— Ааа… тогда ладно, — потянулся на постели дио Нориэль. — Тогда ждем моих людей и едем в столицу.

Требовательный взмявк торчавшего напротив двери Черныша прервал беготню Рэниари. На миг застыв, юноша уставился в блестевшие золотом глаза кота.

— Ты… уверен? — Нерешительно уточнил он миг спустя. Маго-кот весело ухмыльнулся во все клыки и демонстративно похлопал крыльями.

— Эээ… парни, вы чего задумали?! — Подскочил с постели Ольвин. Но Рэниари уже взобрался на широкую спину своей зверушки.

— Расслабься! — Немного безумно рассмеялся он. — Ты же сам мне песни пел… Мол, теперь моя очередь и все такое! Ну, так я полетел!

И с оглушительным хлопаньем крыльев Черныш мощно взметнулся в темное небо, пахнувшее грозовой свежестью.

Чтобы в следующий миг исчезнуть в воздушном портале…

…Гроза за распахнутым окном все никак не могла разродиться дождем. Частые, короткие, но очень яркие вспышки резко высвечивали деревья в парке, что едва не ломались от сильного ветра. Но потом наступавшая темнота становилась особенно непроницаемой. Со стороны незакрытого окна пронзительно-сладко пахло какими-то ночными цветами. И этот тяжелый, удушливый аромат, накладываясь на грозовую свежесть ветра, будил в душе мужчины нечто дикое… первобытное… что невозможно было описать словами, а только почувствовать.

Лишь один магический светильник освещал кабинет. Его довольно тусклое мерцание с трудом разгоняло мрак в большой комнате. Эд и эту бы лампу загасил, но недавно побывавший у короля Верховный маг настоял на разговоре при свете. А потом стало лень закрывать колпак лампы.

Эдмир и так превосходно знал то, что пытался донести до него разъяренный Итарон. Ничего нового дядя не сказал. И что нельзя было отпускать Рэни… нельзя отдавать такое оружие как Искра в чужие руки… и что со временем все бы стерпелось-полюбилось… и что они связаны самими аурами…

Король все это знал. И молчал, позволив Итарону выплеснуть свое возмущение. Лишь под конец ответил:

— Я больше не буду его неволить, — губы слушались плохо, словно онемели. — Я ведь рассказал тебе, что было… да ты и сам кое-кто увидел. Не зная о нашем прошлом, я повторил ту же ошибку, что и тогда. Пусть не столь явно, на новом витке развития, но повторил. То же принуждение… тот же шантаж… та же боль для того, за кого жизнь отдать готов! Хорошо хоть физического насилия не было. Но моральное ничем не лучше, пусть шрамы от него и не видны.

— Но ведь ОН любит тебя!.. — попытался возразить Итарон, отчаявшись достучаться до разума племянника.

— Он ЛЮБИЛ меня, — уточнил Эдмир, крутя в руках пустую чашу: на столе стояло сразу несколько полных кувшинов с вином, но мужчина не мог сделать и глотка — настолько тошнило от выпивки. — Я сам все разрушил. И так и не смог вернуть его любовь. И не говори мне о жрецах. Храмы не будут вмешиваться, если Искра обретет свое счастье. Им бы лишь магия проснулась. Она и проснется… А я буду спокоен — с дополнительной защитой со стороны храмов Рэни можно ничего не бояться…

Как и когда покинул его кабинет Верховный маг, король не помнил, сосредоточившись на собственных переживаниях. Эдмир так и не смог понять, чего больше намешалось в его в душе — злости, усталости, ревности или любви — никто не смог бы разобраться. И он в первую очередь. Рэниари не желал ему подчиняться, не желал признавать их связь. Не отказывая мужу в близости, второй король не впускал его ни в душу, ни в сердце, предпочитая не верить в любовь Эдмира. Нет, старший король давно признал и проклял тот факт, что именно он спровоцировал всю ситуацию в целом. Но ведь после произошло столько… такого, что связало супругов крепче любых уз. Но Рэни упрямо не признавал, что его тоже тянет к мужу, объясняя это притяжение только желанием тела.

