Гермиона опять лишь улыбнулась, а её быстрый взгляд снова удержал Гарри от того, чтобы вставить что-нибудь резкое. Например, что она вполне может стать всемирно известным учёным. И пришла ли бы Грейнджерам эта мысль в голову, будь Гермиона их сыном, а не дочерью? Или их ребёнку в принципе запрещено добиваться в жизни большего, чем им?

Гарри быстро приближался к точке кипения.

И в то же время теперь он гораздо выше ценил то, что его отец всегда поощрял развитие способностей Гарри, всегда поддерживал его стремление к новым вершинам и никогда не умалял ни одно из его достижений, пусть одарённый ребёнок всё равно оставался для отца лишь ребёнком. Неужели Гарри пришлось бы жить в похожей обстановке, если бы его мама вышла замуж за Вернона Дурсля?

Он сдерживал себя, как только мог.

– И она действительно обошла тебя по всем предметам, за исключением уроков полётов на мётлах и трансфигурации? – поинтересовался профессор Майкл Веррес-Эванс.

– Да, – ответил Гарри с деланным спокойствием, отрезая себе ещё кусочек рождественской индейки, – и с приличным отрывом в большинстве случаев.

В других обстоятельствах ему было бы сложнее признать это, из-за чего он до сих пор и не нашёл времени рассказать об этом отцу.

– Гермиона всегда хорошо училась, – сказал доктор Лео Грейнджер довольным тоном.

– Но Гарри принимал участие в соревнованиях на национальном уровне! – возразил профессор Майкл Веррес-Эванс.

– Дорогой! – воскликнула Петуния.

Гермиона захихикала, что ничуть не сглаживало впечатление от её незавидной, в глазах Гарри, участи. Но эта несправедливость, похоже, совсем не беспокоила Гермиону, и это беспокоило Гарри.

– Я не стесняюсь того, что уступаю ей, пап, – сказал Гарри. Сейчас, по крайней мере, это было так. – Кстати, я упоминал, что она выучила наизусть все учебники первого курса ещё до начала занятий? И, да, я проверил.

– И это, э-э, для неё нормально? – спросил профессор Веррес-Эванс у Грейнджеров.

– О да, Гермиона всегда всё запоминает, – сказала доктор Роберта Грейнджер со счастливой улыбкой. – Она помнит наизусть все рецепты из моих кулинарных книг. Мне не хватает её каждый раз, когда я готовлю ужин.

Отец Гарри, судя по выражению его лица, начинал испытывать те же чувства, что и его сын.

– Не волнуйся, папа, – сказал Гарри. – Теперь она получает все продвинутые материалы, какие только может усвоить. Учителя в Хогвартсе ценят её ум, в отличие от её родителей!

На последних трёх словах он повысил голос, и когда все лица повернулись к нему, а Гермиона снова пнула его под столом, Гарри понял, что испортил ужин. Но терпеть происходящее было уже решительно невозможно.

– Ну конечно, мы ценим её ум, – возразил Лео Грейнджер, которого, похоже, начал раздражать ребёнок, бестактно повышающий голос за их обеденным столом.

– Вы не имеете о нём ни малейшего понятия, – в голосе Гарри засквозил холод. – Вы думаете: как мило, что она читает много книг, так ведь? Вы видите табель с идеальными оценками, и единственное, что приходит вам в голову – это как славно, что она хорошо учится. Ваша дочь – самая талантливая ведьма своего поколения, самая яркая звезда Хогвартса, и когда-нибудь, доктор и доктор Грейнджер, люди будут помнить ваши имена только потому, что вы были её родителями!

Гермиона тем временем спокойно встала из-за стола, обошла его вокруг и выбрала именно этот момент, чтобы ухватить Гарри за плечо и стащить со стула. Гарри не сопротивлялся, но и умолкать не желал. Ещё больше повысив голос, он продолжил:

– И вполне возможно, через тысячу лет люди будут помнить слово «стоматология», только потому что стоматологами были родители Гермионы Грейнджер!

Роберта смотрела вслед дочери, которая только что, с терпеливым выражением на юном лице, утащила из комнаты Мальчика-Который-Выжил.

