Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Я сидела не шелохнувшись. Как же просто это звучало! Сколько мучений мы пережили, а тут Тони стоит с цветочком в петлице и преспокойненько мне все рассказывает— о том, как на следующий день уехал с острова, вернулся к своей работе и своим клубам, званым обедам и танцам, к своему пустому, легкомысленному образу жизни.

— Ты едва не погубил нас, Тони, — сказала я.

— Я никогда не позволил бы, чтобы Артура осудили.

— Ты уже позволил ему пережить невыносимые страдания. Почему ты промолчал тогда? Вот чего я не могу тебе простить.

Он смутился.

— Послушай, Марша… Ведь речь шла не только обо мне. Выступи я тогда со свидетельскими показаниями, мне пришлось бы упомянуть и об этой ее проклятой коробке. А она мне сказала, что там лежат и другие письма. Некоторые—от здешних женатых мужчин, с которых она тоже намеревалась получить денежки. Это был сущий ад, Марша.

— Да. Это был сущий ад для всех, — согласилась я, — А для некоторых из нас этот сущий ад продолжается.

Он подошел ко мне и остановился, пристально глядя на меня.

— Полагаю, все бесполезно, Марша? Все кончено, да? Между мной и тобой?

— Да, — спокойно ответила я;—извини, Тони. Но все кончено.

И я даже не знала, насколько была близка к истине.

В ту ночь разразился шторм— типичное для осени смятение природы; он обрушился со стороны открытого моря мощными валами на отдаленные скалы и вызвал в заливе волнение. Помню, волной смыло пустую бочку из-под бензина, и во время прилива она стала биться о дамбу, пока Майк в резиновых сапогах не пробрался туда вброд и не спас ее.

На следующее утро на крыльце валялась еще одна подохшая ворона. Возможно, разбилась об окно. Мэгги пожелала, чтоб ей пусто было, но я почему-то расстроилась. В этих воронах ощущалось некое дерзкое нахальство, забавлявшее меня, — если что-то вообще могло забавлять меня в то время.

Однако еще раньше, накануне вечером, произошла настоящая трагедия, потрясшая и расстроившая меня до глубины души.

Умерла Агнесс Дин. Ночная медсестра спустилась вниз, чтобы принести ей ужин, а когда вернулась, Агнесс была уже бездыханна. Умерла она в одиночестве, повернув лицо к фотографии дочери, которая всегда стояла на столике подле ее кровати. Ее худое изможденное лицо казалось совершенно спокойным и умиротворенным.

Медсестра была молода и эмоциональна. Она сбежала вниз и нашла Мэнсфилда Дина в библиотеке. Время было позднее, но он еще не ложился. Сидел перед горящим камином, обхватив голову руками. Сначала девушка подумала, что он спит, и, наклонившись к нему, коснулась его руки.

— Мне очень жаль, мистер Дин. Я…

Она расплакалась, и он поднял на нее глаза.

— Моя жена? — хрипло спросил он.

— Да. Только что. Очень спокойно.

Ее всю трясло, и он встал и обнял ее своей огромной рукой, чтобы успокоить.

— Все в порядке, моя милая… Именно так ей и хотелось умереть.

Он велел ей некоторое время побыть внизу, а сам поднялся наверх. Она услышала, как он закрыл дверь Агнесс, и наступила тишина. В девушке вдруг зашевелился страх. Какая-то она была жуткая, эта тишина — не звали никаких слуг, не посылали за доктором, вообще не наблюдалось никакого тихого движения, обычного для дома, который только что посетила смерть. Она снова поднялась наверх и отворила дверь.

Мэнсфилд Дин на коленях стоял рядом с кроватью и держал в руке револьвер.

К ней тотчас вернулось мужество. Она резко сказала:

— Не делайте этого, мистер Дин. Это малодушие.

Он как-то странно на нее взглянул. Потом поднялся на ноги, двигаясь медленно, с некой спокойной осторожностью.

— Да, — ответил он. — Не беспокойтесь, милая. Я не стану причинять вам лишние неприятности.

Потом он вышел, по-прежнему не выпуская из рук револьвера. Однако прежде разрядил его, словно затем, чтобы ее успокоить.

— Я позвоню доктору, — сказал он.

