Визенгамот взорвался криками удивления и замолчал лишь после удара каменного жезла.

Гарри снова повернул голову к лорду Малфою, который выглядел, словно только что узрел кошку, которая превратилась в человека и начала поедать других кошек. Сказать, что он выглядел сбитым с толку, значило не сказать почти ничего.

– Вы действительно собираетесь… – медленно произнёс Люциус Малфой. – Вы действительно собираетесь заплатить сто тысяч галлеонов, чтобы спасти одну грязнокровку?

– Думаю, в моём хранилище в Гринготтсе лежит примерно сорок тысяч, – уточнил Гарри. Было странно, как мысль о потере всех денег всё ещё ощущалась более мучительной, чем мысль о более чем 50% риске погибнуть при попытке разрушить Азкабан. – Что до оставшихся шестидесяти тысяч… какие на этот счёт правила?

– Время этого платежа наступит, когда ты окончишь Хогвартс, – сообщил старый волшебник с высоты. – Но, боюсь, до того лорд Малфой получает определённые права в отношении тебя.

Люциус Малфой стоял неподвижно, хмурясь на Гарри.

– Кто же она для вас? Что она для вас, если вы согласились заплатить такую цену, чтобы уберечь её?

– Мой друг, – тихо ответил мальчик.

Глаза Люциуса Малфоя сузились.

– Но, судя по полученному мною донесению, вы не способны использовать чары Патронуса, и это известно Дамблдору. Сила одного единственного дементора чуть не убила вас. Вы не посмеете появиться вблизи Азкабана лично…

– Это было в январе, – сказал Гарри. – Сейчас – апрель.

Взгляд Люциуса Малфоя оставался холодным и взвешивающим.

– Вы притворяетесь, что можете разрушить Азкабан, а Дамблдор притворяется, что в это верит.

Гарри промолчал.

Белоголовый мужчина слегка повернулся к центру зала, как будто обращаясь ко всему Визенгамоту.

– Я снимаю своё предложение! – прокричал лорд Малфой. – Я не приму долг перед Домом Поттеров в качестве возмещения, даже за сто тысяч галлеонов! Долг крови этой девчонки перед Домом Малфоев остаётся!

Зал в очередной раз взорвался криками.

– Это бесчестно! – воскликнул кто-то. – Вы признали долг перед Домом Поттеров, и тем не менее вы… – затем голос оборвался.

– Я признаю долг, но закон не обязывает меня принимать его, как возмещение, – мрачно улыбнулся лорд Малфой. – Девчонка не принадлежит Дому Поттеров. Мой долг перед Домом Поттеров – не долг перед ней. Что же касается бесчестия… – лорд Малфой сделал паузу. – Что же до тяжкого стыда, который я испытываю из-за своей неблагодарности перед Поттерами, которые сделали для меня так много… – Люциус Малфой склонил голову. – Да простят меня мои предки.

– Ну, мальчик? – подал голос мужчина со шрамами на лице, сидевший справа от лорда Малфоя. – Теперь иди и уничтожь Азкабан!

– Я бы хотел на это посмотреть, – послышался другой голос. – Вы будете продавать билеты?

Разумеется, Гарри не посчитал, что пришло время сдаться.

Девчонка не принадлежит Дому Поттеров…

На самом деле, он заметил очевидный способ решения данной дилеммы почти мгновенно.

Возможно, ему потребовалось бы больше времени, но за последнее время он краем уха услышал несколько разговоров между старшекурсницами Когтеврана и прочёл ряд статей из «Придиры».

И тем не менее, принять решение оказалось не так просто.

Это нелепо, — сказала та часть Гарри, которая только что объявила себя Контролёром Внутренней Непротиворечивости. – Наши действия совершенно непоследовательны. Сначала ты чувствуешь, что скорее готов рискнуть своей чёртовой ЖИЗНЬЮ и наверняка ПОГИБНУТЬ ради Гермионы, чем расстаться с глупой кучей золота. А теперь ты упираешься, лишь бы не жениться?

СИСТЕМНАЯ ОШИБКА.

Знаешь что, — сказал Внутренний Контролёр. – Ты – дурак.

Я не сказал «нет», — подумал Гарри. – Я просто сказал «СИСТЕМНАЯ ОШИБКА».