– Я ужасно сожалею, – сказал профессор Веррес с беззаботной улыбкой. – Но, пожалуйста, не волнуйтесь, Гарри всегда выражается подобным образом. Кстати, они уже прямо вылитая супружеская пара.

И эти слова были пугающе похожи на правду.

Гарри ожидал весьма суровых упрёков.

Но, после того как Гермиона дотащила его до нижнего этажа и закрыла дверь, она повернулась…

…и улыбнулась. Очень искренне, насколько мог судить Гарри.

– Не надо, Гарри, пожалуйста, – мягко сказала она. – Это было очень мило с твоей стороны. Но всё в порядке.

Гарри уставился на неё, пытаясь понять....

– Как ты это выносишь? – спросил он. Гарри пытался говорить тихо, чтобы не услышали родители, но от напряжения его голос стал тоньше. – Как ты это выносишь?!

Гермиона пожала плечами:

– Потому что именно такими и должны быть родители?

– Нет, – сказал Гарри, теперь уже тихо, но все ещё убеждённо, – это не так, мой отец никогда не умалял моих достижений… ну, иногда бывало, но никогда настолько…

Гермиона подняла палец, и Гарри замолчал, ожидая, пока она найдёт слова. Наконец, она произнесла:

– Гарри… Профессор МакГонагалл и профессор Флитвик любят меня, потому что я самая талантливая волшебница нашего поколения и лучшая ученица Хогвартса. Мама и папа этого не знают, и ты никогда не сможешь им это объяснить, но они всё равно меня любят. И это означает, что всё правильно, всё так, как должно быть, и в Хогвартсе, и дома. И поскольку это мои родители, мистер Поттер, у вас нет права голоса… – Она опять улыбнулась той же загадочной улыбкой, что и за обедом, и очень нежно посмотрела на Гарри. – Ясно, мистер Поттер?

Гарри сдержанно кивнул.

– Хорошо, – сказала Гермиона, наклонилась и поцеловала его в щёку.

За столом только-только возобновился разговор, как с нижнего этажа донёсся высокий, на грани визга, вскрик:

– Эй! Никаких поцелуев!

Отцы разразились хохотом, в то время как матери с одинаковым выражением ужаса на лицах устремились к лестнице на нижний этаж.

Когда детей наконец вернули за стол, Гермиона ледяным тоном заявила, что больше никогда его не поцелует, а Гарри с возмущением ответил, что солнце прогорит и превратится в горсть холодного пепла, прежде чем он подпустит её для второй попытки.

Что означало, что всё правильно, всё так, как и должно быть. Все снова расселись за столом, и Рождественский ужин продолжился.

Приближалась полночь.

Засидеться допоздна Гарри было несложно. Он просто не использовал Маховик времени. Гарри, по традиции, постарался так сдвинуть свой цикл сна, чтоб уж точно бодрствовать в то мгновение, когда канун Рождества сменится Рождеством. Потому что, хотя он никогда не был достаточно юн, чтобы по-настоящему верить в Санта-Клауса, когда-то он был достаточно юн, чтобы усомниться.

Было бы очень приятно, если бы в самом деле существовала мистическая личность, которая прокрадывается ночью в твой дом и приносит рождественские подарки…

У Гарри по спине пробежал холодок.

Предвестник чего-то страшного.

Стелющийся ужас.

Чувство тревоги.

Гарри мигом принял в кровати сидячее положение, выглянул в окно и тихо вскрикнул:

– Профессор Квиррелл?!

Профессор Квиррелл сделал лёгкий, словно что-то поднимающий, жест, и створки окна в комнате Гарри будто сложились в раму. Холодный порыв ветра ворвался в комнату, принеся с собой редкий снег, который падал из серых ночных облаков, плывших среди звёзд и непроглядной тьмы.

– Не бойтесь, мистер Поттер, – сказал профессор Защиты, даже не пытаясь говорить тихо. – Я наложил усыпляющие чары на ваших родителей. Они не проснутся, пока я здесь.

– Предполагается, что никто не знает, где я живу! – всё ещё приглушённым голосом воскликнул Гарри. – Даже совы доставляют мне почту в Хогвартс, а не сюда!