Заснуть мне удалось лишь ближе к рассвету, а потому я, к сожалению, проспала допоздна. Когда появилась Мэгги с недовольным лицом и с моим завтраком, поначалу я подумала, что ее недовольство адресовано мне. Оказалось, нет. К кофейнику был прислонен запачканный конверт— сухой, но с явными признаками того, что недавно он промок насквозь; на конверте значилось мое имя и адрес, почти что стершиеся, ибо были надписаны карандашом, причем печатными буквами.

— Судя по всему, его оставил тот бродяга, — чопорно заявила Мэгги. — Уильям привел его в порядок— счистил грязь, ну и все такое. Оно лежало под подушкой на кушетке в библиотеке.

Она стояла надо мной, сгорая от любопытства, и была явно возмущена, когда я отослала ее прочь, прежде чем вскрыть конверт. Как и все личные горничные, долгое время прослужившие на одном месте, она всецело жила моей жизнью, и обычно у меня не было от нее секретов; Но письмо это вызвало у меня какое-то странное ощущение, хотя, вскрыв конверт, я не сразу поняла, что означает его содержимое. Внутри находилась одна-единственная полоска бумаги, без даты и места, а на нем— всего лишь несколько слов, также выведенные печатными буквами карандашом, к тому же дрожащей рукой. Там было написано: «Вашего человека зовут Джонас Трипп, он из Клинтона».

Но в отношении подписи ошибиться было нельзя. Там было нарисовано нечто напоминающее автобус, но это вполне мог оказаться и трейлер.

Моя первая реакция была чисто нервного свойства. Столь велико было мое облегчение, что я откинулась на подушки и почувствовала, что вся дрожу. Аллен жив! Что бы с ним ни случилось, он все-таки жив!

Прошло какое-то время, прежде чем я вспомнила о записке и снова посмотрела на нее. Что еще за человек? Бродяга? В окрестностях было множество Триппов, но я никогда не слышала ни о каком Джонасе. «Вашего человека зовут Джонас Трипп, он из Клинтона». И тут наконец до меня дошло. Джонас Трипп— это свидетель, способный подтвердить алиби Артура, тот самый, которого нашел Аллен Пелл. Значит, Артур спасен. Я почувствовал, что меня захлестнула волна облегчения и тут же вновь бросило в дрожь.

На все это ушло какое-то время, так что, когда я кинулась к телефону в гостиной, выяснилось, что бродяга тот уже предупрежден и отпущен. Тогда я попыталась связаться с Расселом Шендом, но его не оказалось на месте: таким образом, большую часть утра я провела в собственном автомобиле, пытаясь отыскать своего бродягу на одной из дорог, ведущих к мосту и далее на материк. Однако, в свойственной подобным типам манере, он, очевидно, избегал оживленных магистралей. Мне так и не удалось отыскать его, и больше никогда в жизни я его не видела.

Тот день мне запомнился навсегда, он был соткан из надежды, перемежающейся с тревогой. Я позвонила Артуру в Мидлбанк и сообщила ему имя Джрнаса Триппа, но у меня не хватило духу поведать ему о первом браке Джульетты. Казалось, он отнесся к моему сообщению довольно скептически, правда, сказал, что попытается отыскать этого человека. Но на смену первоначально испытанному мною облегчению по поводу участи Аллена Пелла явился страх. Он лежал где-то больной или раненый. Тот бродяга сказал, что сам только вышел из больницы, и я была уверена: именно там Аллен и передал ему эту записку. Но почему бы так и не сказать? Почему было не сообщить мне, где он находится? Возможно, все эти подробности мне должен был сообщить посыльный. И все же, к чему такие предосторожности с этой запиской, написанной печатными буквами и без подписи?

Тогда-то меня вдруг осенило, что, где бы Аллен ни находился, он не желал быть обнаруженным, что он скрывается намеренно. Но почему? От кого? От полиции? Или от того, кто побывал в его трейлере?

Тяжелое это было время, и его ничуть не скрасил короткий визит шерифа собственной персоной ближе к вечеру. Он очень торопился. Заходить в дом не стал, и я разговаривала с ним прямо на подъездной аллее, рядом с его старой колымагой.

