Напротив двери был воздвигнут затянутый материей алтарь, а над ним был укреплен длинный свиток с надписями в стиле китайской иероглифической каллиграфии. На алтаре были в соответствующем порядке разложены колосья хлеба и сплетенные из ивовых прутьев корзины, некоторые из которых были наполнены благовониями. Перед самым алтарем на специальном плетеном коврике сидел, скрестив ноги, человек, облаченный в одежды ярко-красного цвета. Ему было за тридцать, красивое лицо отличалось жестким выражением, по левой щеке змеился шрам от ножа, похожий на зигзагообразную молнию, ударившую в самый угол тонких, плотно сжатых губ. Его темные глаза, казалось, пронзали Фонга насквозь, тщательно изучая его самые потаенные мысли.

«Крестные» подвели к нему Фонга.

— Это Кай Йи, — сказал один из «крестных» на кантонском наречии.

— Снимай одежду, — приказал Кай Йи.

Фонг тотчас же повиновался.

— Изучите его тело на предмет родимых пятен и прочих отметок злых духов.

Оба «крестных» обошли тщедушное тело Фонга, внимательно осматривая и изучая его.

— Похоже, он чист, — хором ответили «крестные».

— Надень штаны.

Фонг повиновался.

— Хорошо ли ты продумал тот шаг, который сейчас намереваешься предпринять?

— Да, Кай Йи, — ответил юноша.

— Ты готов штурмовать Великую Стену?

— Хоть сейчас, Кай Йи.

— А оружие у тебя приготовлено?

— Пока что нет, Кай Йи.

— Как может быть ребенок рожден без матери?

— Моя почтенная матушка следует за мной, Кай Йи, — сказал Фонг, показав рукой на того из «бу хау дой», который был слева от него и чье лицо казалось особенно кровожадным. — Она стоит сейчас но левую руку от меня, а крестный мой отец — по правую.

— Готов ли ты стать кровным братом?

— Готов, Кай Йи.

— Так пусть же тогда твоя матушка прольет материнскую кровь.

Фонга подвели к алтарю.

— На этом алтаре, — сказал Кай Йи, — ты видишь символы нашей тонги. Это блюда с сахаром, чтобы устранять горечь из наших сердец, колосья хлеба, символизирующие изобилие, чаша с маслом, чтобы освещать будущее, и чаша с уксусом, с которым сейчас мы смешаем нашу кровь.

«Крестная мать» схватил Фонга за правую руку и уколол иглой его указательный палец. Затем с силой опустил кровоточащий палец Фонга в обжигающий уксус, наблюдая за тем, как уксус окрашивается в алый цвет, потом этим же пальцем размешал полученную жидкость. Затем «крестная мать» проколол иглой также и свой палец и к покрасневшему уксусу добавил несколько капель своей крови. То же проделал и «крестный отец». Затем при общем молчании каждый из присутствующих в комнате людей подходил к алтарю и подмешивал в чашу собственную кровь. Наконец чашу поднесли Кай Йи; не поднимаясь со своего коврика, он также уколол себе палец и добавил в чашу своей крови. Помешав пальцем жидкость, вытащил палец из чаши и насухо облизал его.

— Теперь, — воскликнул он, — ты стал моим кровным братом.

— Хо! — в один голос крикнули члены тонги, что означало: «Хорошо!»

Передавая чашу из рук в руки, каждый окунал в красную жидкость палец и облизывал его, после чего выкрикивал слова: «Теперь ты стал моим кровным братом».

— Хо! — всякий раз вторили ему члены тонги.

Наконец чаша была передана Фонгу, который повторил весь ритуал.

— А теперь, — сказал Кай Йи, — нужно проверить твое мужество. Ты должен будешь пройти по Дороге Сабель.

Солдаты тонги быстро образовали двойную шеренгу, при этом каждый вытащил из ножен саблю, кинжал или нож. Фонга, который явно нервничал, втолкнули в проход между двумя рядами вооруженных людей, и, по мере того как он продвигался вдоль шеренги, каждый из них, размахнувшись, резко опускал лезвие своего оружия и лишь в самую последнюю минуту молниеносным движением кисти переворачивал свою саблю или кинжал, так что обнаженной спины и плеч Фонга касалась тупая сторона клинков. И все же это была очень неприятная процедура, заставившая немало поволноваться. Когда юноша наконец добрался до самого конца Дороги Сабель, пот лил с него градом.

