К вечеру, несколько успокоившись, она зашла в магазин и встретилась с виновницей своего несчастья. Обе женщины отошли в сторону. Место для объяснения, конечно, не очень удобное — народ видит и слышит, да теперь до того ли. Первой заговорила Дарья: «Беременная я. Тебя же он не любит, насильно мил не будешь. Тебе легче, у тебя нет детей от него. А мы уедем к тетке в Норильск».

Быкова, вновь потеряв над собой контроль, гневно жестикулируя и высказывая угрозы, едва не подралась с Денисовой и со слезами на глазах убежала домой. Ушла и Дарья. Оставшиеся покупательницы посудачили о происшедшем, кое-кто даже высказал опасение: «Не натворила бы Клавка чего?»

А в пять часов утра на следующий день скотник Лобода, возвращавшийся с ночной работы домой, обнаружил пьяного, лежащего на полпути между домами Быковой и Денисовой. Мороз покрыл ледяной коркой тело и одежду, разбросанные в стороны руки; в правой была зажата бутылка с чем-то вроде самогона. Бутылка была заткнута газетной пробкой. Крови на одежде не видно, шапка отсутствовала. Человек был мертв.

Через несколько минут, разбудив участкового инспектора Ахметова, Лобода взволнованно и сбивчиво рассказал ему о смерти Василия. Ахметов быстро навел порядок: обеспечил охрану места происшествия, затем пошел в контору совхоза звонить дежурному районной милиции. Туда же он пригласил Петра Захарова, собутыльника потерпевшего, чтобы выяснить, не причастен ли тот к смерти Пономарева, не пытался ли замести следы, имеет ли алиби.

Захаров, перепугавшись, сразу протрезвел, стал утверждать, что вечером пил один, а Пономарева не видел. «А самогон, мол, Ваське, могла дать бабка Пелагея — обещала угостить, если они привезут ей соломы».

Пока шел допрос Захарова, сообщили обо всем Быковой. Она восприняла трагическую весть безразлично и ответила вызывающе: «Не муж он мне!» Из дома не вышла. Такое поведение настораживало.

Я был тогда следователем районной прокуратуры. На место происшествия выехал вместе с инспектором уголовного розыска Абылкасимовым и судебно-медицинским экспертом Красильниковым. Осмотр места происшествия был недолгим. Имеющиеся следы обуви деформировались и для исследования не были пригодны. Странно, что телогрейка была чистая, а брюки выпачканы в грязи. К месту происшествия вели следы волочения, которые просматривались на расстоянии 12 метров. Направление этих следов было от дома Быковой к дому Денисовой.

По заключению судебно-медицинской экспертизы смерть Пономарева наступила в результате колоторезаного ранения с повреждением важных жизненных органов. Эксперт высказал предположение, что орудием такого ранения могли быть... ножницы. При осмотре одежды потерпевшего было установлено еще одно важное обстоятельство: майка и рубашка были продырявлены тем же предметом, а телогрейка совершенно цела, хотя в момент осмотра все пуговицы на ней были застегнуты. Долго искали шапку Пономарева, но найти ее не удалось.

Все это наводило на мысль, что убили Пономарева в домашней обстановке, затем надели на него телогрейку и отнесли сюда, на улицу. Так, логически размышляя, я приступил к допросам.

Быкова вела себя замкнуто, отвечала на вопросы односложно: никуда из дома не выходила, к смерти парня никакого отношения не имеет, и это ее не интересует. На вопрос о том, где мог Пономарев находиться вечером, ответила, что об этом должна знать его новая жена. И, не сдержавшись, бросила: «Они же в Норильск собирались». Однако отец и мать погибшего утверждали, что часов в семь вечера, надев телогрейку и шапку отца, Василий пошел забрать одежду у Клавдии. Родители подтвердили, что это та самая телогрейка. Виновной в смерти сына считают Быкову.

