— Не будем ссориться, — сказала она, потрепав его по плечу. — Тем более после похорон твоего отца. Но поверь, дорогой, менее всего я желала бы состязаться с собственным сыном. — Она убрала руку с его плеча. — Полагаю, многое из сказанного сейчас тобой — правда. Не думай, пожалуйста, будто я совершенно не знаю, что люди говорят у меня за спиной, тем более, случается, они говорят мне то же самое в лицо. Например: «Место женщины — в ее доме», или: «Она носит брюки в семье», и так далее и так далее. Многие договариваются даже до того, что я преуспела в бизнесе только потому, что я еврейка.

— Стало быть, тебе не о чем беспокоиться, — сказал Арчер. — Они не стоят того.

— Конечно же не стоят, но они так говорят. К лучшему или к худшему, а эта страна быстро богатеет, но Боже сохрани того, кто разбогател, ибо на него люди готовы всех собак навесить. Как бы то ни было, Арчер, я надеюсь, что мы с тобой сумеем все начать по-другому. До сего дня я позволяла тебе делать, что вздумается, не вмешивалась в твои дела, потому что… Ну, наверное, потому, что я избаловала тебя. Вероятно, многое из того, что вызывает у тебя обиду, — это моя вина. Но дело в том, что теперь, когда не стало отца, нужно помнить, что какие бы расхождения у нас в семье ни были, мы — одна семья, а семья — вещь исключительно важная. Теперь ты — глава семьи.

— Я?! — спросил он, и в голосе его прозвучало нечто большее, чем скептицизм, чего Эмма не могла не заметить.

— Да, ты, если бросишь пить.

На лице Арчера отразилось удивление. Со стакана, который держал в руке, он перевел взгляд на мать, затем с матери опять на стакан. Арчер вздохнул, подошел к одной из росших в кадушках пальм и вылил виски в землю.

Эмма улыбнулась.

— Это, мой дорогой сын, твой первый шаг к возмужанию. А теперь я предлагаю тебе работу. Ты можешь быть главой семьи, но пока что все дела веду я — до тех пор, пока ты не докажешь, что можешь справляться с делами не хуже меня. Ты можешь избрать себе любое поприще. Когда-то ты интересовался и даже задавал мне вопросы относительно различных аспектов работы в газете. Не хочешь ли начать оттуда?

— Да! — ответил он так быстро, что не оставалось сомнений, к чему лежит его душа.

— Отлично. Утром пойдешь к Дэвиду Левину. Ты сможешь изучить работу газетчика от и до. А теперь, дорогой, пойдем-ка ужинать.

«Все проблемы решены, — подумала Эмма, — и, кажется, мне недурно удалось с этим справиться».

Обнаженная Стар внимательно изучала в зеркале свое отражение в полный рост. Хотя она была в меру тщеславна, ей все-таки иногда хотелось в большей степени быть похожей на других. Смесь генов Скотта Кинсолвинга и Чинлинг создала экзотическое существо: куда бы Стар ни пошла, всюду мужчины, открыв рот от удивления, а женщины с завистью в глазах, провожали ее взглядом. Хотя немногие жители Калифорнии слышали когда-либо об австрийском монахе по имени Грегор Мендель, который занимался вопросами генетики, проживая на другом конце Земли, природа знала свое дело, и гены Скотта были доминирующими. Отсюда — мягкий оттенок темно-рыжих волос и белоснежная кожа Стар. Однако ее янтарные глаза имели миндалевидный разрез, а лицо отличала мягкая округлость. Этот легкий восточный колорит делал ее красоту особенно эффектной. Стар была высокой, стройной и очень грациозной, с небольшой грудью и изящно округлыми бедрами.

Она была создана для любви, и она любила. Но так получилось, что предметом ее любви оказался вовсе не Клейтон Деламер.

