…Прислонившись лбом к нагретому солнцем стеклу, Верховный король смотрел, как в садовой беседке непривычно веселый Рэниари разговаривает с Ольвином дио Нориэлем.

Разговаривает… смеется… жестикулирует.

Как смотрит… как сияет лишь для него одного.

Так живо. Так непосредственно. Так тепло.

Как никогда с Эдмиром…

И пусть Баррэт уверяет, что этих двоих ничто кроме дружбы не связывает… что дио Нориэль всегда относился и относится к Рэниари, как к младшему братишке… и что у северянина, кажется, есть какая-то там невеста…

Невозможно ТАК смотреть на названного брата. И Рэни… даже издалека видно, что ему нравится Ольвин, что у них масса общих разговоров и общих интересов. Да и сам бывший цитаделец даже на самый предвзятый взгляд весьма хорош как мужчина. И явно не ровно дышит к Искре.

Скрывшись за портьерой из морского шелка хитрого плетения (изнутри все видно, а снаружи — непроницаемая завеса), Верховный король взглядом ласкал любимого. Надо же! Вроде немного времени прошло, а такое впечатление, что Рэниари подрос. И теперь заметно, как красивый мальчик незаметно превращается в не менее красивого молодого мужчину. Стали чуть шире плечи, обозначился кадык… даже, кажется, немного вытянулся. Нет, никогда возлюбленному не стать столь высоким и мощным как Эдмир, так и останется по жизни хрупким и тонким. Но детские черты уже совсем исчезли из облика Рэни, заменившись яркой завершенностью молодости.

Как же ты прекрасен, любимый мой! Не удивительно, что люди тянутся к твоему свету и теплу.

Но вот некоторые слишком уж злоупотребляют оказанным доверием!

Король нахмурился, увидев, как Ольвин взъерошил волосы Искры, рассыпав ничем не скрепленные локоны по плечам юноши. Утреннее солнце тут же радостно полыхнуло чистым золотом в шелковистых прядях. А Рэни, смеясь, лишь небрежно отмахнулся, что-то взахлеб рассказывая заинтересованному дио Нориэлю. И где только Баррэт шляется? Почему не приструнит своего «друга»?! Ах, да… брат же отбыл в Круглый Холм — там пираты стали шалить, пользуясь отсутствием в доме хозяев…

Но дио Нориэль остался, хотя вроде бы его ничего больше не держало в Меайре. Раньше Эд приказал бы убить соперника. Или нет — вышвырнул бы из страны, чтобы не тревожил покой его мужа. Но теперь…

Раз он не в силах дать любимому личного счастья, так, может, стоит его отпустить с тем, кто ему дорог?

Отодрать с кровью, вырвать из собственной души, располосовать сердце в клочья. Но отпустить. И утешаться тем, что возлюбленный счастлив. Нельзя повторять прошлое. Нельзя делать любимых несчастными.

Боги мои милосердные, как же мне больно!

Карлаэль Деззион медленно шел по залам родового особняка. Разграбленного, с выбитыми окнами, но уцелевшего в пожаре войны. Во многих комнатах и залах мебель была перевернута, разбита, а то и порублена — здесь они выдержали непростой бой, прикрывая уходивших на тот берег беженцев.

Вокруг деловито суетились слуги, все отмывая и восстанавливая.

Карлаэль помнил этот дом с самого детства. Все эти комнаты, садики, коридоры, потаенные уголки, где он так любил играть ребенком. И которые показал своему Валиэлю.

Вал… мой любимый, мой синеглазый муж! Без тебя в этом огромном доме так холодно и пусто. Постоянно плачет в детской наш сын. Марэт тоже тебя потерял. Отец совсем поседел. Он, конечно, крепится, но все равно не может тебя забыть. Даже слуги прячут слезы — тебя все-таки здесь любили, мой строгий, но справедливый супруг. Как же дальше жить без тебя?

Зайдя в уже восстановленную малую гостиную, Карлаэль увидел сидевшую в кресле грустную леди Зоратту. Девушка надломленной веткой склонялась над недовольно сопевшим на ее коленях Маром. Кормилица, сложив руки на тугом животе, чинно возвышалась рядом. Тут же о чем-то негромко переговаривались лорд Тарлит и дед Зоратты — барон Эссерил. Карлаэль поймал себя на мысли, что все чаще и чаще видит Эссерилов в своем доме. Раньше он как-то не замечал их, но когда первое горе утихло — был благодарен молодой леди за ее внимание к сыну. Вот только не хотел даже рассматривать саму возможность повторного брака, на что намекал ее дед. Валиэля ему никто не заменит.