Я голосую за уничтожение Азкабана, — заявил гриффиндорец. – Этим всё равно придётся заняться.

Очень, очень глупо, — отметил Контролёр Внутренней Непротиворечивости. – Ладно, завязывайте, я беру управление нашим телом на себя.

Мальчик глубоко вдохнул, и открыл рот…

К этому моменту Гарри полностью забыл о существовании профессора МакГонагалл, которая всё это время сидела рядом. На её лице успел смениться ряд интересных выражений, которые Гарри не видел, поскольку был отвлечён другим. Было бы чрезмерно грубо сказать, что он забыл о ней, потому что не считал её реальным игроком. Говоря гораздо мягче, профессор МакГонагалл не казалась решением для какой-либо из его текущих проблем и потому не являлась частью вселенной.

Так что Гарри, в крови которого была уже изрядная доля адреналина, поразился и даже подпрыгнул на месте, когда профессор МакГонагалл с глазами, горящими отчаянной надеждой, и полувысохшими слезами на щеках, стремительно вскочила и воскликнула:

– Мистер Поттер, за мной!

Не дожидаясь ответа, она бросилась по ступеням вниз, где их ждало кресло из тёмного металла.

Спустя секунду Гарри побежал следом, но до нижнего яруса добрался не так быстро – профессор МакГонагалл странным кошачьим движением перескочила половину лестницы и приземлилась рядом с тройкой авроров. Те, с изумлением на лицах, направили палочки на неё.

– Мисс Грейнджер! – крикнула профессор МакГонагалл. – Вы ещё можете говорить?

Почти так же, как и в случае с профессором МакГонагалл, Гарри в определённом смысле забыл о существовании Гермионы Грейнджер. Всё это время он смотрел вверх, а не вниз. Он не считал её решением какой-либо из своих текущих проблем. Об этом сложно рассуждать наверняка, но очень вероятно, что, если бы Гарри не забывал смотреть на Гермиону и думал, что она должна чувствовать, вряд ли бы это ему хоть чем-нибудь помогло.

Гарри достиг конца лестницы и полностью разглядел Гермиону Грейнджер…

Бездумно он закрыл глаза, но было уже слишком поздно. Он успел увидеть.

Воротник её школьной мантии, насквозь промокший от слёз.

То, как она отворачивалась от него.

Он видел – и это зрение нельзя было отключить, закрыв глаза – что Гермиона испытывала худший позор в своей жизни, оказавшись в таком положении перед аристократами магической Британии, перед профессором МакГонагалл, Дамблдором и перед ним самим. А затем её приговорили к Азкабану, где она останется один на один с тьмой, холодом и самыми худшими воспоминаниями, которые будут пожирать её, пока она не сойдёт с ума и не умрёт. А потом она услышала, что Гарри собирается отдать все свои деньги, влезть в долг, а может даже и пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти её

и всё это время в нескольких шагах позади неё стоял дементор

и она не произнесла ни слова…

– Д-да, – прошептала Гермиона Грейнджер. – Я м-могу г-говорить.

Гарри открыл глаза и увидел её лицо. Теперь она смотрела на него. На её лице не отражались те чувства, которые он приписывал ей. На лице не может отразиться что-то, настолько сложное. Всё, что мышцы лица могут делать – это сжиматься в узлы.

– Г-г-гарри, м-мне так, мне так…

– Помолчи, – предложил Гарри.

– Ж-жаль…

– Если бы ты не встретила меня в поезде, то не оказалась бы сейчас в беде. Так что помолчи.

– Вы, оба, прекратите свои глупости, – сказала МакГонагалл со своим обычным шотландским акцентом (было странно – насколько хорошо это помогло). – Мистер Поттер, держите свою палочку так, чтобы пальцы мисс Грейнджер могли её коснуться. Мисс Грейнджер, повторяйте за мной. Своей жизнью и магией…

Гарри повиновался – он коснулся палочкой пальцев Гермионы, и та дрожащим голосом повторила:

– Своей жизнью и магией…

– Клянусь служить Дому Поттеров… – продолжала профессор МакГонагалл.

Гермиона не дожидалась дальнейших инструкций. Слова полились из неё рекой:

– Клянусь служить Дому Поттеров, повиноваться его главе, стоять по правую его руку, сражаться по его велению и везде следовать за ним до самой смерти..