Одно время Эдмиру казалось, что муж все еще любит его, несмотря на обиды. Но даже если так и было, то Рэниари старательно душил в себе недостойное, как он считал, чувство к тому, кто им всего лишь пользовался. И теперь Эдмир понимал подоплеку всех этих событий. Понимал, отчего их двоих буквально искрило от близости, почему невидимые цепи приковали двух незнакомых вроде бы людей с первого взгляда, с первой встречи.

Он сам в прошлой жизни соединил их ауры, желая спасти и не желая терять того, по кому сходил с ума от страсти. Сходил так, что невольно бросил возлюбленного в пучину боли, отчаяния и унижений! И оставалось лишь благодарить богов, что в этой жизни он хотя бы избежал большей части тех мерзостей, что творил по отношению к Раулю/Рэниари тогда. И в то же время в душе оседала горечь осознания, что и в новом воплощении не сумел до конца защитить любимого от самого себя.

А еще он устал бороться за любовь мужа. Устал доказывать ему, что не может быть без него. И в то же время Эдмир отчаянно желал, чтобы Рэни САМ приложил хоть какие-то усилия к их сближению. Ему было больно от того, что только он один из кожи вон лезет, чтобы пробить чужую недоверчивость. Неужели так трудно поступиться собственными принципами, если любишь по-настоящему?!

И тут же понимал, что лжет самому себе… Даже на пике обиды, в самом начале их столь неудачного замужества Рэни не раз предпринимал шаги к их сближению, которые он просто не замечал, продолжая вести себя как самовлюбленный идиот.

И чувства юноши незаметно угасли, сменившись всего лишь привычкой. Что и неудивительно — это ведь Эд всегда и везде его добивался, ревниво забирая любую инициативу у возлюбленного. Это было и ТОГДА, это случилось ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС. Надо признаться — он болен Рэниари… болен так же, как Натаниэль был болен Раулем. Это он, во всех воплощениях изначально добивался мужа, ставил его в такие условия, что тому некуда было деться. Лишал малейшего выбора, упорно отсекая любимого от других претендентов. Это он изо всех сил рвался за любимым, это он добивался его любыми способами, подчас подлостью и жестокостью. А Рэни… он всегда только отвечал на его чувства, часто после долгих колебаний и сражений. И вот теперь наступила расплата. Связанные воедино ауры и судьбы не предполагали возможности влюбиться раз и навсегда. Всего лишь то, что двое неизбежно встретятся в новых воплощениях. У Эдмира был шанс получить любовь своего единственного. Он его упустил, а вот другой не растерялся, подхватил упавшее сокровище и, кажется, сделал Рэни по-настоящему счастливым. Это раньше Бешеный король разорвал бы соперника в клочья, а мужа запер в башне, ревниво не подпуская к нему никого. Но теперь…

Теперь Эдмир лишь молча сидел, сгорая от болезненной ревности, но не стремился крушить все вокруг. Рэни… Его золотой мальчик… Если он любит этого типа, то как Эд может уничтожить его сердце, зная, что смерть разлучника ударит по любимому. Выслать того типа прочь из страны?.. И жить, видя, как страдает твой единственный… как его душа рвется на части… как умирает тело, деля ложе с НЕ любимым?!

Эдмир больше не мог обречь юношу на такое. Пусть уж только его сердце разорвется от тоски и боли… пусть он останется с нелюбимым ребенком на руках — все равно мальчишка частичка ЕГО мужа… Но зато Рэниари будет счастлив!

И только ради его спокойствия и его счастливой улыбки, обращенной на чужака, стоит отпустить свою золотую птицу на свободу.

Как режет сердце…

Близкая вспышка молнии на миг ослепила короля, залив комнату болезненно ярким светом. Эдмир невольно зажмурился, пытаясь сморгнуть плавающие перед глазами цветные круги. А когда проморгался, то увидел прямо перед собой разъяренного Рэниари.

— Ты мне теперь всегда будешь мерещиться?.. — тускло пробормотал король, все-таки потянувшись за вином. И тут же ослеп по-настоящему, получив крепким кулаком по лицу!

— Ну ты и, гаааад! — Не хуже змеи прошипел любимый муж, выбивая из руки Эдмира серебряную чашу. — А меня спросить слабо было?! Я-то как идиот обрадовался — думал, ты, наконец, надумал поговорить со мной по душам! А ты!.. Опять все сам решаешь?!