…А Зоратта Эссерил едва сдерживала так и норовящую выплеснуться ярость!

Все эти дни она из кожи вон лезла, пытаясь всем вокруг, и Карлаэлю в частности, доказать, насколько хорошей матерью она будет этому блюющему после каждого кормления щенку! И что?!

А ничего!

Карлаэль ее совершенно не замечает! И даже лорд Тарлит, одобряя ее сближение с сыном, ясно дал понять, что решение примет только сам Карлаэль. Но когда он на это сподобится?! Время неумолимо утекало сквозь пальцы — если сейчас, в первую неделю после смерти Валиэля, по законам военного времени она еще могла выйти за Кара, то уже через пару дней придется ждать год, когда закончится официальный срок траура. А за это время мало ли кто сумеет перебежать ей дорогу — все-таки молодой Деззион слишком лакомый кусочек, чтобы великосветские хищники сумели от него отказаться!

Вот и приходилось Зоратте изо дня в день высиживать в этом доме, в который она бы с удовольствием вселилась полновластной хозяйкой. Или таскаться за дурой-кормилицей, изображая участие в жизни все время орущего младенца. Чудо еще, что он хоть сейчас заткнулся — видимо окончательно надорвал голос… еще бы, так базлать!

— Маркиз, — увидев объект своей страсти, Зоратта оторвалась от сюсюканья и нежно посмотрела на безучастного Карлаэля. Проклятие, да обрати же на меня внимание! — Маркиз, вы позволите мне и дальше видеться с вашим малышом? Я так к нему привязалась… больше всего на свете я бы хотела, чтобы Марэт действительно стал моим сыном. Я люблю его всей душой, всем сердцем!

И она прижала кряхтящего мальчишку к груди, стараясь не морщиться от специфического молочного запаха ребенка. …

— Разве я могу вам это запретить, леди? — Тихо отозвался Кар, рассматривая ковер под ногами. В этой гостиной они с Ваалем спорили. Именно здесь он так настойчиво уговаривал мужа покинуть дом и уйти за реку. Знать бы тогда, чем все закончится… Но Кар действительно считал, что будет только лучше. Ведь самому ему пришлось с боями прорываться во дворец.

— Я чувствую себя членом вашей семьи, — тяжело вздохнула Зоратта, не выпуская ребенка из рук. Слава богам, кормилица, покормив, дала щенку срыгнуть. А то опять бы все платье было в блевотине. — Вы и ваш сын — это все, что у меня осталось от вашего дорогого мужа.

Не выдержав, Карлаэль как-то странно дернулся, но остался сидеть, не в силах просто подняться и уйти. На миг показалось, что его, Зоратту и Валиэля связывает тонкая, но очень крепкая нить. И если он сейчас уйдет, то она оборвется, и надежды не останется совсем.

— В самом деле, Карлаэль, — подал голос по-солдатски прямой барон. — Может, хотя бы подумаешь о союзе с моей внучкой? Понимаю, что лезу не в свое дело, но…

А молодая леди тихо плакала, орошая горючими слезами сморщившееся личико ребенка.

Кар с тоской посмотрел на задумавшегося отца. Ну, как сказать этим проявляющим такое участие людям, что ему никто не нужен, кроме погибшего мужа. И лучше он останется один, чем с чужим ему человеком. Даже если этот человек привязался и к нему и к малышу. Как донести все это до доброй, пылкой и столь преданной девушки, что плачет вместе с ним над синеглазым Валиэлем?!

— Кар… — прекрасные глаза леди были переполнены слезами. — Не отвергайте меня! Прошу вас… Я не буду претендовать ни на что. Позвольте всего лишь заменить вашему сыну мать! Он так нуждается в этом! Я и сама этого хочу. Хочу воспитывать вашего сына. Стать вам опорой во всем… помочь пережить этот ужас… — и все более сильный румянец ложится на нежные щеки девушки, а глаза смущенно опускаются из-за невольно вырвавшегося признания: — Ведь я полюбила вас…

И никто не знает, что этот румянец следствие нетерпения и страха, что рыбка сорвется с крючка.