— Что это за тип забрел к вам вчера вечером? — поинтересовался он. — Как-то это странно, вы не находите, Марша?

— Не знаю. Время от времени к нам забредают подобные типы, — уклончиво отозвалась я.

— А в доме горел свет и все такое?

— Кажется, да. И Уильям еще находился внизу.

Он повертел в руках свою шляпу.

— Свет горит и слуги не спят, — рассуждал он. — И все-таки этот парень направляется прямиком к парадному входу. К тому же на острове не больно-то жалуют бродяг, и им это известно, но он заявляется прямо в этот дом. Похоже, что у него была на то какая-то причина, а?

Должно быть, я заметно смутилась, ибо он смерил меня жестким и холодным взглядом.

— Я не интересовалась его причинами, — ответила я. — Видно было, что он замерз и промок до нитки. Наверное, он заметил с дороги, что в доме горит свет, и завернул сюда.

— Он ведь миновал множество других домов, прежде чем добрался до этого.

Но больше шериф не стал задавать никаких вопросов, хотя и высказал несколько нелицеприятных замечаний в адрес местной полиции за то, что те отпустили бродягу, прежде чем сам он успел о нем узнать. Я испытала неловкое ощущение, потому что

он не сводил с меня испытующего взгляда. В конце концов он забрался в свою машину и устроился поудобнее.

— Не удивляйтесь, что бы вы ни услышали, — изрек он напоследок, чуть ли не весело. — По крайней мере Буллард теперь доволен, а это уже кое-что.

Я не поняла, что он имел в виду, и не придала этому особого значения. Мои мысли тогда занимало другое: права ли я была, что не сказала ему о письме; а потому новость, которую я узнала в четыре часа следующего дня, воистину ошеломила меня.

Фреда Мартина арестовали в его собственном доме рядом с гольф-клубом и увезли в Клинтон на допрос. 

Это казалось невероятным. Фреда все знали и любили. И Дороти тоже любили. У них вот-вот должен был родиться ребенок, и по меньшей мере с дюжину знакомых мне женщин вязали для него шерстяные пледы. Нет, только не Фред. Здесь наверняка какая-то ошибка. Он занимается инструктажем в клубе уже пять лет или около того, и его крепкая фигура и видавшая виды кепка стали столь же привычными для нас, как лужица у восьмой отметки на поле для гольфа или травяное покрытие, за которым он столь неукоснительно следил.

Известие это мне принес Тони Радсфорд. Когда все произошло, он как раз находился в клубе, и я никогда его раньше не видела таким возмущенным.

— Это просто безобразие, натуральный произвол! — заявил он. — Ох уж мне эти окружные полицейские! Что они понимают? С какой стати цепляться к Фреду? Сомневаюсь, что он вообще был знаком с Джульеттой, а уж что касается этой Джордан…

Он всего лишь выражал словами всеобщее негодование, охватившее колонию дачников. Однако этот арест Фреда Мартина принес и некоторую пользу— во всяком случае для нас. Было очевидно, что если Фред виновен, значит Артур—нет, в результате чего почти все дачники, поодиночке или же парами, заглянули в тот день к нам на чай.

Раньше такой поворот в общественном мнении, возможно, и порадовал бы меня, сейчас же это, казалось, не имело никакого значения. То, что поначалу выглядело простым визитом вежливости, быстро превратилось в массовый митинг протеста. Люди все приходили и приходили. Помню, что пирожные и оладьи у нас очень скоро кончились, и Уильям сновал взад-вперед, разнося тосты с корицей и прочую снедь, в спешке приготовленную Лиззи.

Все это, конечно же, были пустые разговоры. Никто толком не знал, почему задержали Фреда— разве что это было как-то связано с нашими убийствами. Да и это предположение было основано лишь на истеричном заявлении Дороти, что он не имеет к убийствам никакого отношения. Мэнсфилд Дин, проезжая мимо дома Фреда, услышал чей-то крик и плач и остановил машину. Он застал Дороти одну, она лежала на кровати ничком и причитала, что Фред ни в чем не виноват и что полицейские пришли и забрали его, когда он завтракал.