— Что же вы, товарищи ученые, Луну профукали?
Акилов вопроса не понял.
— Я говорю, почему американская нога опередила русскую?
Акилов, пожав плечами, сказал, что ничего страшного в этом нет. Больше на научные темы они не беседовали. Старик зорко следил за всем, что можно было видеть из окна. Заметив ржавеющие трубы у заросших траншей или брошенную технику, он повторял с обидой:
— Нету хозяина, нету… — и добавлял, сожалея: — Никого не боятся, ничего не боятся…
Чем ближе к югу подкатывал поезд, тем богаче становились базарчики у вокзалов. Вдоль вагонов бегали тетки с ведрами яблок и груш. Акилов не торопился тратить деньги, рассчитывая, что дальше, в станицах, все будет дешевле. Лишь однажды, не выдержав, он купил у загорелой застенчивой молодухи крупную вареную курицу. На ужин он с удовольствием съел жирную птичью ногу, а утром обнаружил внутри птицы записку с корявым почерком: «Кура сдохла. Хош — еш, хош — не еш». Он брезгливо вышвырнул в окно остатки «куры», долго ждал последствий, но все кончилось благополучно.
В Сочи Акилов пересел на электричку и через два часа прибыл в Гагры. В Доме отдыха его направили по адресу, где предстояло жить. Медсестра долго объясняла ему, как пройти на улицу Эшерскую. Узкая ладонь ее изгибалась, как рыбка, указывая путь. Через четверть часа Акилов нашел, наконец, крепкий розовый дом, стоящий среди фруктовых деревьев. У калитки его встретил худой человек в майке и заляпанных краской брюках. Он осмотрел приезжего зеленоватыми, кошачьими глазами и спросил:
— По курсовке?
Акилов кивнул. Мужчина оказался домовладельцем.
— Гальцов! — представился он, улыбнувшись. Зубы его чем-то напоминали чесночные дольки. — Геннадий.
Он предложил гостю на выбор койку в доме, в комнате на троих, или же отдельное бунгало в саду. Акилов выбрал бунгало.
— Отдыхающие на нас не в обиде, — говорил Гальцов, ведя его к жилью. — Есть, которые по семь лет приезжают. Загурский Владислав Степанович, профессор из Москвы, Чечнева Вера Андреевна, завуч из Омска, и другие известные люди…
«Не люкс, конечно, — думал Акилов, оставшись в бунгало один, — но, в целом, неплохо!» В домике пахло нагретыми солнцем досками. Под потолком рукодельничал паучок. У маленького окна стояла кровать, застеленная чистым бельем. Стол, стул, тумбочка, вешалка — что еще надо? А главное — без соседей. Акилов любил уединение, но побыть одному ему удавалось редко. Дома — семья, на работе — коллеги. Поэтому он частенько сидел в ванной, опустив ноги в теплую воду, и размышлял о том, о сем, пока жена или дочки не начинали барабанить в дверь.
Акилов побрился, натянул на себя отечественные джинсы с альпинистом на ягодице, тенниску, сандалеты-плоскоступы и почувствовал себя курортником…
Вечером, когда он сидел на кровати и тщательно стриг ногти, раздался стук в дверь.
— Войдите, — сказал Акилов, но никто не входил. Он поднялся, открыл дверь и увидел веснушчатую круглолицую женщину. Смущенно улыбаясь, она протянула ему накрахмаленное полотенце.
— Возьмите, — сказала она. — Гена забыл вам дать…
— Спасибо, — сказал Акилов, беря полотенце. — Вы его супруга?
— Он всегда что-нибудь забывает, — сказала женщина с той же виноватой улыбкой.
— А вы, значит, хозяйка? — опять спросил Акилов.
— Он в доме отдыха работает, в котельной, — ответила странная женщина. — Он сегодня во второй смене…
И тут до Акилова дошло, что она не слышит.
— Как вас зовут?! — почти крикнул он.
— Нина, — сказала она. — Я тоже в доме отдыха работаю, в столовой.
— Очень рад познакомиться! — прокричал Акилов. — Меня зовут Юрий Иванович! Юрий!
Она закивала и сказала, будто оправдываясь:
— Вы уж, пожалуйста, не стесняйтесь. Если что постирать, погладить — говорите, не стесняйтесь…
Она стояла, следя за губами Акилова.
— Непременно! — очень громко произнес он. — Спасибо!
Хозяйка повернулась, пошла тяжеловатой походкой, и он с облегчением закрыл дверь.