Поздно ночью я закончил допрос Денисовой. Общее впечатление она произвела неплохое: откровенна, в отличие от Быковой на все вопросы дала обстоятельные, убедительные ответы. Случившееся переживает. Высказывает искреннее сожаление, что «так ни за что погиб парень». Рассказала она и об обстоятельстве, которое могло иметь прямое отношение к расследуемому событию. А именно: три дня назад к ней в гости приехала подруга Ирина Штепа. В прошедший вечер они засиделись. Она занималась домашним хозяйством, ждала Василия, а Ирина читала. В это время кто-то с улицы ударил по окну, выбив стекла. Они напугались, выключили свет, но так как ночь была дождливая и очень темная, в окно никого не увидели. Они подмели стекла, выбросили их на улицу, завесили окно одеялом. До утра их больше никто не тревожил. Василий не пришел. Было это заполночь — полпервого.

Штепа была тут же допрошена и подтвердила показания Денисовой.

Казалось, все подтверждало подозрения о мести Быковой.

Во время ужина Ахметов и Абылкасимов рассказали мне о результатах своей работы. Они сделали подворный обход и побеседовали со многими жителями села.

Ахметов допросил бабку Пелагею. Оказалось, что Василий зашел к ней и попросил выпить в счет будущих услуг. Она угостила его самогоном, выпил он немало и сидел у нее долго, так что надоел своими разговорами. В двенадцать часов ночи она выпроводила его, а чтобы не обиделся, дала на дорогу бутылку самогона, заткнув газетной пробкой.

Еще более интересные сведения получил Абылкасимов. Он нашел двух свидетелей — супругов Каримовых, которые, возвращаясь домой в три часа ночи из гостей, видели, как из трубы дома Быковой шел дым, а в доме не спали.

Утром при обыске в доме Быковой на ее рабочем плаще были обнаружены застиранные пятна, похожие на кровь. Происхождение их она объяснить не могла. Когда у нее попросили для осмотра личные вещи Пономарева, то она вдруг заявила, что он якобы забрал их после ссоры около девяти часов вечера. Одежда Пономарева действительно отсутствовала, и ее не удавалось найти. Оставалось согласиться с Быковой о том, что Пономарев приходил за одеждой, только не в девять, а после двенадцати ночи, так как у бабки Пелагеи он находился неотлучно. Было только непонятно, почему Быкова заинтересована называть более раннее время прихода к ней Пономарева. Продолжая обыск, мы извлекли из печи большое количество золы, в которой обнаружили несколько обуглившихся пуговиц. На вопросы о том, каким образом в печи могли оказаться пуговицы и топила ли она ее ночью, Быкова заявила, что это все ей подстроила Денисова. Такое поведение Быковой с учетом показаний свидетелей Каримовых убеждало, что прошедшей ночью она сожгла в печи какую-то одежду. «Свою или Пономарева?», — подумал тогда я, но не высказал никаких предположений.

Допрос Быковой был продолжен в кабинете участкового инспектора. Она отрицала абсолютно все. А после проведения очных ставок с Каримовыми, с бабкой Пелагеей и другими свидетелями, изобличавшими ее во лжи, она замкнулась и от дачи дальнейших показаний вообще отказалась. Что ж, это ее право.

Но нам представлялось, что Быкова, защищаясь, заняла неразумную позицию, не признавая даже очевидные, бесспорные факты. Это могло свидетельствовать лишь о том, что в совершенном преступлении она не раскаивается.

Считая преступление уже почти раскрытым, Абылкасимов уехал в райцентр. Я остался в деревне еще на несколько дней, чтобы оформить собранные доказательства. Обязал Быкову явиться в прокуратуру, где собирался предъявить ей обвинение.

Перед отъездом я зашел в контору, где мне передали анонимное письмо, найденное утром уборщицей. В письме сообщалось, что следствие ведется неправильно, убийство совершила не Быкова, а Денисова, которая из своего дома перенесла труп на улицу.

Несмотря на то, что письмо было написано печатными буквами, я сразу подумал, что это дело рук Быковой, которая наивно пытается направить следствие по ложному пути.

Почерковедческая экспертиза установила: автор анонимки — Быкова. Другая экспертиза в вырезках пятен из изъятого плаща определила наличие крови. Быкову арестовали. Следствие было окончено, и дело направлено для рассмотрения в суд.

Это было мое первое серьезное дело, расследованное, как мне казалось, без изъянов. Все было выполнено, как меня учили в институте. У меня еще свежо было в памяти аналогичное учебное дело об убийстве мужа женой из ревности, которое мы обсуждали на семинарских занятиях. Доказательств по тому учебному делу было гораздо меньше, но они, по мнению преподавателя, являлись достаточными для вынесения приговора.