Затем его вновь подвели к Кай Йи, который поднялся и взял в руки чашу с уксусом и кровью.

— Ты прошел проверку на мужество, — сказал он, — а теперь ты должен выпить кровь своих братьев и поклясться, что никогда не предашь их. Куда бы судьба ни завела тебя, в каждом уголке земли ты непременно отыщешь своих братьев. Они будут защищать тебя до самой твоей смерти. Но только помни, что Суэй Синг не только защищает, но и наказывает. Если ты будешь уличен в предательстве, мы накажем тебя без всякого снисхождения, и вся твоя кровь до последней капли уйдет в землю. Ты понял?

— Понял, Кай Йи.

— Произнеси клятву и выпей кровь.

Фонг взял у него чашу.

— Я торжественно клянусь перед Суэй Синг, — сказал он, поднимая чашу над головой обеими руками. — И в случае, если я окажусь недостойным этой клятвы, то пусть же жизнь моментально покинет мое презренное тело.

— Хо! — прокричала хором тонга, когда молодой человек одним махом осушил чашу с отвратительным содержимым.

Кай Йи протянул руку к сабле. — Теперь ты один из кровных братьев, — сказал он, держа саблю над головой Фонга. — Но до меня дошли слухи, что ты являешься шпионом и работаешь на тонгу Хоп Синг.

Глаза молодого человека расширились.

— Нет, Кай Йи, это ложь!

— Ты предал нашу тонгу своей лживой клятвой и потому за свое предательство должен заплатить полной мерой.

С этими словами Кай Йи резко опустил саблю, наполовину отделив от туловища голову Фонга. Молодой человек рухнул на колени, а из ужасной раны на шее брызнул фонтан крови. Юноша упал в лужу собственной крови, прожив на свете всего девятнадцать лет.

Кай Йи поднял окровавленную саблю и описал ею над головой три полных круга, стараясь, чтобы капли свежей крови с клинка окропили стены и потолок.

— И да постигнет такая же смерть всех шпионов и предателей нашей могущественной Суэй Синг! — провозгласил он.

— Хо! — крикнула хором тонга.

Кай Йи передал саблю одному из «крестных» Фонга и вышел из комнаты; прочие члены тонги стали убирать обезглавленное тело.

Кай Йи был Крейн Канг, наследник Чинлинг, — матери Стар Коллингвуд.

— Моя дорогая графиня, — говорила миссис Леланд Стэнфорд, — я ничуть не сомневаюсь, что вы гений швейной иглы, но на меня вы напрасно тратите время и талант. Я толстая, как корова.

Жена бывшего губернатора и одного из организаторов строительства трансконтинентальной железной дороги, связавшей Калифорнию с остальной Америкой (что произошло восемь лет назад), стояла сейчас перед трюмо в Замке высокой моды графини Давыдовой. Зита сейчас переделывала корсаж на платье миссис Стэнфорд. Две швеи стояли рядом, готовые при первой же необходимости прийти на помощь своей хозяйке, и внимательно наблюдали за всеми движениями Зиты, Джейн Стэнфорд была, вероятно, одной из самых богатых женщин Америки: она была хозяйкой особняка стоимостью в два миллиона долларов, который располагался на углу Калифорния-стрит и Пауэлл-стрит в районе Ноб-Хилл; кроме того, ей принадлежала одна из богатейших в мире частных коллекций ювелирных изделий, в которой насчитывалось шестьдесят пар одних только бриллиантовых сережек. Но то, что Джейн была неимоверно толстой, — это был бесспорный факт. И никакой корсаж не помогал.

— Дорогая миссис Стэнфорд, — улыбаясь, отвечала Зита, — мне рассказали об одной совершенно новой диете: грейпфрутовый салат и чай. Я сама потеряла три фунта за одну только неделю. Вы обязательно должны попробовать.

— Для диет у меня решительно нет времени. Мы с Леландом всегда ходим на эти политические банкеты, а куда уж с диетой на банкет? Когда начинаются все эти бесконечные нудные речи, только и спасаешься, что едой. Ну а раз уж мы заговорили о политике, как там дела у бедного сенатора Коллингвуда?

— Полагаю, сейчас ему гораздо лучше.

— Рада слышать это. Он ведь такой приятный человек — и такой красивый! Что ж, Зита, вам опять удалось: платье получилось восхитительное, как, впрочем, и вообще все ваши платья. Я беру все шесть.