Подойдя к своей затянутой матерчатыми пологами постели с белоснежным балдахином, Стар взяла белую кружевную ночную рубашку с хорошенькими розовыми бантиками по низу. Такой фасон придумала Зита, которая, впрочем, шила все белье для Стар. Надев через голову рубашку, Стар прыгнула в постель. Будучи дочерью и внучкой хозяев магазина «Де Мейерс», она имела открытый счет в универсальном магазине, и потому все три ее шкафа были доверху набиты одеждой и обувью, а также шляпами, перчатками и прочими аксессуарами. Стар обожала красивую одежду и была очень благодарна матери за то, что та позволяла ей приобретать все, что душе угодно. Однако в этот вечер она немного нервничала как раз из-за обилия нарядов, и это уже не в первый раз. Если для Арчера главной проблемой была Эмма, она же была проблемой и для Стар, хотя и совершенно по-другому. Стар была восхищена тем, как мать обошлась с Арчером в этот вечер, и она искренне радовалась тому, что сводный брат, судя по всему, намерен начать новую жизнь (если он и вправду откажется от выпивки, может, прекратятся и его пьяные приставания к ней). «Семья, — сказала мать. — Семья — самое важное на свете».

Крейн Канг определенно не входил в число членов семьи.

Она должна вырвать Крейна из души, как вырывают из земли ядовитый сорняк. Стар отвергла уже столько достойных претендентов на ее руку, что в конце концов у нее уже иссякли все уловки и объяснения. Когда мать подчеркнула, что ей уже двадцать шесть, Стар наконец смирилась с неизбежным и приняла предложение Клейтона Деламера. И не скажешь ведь, что Клейтон был сродни утешительному призу. Красивый, мягкий и добрый, он был сыном одного из «серебряных баронов» — о подобном замужестве оставалось лишь мечтать. Более того, Клейтон был без ума от нее, а Стар даже помыслить не могла о том, чтобы не выходить за него замуж. Это уничтожило бы мать. Уничтожило бы семью.

Но едва только Стар закрыла глаза, как тотчас же увидела перед собой мускулистое красивое тело Кай Йи Чайнатауна — того самого, который воспламенил ее тело и душу.

Разбудил ее лязгающий звук.

Торопливо усевшись на постели, Стар зажгла ночник, посмотрела на одно из двух открытых окон и как раз под подоконником увидела странный тройной крюк, царапавший розовые обои. К стальному крюку был привязан канат, по которому снаружи здания кто-то лез к ней в комнату. Она готова была уже поднять панику, как вдруг в окне показалось обезображенное шрамом лицо Крейна. Он быстро забрался внутрь и втащил веревку, по которой поднялся сюда, затем повернулся к Стар. Как обычно, на Крейне были мягкий костюм из иссиня-черного шелка и черные сандалии, а его черные волосы были забраны на затылке в косичку — «свинячий хвостик».

— Ты сумасшедший, — прошептала она. — Ты что, играешь в китайского пирата? Если мама узнает…

— Черт с ней, с твоей матерью!

Сняв через голову шелковую рубашку, Крейн бросил ее на стул. Стар посмотрела на его безволосый торс: после многих лет занятий тэквандо все мышцы у него рельефно выступали на теле. Подойдя к постели, Крейн поставил левое колено на край матраса, взял обеими руками голову Стар и привлек ее к себе, страстно и жадно целуя ее. Стар даже не пыталась сопротивляться. Она в этот момент была похожа на наркомана, который дал себе слово воздерживаться от зелья, долго терпел и наконец-таки уступил желанию организма. Она гладила его мускулистую спину, в то время как Крейн навалился на нее, не отнимая своих губ от ее рта.

Он задрал ее ночную рубашку и прижался губами к ее отвердевшим соскам: сначала он провел по ним языком, затем пососал каждую грудь, после чего принялся осторожно покусывать соски, в то время как руки его ласкали ее лоно. И, как обычно, от его яростной страсти Стар тотчас потеряла голову.

— Крейн, — простонала она, кое-как сумев снять ночную рубашку. Закрыв глаза, повторила: — Крейн…

Он снял брюки бросил их на пол. Больше ничего на нем надето не было.

— Я получил твое проклятое письмо, — сказал Крейн, снова ложась на нее. Его жар, сила, запах его тела переполнили Стар. — Там одна только ложь. Ты не можешь вот так сказать мне «прощай». Наши души — это одна душа. Оставь Ноб-Хилл и всех этих круглоглазых идиотов. Выходи за меня замуж, Стар, не выходи за того круглоглазого маменькиного сыночка, у которого, вероятно, вместо члена маринованный огурец.

Теперь Стар попыталась сопротивляться. Семья… Она уперлась руками в его твердую, как сталь, грудь.