге в казарму? — с улыбкой спросил Резняк.

— Не больше, чем ты! — огрызнулся Тищенко.

— Лучше бы он подул еще сильнее — как какой-нибудь тайфун или смерч! — мрачно сказал Гутиковский.

— Это еще зачем? — удивился Лупьяненко.

— Чтобы нашу часть к черту сдуло! — пояснил Гутиковский.

— А что — было бы неплохо, — включился в беседу обычно молчаливый Валик.

— Нет уж, Гутиковский — не надо, чтобы часть сдувало! — с улыбкой, но решительно сказал Антон.

— Может, тебе здесь нравится? — в свою очередь удивился Гутиковский.

— Точно так же, как и тебе. Мы ведь в Минске служим — дома! А если часть сдует — еще куда-нибудь за город перевезут или вообще в чужой округ, — пояснил Лупьяненко.

— В другой не переведут — можно переводить только в пределах своего округа, — уточнил Тищенко.

Посмотрев на товарищей, Игорь вдруг поразился увиденному. Несмотря на шутливое содержание разговора, улыбнулся лишь Лупьяненко, да и то только один раз. Тищенко неожиданно явственно понял, что он сам, Гутиковский и все остальные и в самом деле хотят, чтобы ветер разворотил что-нибудь наверху. Это внесло бы хоть какое-то разнообразие в их серую, скучную жизнь, текущую сплошной чередой дней-близнецов.

— Раз мы решили оставить жизнь нашей части, то неплохо бы и отметить это событие небольшим сладким столом. Может, кто-нибудь сходит в «чепок»? — предложил Лупьяненко.

— А что — давайте и в самом деле сбросимся и что-нибудь купим?! — поддержал своего товарища Тищенко.

— А у меня сегодня нет денег… Может, кто-нибудь одолжит? — смущенно сказал Валик, убедившись в пустоте своих карманов.

— Надо долги отрабатывать. Раз у тебя нет денег, ты и пойдешь в чепок! — безапелляционным тоном заявил Резняк.

Никто не хотел тащиться по ветру в чайную с риском угодить в лапы сержанту, поэтому всем очень понравилось (исключая, разумеется, Валика) предложение Резняка. Видя такое единодушие товарищей, Валик вздохнул и, собрав с остальных около четырех рублей, пошел наверх.

Валика долго не было, и курсанты уже начали беспокоиться, не попался ли он на глаза Шороху или Гришневичу. Резняк, непонятно почему волновавшийся больше всех, предложил в случае чего заявить, будто это только Валик самовольно ушел в чайную, а все остальные тем временем работали в стиле Стаханова. Хорошо понимая некоторую подлость такого поведения, все, тем не менее, охотно согласились с предложением Резняка. И вот в разгар всех этих «козней» появился Валик, едва дотащивший целую гору молочных пакетов и аппетитных, свежих булочек. Наслаждаясь молоком, Игорь вспомнил о том, что он тоже собирался все свалить на Валика, чтобы выгородить себя и ему стало стыдно. Для очищения совести он решил покаяться перед товарищем:

— Слушай, Валик — тебя только за смертью посылать! Мы уже даже решили — если тебя поймал Гришневич, то скажем, будто это ты сам ушел, не предупредив нас и Лупьяненко.

Остальные посмотрели на Тищенко «теплыми» взглядами, и Игорь, несколько смутившись, убедительно добавил:

— Но ведь так поступил бы каждый — зачем топить всех, если попался один?!

— Наверное, — согласился Валик.

— Ну а что такое с тобой стряслось? Почему так долго? — Игорь решил перевести разговор на другую тему.

— Очередь была большая, и, к тому же, мне вначале показалось, что в «чепок» идет Шорох. Я быстро выбежал из дверей и спрятался в кустах. Но это был какой-то младший сержант из бригады. Ну, я и вернулся. А очередь-то прошла, и пришлось вновь становиться в самый конец, — пояснил Валик.

— А что — нельзя было сказать, что ты уже стоял? — насмешливо спросил Резняк.

— Если было бы можно, то сказал бы! Там одни «деды» стояли — они бы все равно не пропустили меня на старое место.

— Конечно, раз ты такой чмошник! Им это за километр было видно!

— Сам ты чмошник! Ты только здесь деловой, а сам в «чепке» тише воды и ниже травы! — огрызнулся Валик.

— Что-о? — побагровел Резняк.

— Что слышал!

— Слушай — ты что, нюх потерял?! — спросил Резняк, сев рядом с Валиком.

— А ты что — нашел?!

— А ну, проси прощения! — потребовал Резняк и, схватив Валика сзади рукой за шею, пригнул его голову почти к самому бетонному полу.

— Не буду. Пусти!

Валик силился вырваться, но у него ничего не получалось. Но Резняк тоже уже устал и сам отпустил свою жертву:

— Это тебе для профилактики! А ну проси прощения!

Валик вновь отказался. На сей раз Резняк схватил его двумя пальцами за нос и сделал «сливу». У Валика от «сливы» выступили на глазах слезы. Его и без того большой нос, часто служивший предметом всеобщих шуток, распух, покраснел и увеличился в размерах. Тищенко даже не предполагал, что нос человека может так сильно измениться за несколько минут. Тем временем Резняк и не думал оставлять Валика в покое:

— Слушай, Валик — давай с тобой помиримся?

— Давай. Только чтобы больше не было никаких «слив»! — простодушно согласился Валик.

— Это я не со зла — шуток не понимаешь, что ли?! Надо нам наш мир отметить. Не сходить ли тебе еще раз в «чепок»?

— А почему опять я? Сходи ты.

— У тебя ведь нет денег. Вот ты и иди, — хитро сказал Резняк.

— Ладно — давай, — согласился Валик.

— Что?

— Деньги.

— А у меня их нет.

— Как же я пойду в «чепок»?

— А ты у них попроси, — показал Резняк на Тищенко и Лупьяненко.

— У меня тоже больше нет! — твердо ответил Антон, которому уже порядком надоели все фокусы Резняка.

— У меня тоже, — поддержал товарища Игорь, хотя в кармане у него лежала новенькая, хрустящая тройка.

— Вот жмотье! Ладно — обойдемся без магазина, — недовольно буркнул Резняк.

Но спокойно сидеть он не смог. Игорю вообще казалось, что Резняк вначале родился с инстинктом приставать к людям, а уже затем у него появились способности дышать и сосать молоко. На самом же деле большинство курсантов пришло из студенческой среды, сохранившей нормальные человеческие отношения, а Резняк — из пэтэушно-заводской жизни, где подобное агрессивно-унижающее общение среди молодежи было нормой. И в этом смысле Резняк был ничуть не хуже и не лучше тех, с кем учился и работал.

— Слушай, Валик — по-моему, у тебя волосы длиннее, чем положено, а? — после чрезвычайно тягостного для себя молчания спросил Резняк.

— Вроде бы нормальные, — нерешительно ответил Валик, проведя ладонью по своей недавно остриженной голове.