Тогда я этого еще не знала. Единственное, что я знала, — это что Агнесс Дин умерла. Это не явилось неожиданностью, но Дины были частью нас, по крайней мере в течение некоторого времени. Его громоподобный голос и сердечное гостеприимство вызывали у дачников самые теплые чувства. Я не раз встречалась с ним на площадке для гольфа— играл он отвратительно, но был неизменно мил, даже шутил порой:

— Как так получается, мисс Ллойд? Чуть изменю направление удара— и мячик отлетает чуть не к самому клубу!

С Агнесс Дин я не была близко знакома. Конечно, она была гораздо старше меня; к тому же зачастую оставалась дома, отпуская мужа одного.

— Моей жене нездоровится, — бывало, пояснял он с обеспокоенным видом. — Я решил, что ей лучше отдохнуть.

Он был общителен. Любил людей. А теперь остался в одиночестве, которое обрушивается на любого мужчину вместе с бедой. У него было множество знакомых, но не было близких друзей. Будь он женщиной, я бы незамедлительно отправилась к нему домой. Но с мужчиной все было по-другому.

Новость эта пришла ко мне, как обычно, вместе с подносом с завтраком, и сразу на меня навалилась печаль. Я провела отвратительную ночь—из-за откровений Тони и еще одной мысли, которая ни на миг не оставляла меня, — мысли об Аллене, томившемся в клинтонской тюрьме. К тому же мне вдруг снова показалось, что один из звонков как раз перед полуночью задребезжал. Хотя день начался невесело, его следовало бы отметить красным цветом в моем календаре, и до конца моей жизни он останется для меня праздничным.

Ибо именно в тот день шериф разгадал тайну происшедших у нас убийств.

Он знал разгадку еще с того междугородного звонка, когда велел своей стенографистке отключиться от телефона. «Положите свою трубку, Мейми. Это конфиденциально», — сказал он ей тогда и выслушал собеседника с мрачным видом. Однако в действительности он знал ответ еще раньше—после той последней поездки в Нью-Йорк вместе с Говардом Бруксом.

Накануне вечером шериф допоздна засиделся в здании суда. Мейми ушла, и здание опустело. Заявилась уборщица со своим ведром, и он отослал ее прочь. «Здесь и так все в порядке, — проворчал он. — Ежели хотите честным трудом заработать свои денежки, то пойдите и наведите порядок в кабинете нашего славного окружного прокурора. Вот там действительно есть чем заняться!»

На столе перед Шендом лежала черновая запись того междугородного разговора, заявление нью-йоркского ювелира, медицинский журнал, найденный в кабинете доктора Джеймисона, и карта острова. На карте были отмечены четыре крестика— по одному на каждое убийство и еще один обозначал то место, где было совершено нападение на Аллена — у верхнего конца тропинки над Каменистым ручьем. Лежала там и еще одна бумага, и именно на ней сосредоточил шериф свое внимание. То была записка, найденная у доктора в корзине для мусора: «Я оказался в невероятной сит...».

Шериф просидел долго, вертя ее в руках. На листке, лежавшем перед ним, он записал несколько вопросов, и некоторые из них отметил галочкой— ответы на них он уже знал. Еще прежде, чем Мейми извлекла из почты письмо о щенке пекинеса, он уже знал, откуда взялась та вырезка. Он узнал это в Нью-Йорке, на складе. Но кое-что было ему все еще неясно.

Кто отбуксировал труп Джордан в море? Зачем Люси встречалась с Джульеттой в то утро, когда последняя была убита? Кто напал на Мэгги?

Кто устроил обыск в квартире Джульетты и в нашем нью-йоркском доме?

Какое-то время шериф еще сидел, склонившись над листком. Затем, около полуночи, нахлобучил на голову шляпу и отправился в тюрьму. Когда он вышел оттуда, то уже имел ответы на два вопроса.

Это была бурная ночь. Ему удалось поспать всего часов пять. А на следующее утро спозаранок, облачившись в непромокаемый костюм и резиновые сапоги, шериф отправился на остров.

Дело было закончено, доказательства собраны. В десять утра Рассел Шенд в ожидании сидел у себя в кабинете, положив перед собой тот листок, а Мейми отбивалась от непрошеных посетителей, которые в противном случае непременно проникли бы внутрь. Шериф все так же сидел у себя, когда в комнату вошли трое мужчин. Вошли очень робко— Тони Радсфорд, Говард Брукс и Боб Хатчинсон. Явились они все порознь и сейчас настороженно смотрели друг на друга. Шериф, однако, был совершенно спокоен и невозмутим.

125
{"b":"208915","o":1}