Утром, обнаружив себя в странной клетушке, Акилов не сразу вспомнил, что находится в Гаграх. В окошко заглядывало солнце, обещая славный день. По двору сновали обитатели гальцовских нумеров. Самые расторопные уже спешили на пляж. Сам хозяин сидел на ступеньках своего дома, курил и, щурясь, провожал глазами жильцов. В нем было что-то от фермера, который любуется молодыми бычками, подсчитывая доход.
Через час, плотно позавтракав в Доме отдыха, Акилов, в пестрых югославских плавках, с достоинством входил в прозрачную воду. Он плыл брассом, высоко держа голову и брезгливо отталкивая редких медуз. Усталость, накопившая ся за год, растворялась в Черном море. Хотелось петь. У буйка Акилов перевернулся на спину, разбросал по воде руки и, жмурясь от ярких лучей, тихо замурлыкал: «У той горы, где синяя прохлада…»
На берег он вышел, подтянув живот и расправив плечи. Он нравился себе, что бывало с ним не часто. Натянув на голову полотняную кепку, он устроился на лежаке и принялся изучать публику.
Справа от Акилова загорала молчаливая чета. Супруги молча ели фрукты, молча купались и так же молча загорали. Говорить им, видно, было не о чем. Слева от Акилова расположилась компания из трех мужчин и трех женщин. Все шестеро были средних лет, поджары и веселы. Они дурачились в море, играли в карты, ели огромный арбуз и держались очень непринужденно.
«Богема, наверно», — решил Акилов, ловя себя на мысли, что завидует этим людям. В них была какая-то раскованность, уверенность в себе. Они отдыхали легко. Акилов так не умел. В нем постоянно копошилось множество мыслей, воспоминаний, прожектов, бог знает что выплывало из памяти, не давая ему раскрепоститься.
Среди пляжной публики было немало одиноких женщин, но заводить знакомства Акилов не собирался. Он относил себя к породе однолюбов и, кроме того, очень дорожил душевным покоем. Стоило ему обратить внимание на какую-то женщину, как в голове его тотчас щелкало предохранительное реле, и грешные мысли отступали…
Прошла неделя. Дни были похожи друг на друга, но их однообразие устраивало Акилова. Он не любил перемен и чувствовал себя спокойней в устойчивом мире. После обеда он отдыхал в своем бунгало, часам к пяти снова брел на пляж. Вечером совершал морскую прогулку на катере или ходил в кинотеатр. На экскурсии ездить ленился. Перед сном читал и, засыпая, удовлетворенно отмечал, что день прожит благополучно.
К концу второй недели погода переменилась. Задул ветер. Со стороны Турции потянулись низкие серые тучи. Море разыгралось. Двухметровые волны обрушивались на берег, доползая пенистыми языками до тентов. Пляжи опустели. Давление падало, и небо набухало фиолетовой тяжестью. К вечеру, наконец, ударил ливень. Ничего похожего Акилову прежде видеть не приходилось. Дождь стоял над побережьем сплошной стеной. Молнии непрерывно разрывали небо, и вспыхивающие трещины слепили мертвым сварочным сиянием. Перекатываясь, грохотали раскаты, словно за тучами сталкивались гигантские шары. Акилову казалось, что потоки поды вот-вот подхватят его хибару, закружат и понесут в море.
Ливень продолжался всю ночь. Утром Акилов вышел в сад. Небо было по-прежнему затянуто тучами. В лужах валялся инжир, сбитый дождем. Было душно и сыро. О пляже нечего было и думать. После завтрака Акилов отправился бродить по городу. Дорога, в конце концов, привела его к базару.
У входа на рынок стояли молодые цыганки, повторяя негромко: «Жувачка! Жувачка!». Небритый человек, поравнявшись с Акиловым, тихо спросил: «Выпьем чачу?» и, заметив его удивление, быстро исчез.
Острый запах специй и трав висел над рынком. Шум, гам, теснота оглушили Акилова, и он, подталкиваемый со всех сторон, двинулся в глубь гагринского чрева. Глаза его успевали замечать лишь отдельные лица над горками овощей и фруктов. Запомнились старец в папахе, счищающий щеточкой пушек с крупных персиков, и продавец арбузов с полуметровым ножом.
Накупив груш, орехов и вареной кукурузы, Акилов начал протискиваться к воротам, как вдруг в небе громыхнуло, и почти сразу же ударили крупные капли. Люди ринулись в укрытия. Самые везучие успели заскочить в магазины. Акилов прильнул к металлической сетке овощного ларька, и козырек крыши защитил его от струй. «Когда же это кончится?» — в тоске подумал он и тут заметил молодую женщину, семенившую под дождем. Она пыталась на ходу открыть японский зонтик, но, вероятно, что-то в нем заело; зонтик был похож на птицу с подстреленным крылом. Женщина беспомощно оглянулась.
