Однажды я написал рассказ и прочел его вслух.

— Сколько вам заплатят за это убогое творение? — ехидно спросила коза. — Так пишут, когда срочно нужны деньги!

Она засмеялась.

Не выдержав, я запустил в нее ботинок.

— Вот и мордобитие началось, — вздохнув, сказал коза, — все становится на свое место.

Мне стало стыдно. Я извинился.

— Это неизбежно! — отчеканила коза. — Одни не выдерживают раньше, другие — позже. Думаю, что развязка близка!

Когда ко мне пришла Юлия, на которой я собирался жениться, коза находилась в ванной.

Мы пили с Юлией кофе, слушали записи из Сан-Ремо и неплохо проводили время. Вдруг из ванной раздался блеющий смех, и голос козы произнес:

— Перестаньте обманывать девушку! Судя по всему, Юлия — пустышка, хотя и симпатичная! Я понимаю, физическое влечение и так далее, но это проходит. Вы увидите, что соединили свою судьбу с глупой куклой! Вы же бросите ее через год с ребенком на руках…

От меня ушла и Юлия.

Я ворвался в ванную. Во мне все кипело.

— Я убью тебя, тварь!

— Вы не убьете меня, — усмехнулась коза, — для этого вы слишком трусливы. Дарить меня знакомым вы тоже не станете, чтобы не нажить врагов. Ведь вы больше всего боитесь иметь врагов! Остается мясокомбинат. Это вам подходит!

— На гильотину! — заревел я. — Немедленно! — и потащил козу на мясокомбинат.

На улице меня остановил какой-то человек и, вперив взгляд в козьи глаза, сказал:

— Послушайте, не могли бы вы продать мне эту козу?..

У Зотова в жизни был полный порядок: работа по душе, жена — прелесть, дети здоровые (два сына), квартира четырехкомнатная, гараж рядом с домом, в гараже — «Жигули» (подарок тестя) — словом, круглый счастливчик.

В детстве его любили учителя, соседи, одноклассники, в студенчестве — однокурсники, а позже — начальники и подчиненные. По службе Зотов продвигался резво. В тридцать три года заместитель директора проектного института — это, согласитесь, кое-что. Причем, локтями путь не расчищал и пресловутой «мохнатой» лапы не имел. Рос исключительно за счет деловых качеств и личного обаяния. Так что на судьбу Зотов пожаловаться не мог.

Но с некоторых пор стал он испытывать временами беспричинное беспокойство. По-прежнему все шло гладко на службе и в семье. По-прежнему все органы функционировали отлично, и после вечерних пробежек по парку, принимая душ, он напевал: «Феричита, феричита, феричита…» Но перед сном, ни с того, ни сего, вдруг подступала тревога. Словно вспыхнет в голове табло: «Внимание! Опасность!» и погаснет. Вспыхнет и погаснет…

К чести Зотова, он без паники пытался найти объяснение тревожным предчувствиям. Вывод, к которому он пришел, был банален и прост: «Если очень долго хорошо, значит, скоро будет плохо». Вопрос лишь в том — насколько плохо.

Держался Зотов молодцом. Никто в институте не подозревал, что с каждым днем беспокойство замдиректора усиливается, а улыбки даются все труднее.

В апреле в жизни города произошло событие: был сдан многострадальный концертно-спортивный комплекс, который строился двенадцать лет. По этому случаю состоялись торжества с вручением метрового ключа, с речами, с показательными выступлениями, с фотовспышками и стрекотанием кинокамер. От имени института, где проектировался комплекс, должен был выступать директор. Но Вагонин приболел, и заменить его пришлось Зотову. Говорить он умел. Собравшиеся аплодировали ему, точно вызывали «на бис»…

На следующее утро, сидя в своем кабинете, он развернул свежий номер городской газеты. Почти половину страницы занимал репортаж об открытии концертно-спортивного комплекса. Зотов пробежал глазами по фамилиям выступавших, но своей не обнаружил. Он просмотрел список более внимательно — результат был прежний. Взгляд его, скользнув чуть ниже, уперся в слова: «…и другие товарищи».

Зотов насторожился, придирчиво перечитал репортаж от первой буквы до последней и опять не нашел своей фамилии. Озадаченный, он отложил газету, попытался приступить к работе, но содержание деловых бумаг до него не доходило. Зотов вновь уткнулся в газету, просмотрел даже сообщение ЦСУ и «Заявление ТАСС», словно его фамилию могли по ошибке вставить в соседние материалы.

Вошла секретарша, напомнила, кому он назначил на сегодня встречи. Зотов кивнул, а потом вдруг перенес все встречи на завтра. «Меня нет!» — добавил он, указывая на телефон.

Ему хотелось без помех обдумать ситуацию. Отсутствие его фамилии в газете не могло быть случайной опечаткой. Назвали даже молоденькую артистку, которая и трех слов не сказала, а замдиректора крупного проектного института загнали в «другие товарищи»… С чего вдруг?

Мысли Зотова метались, словно животное в горящем лесу, но постепенно он погнал их в нужном направлении. Он знал, что городское начальство недовольно институтом. Вокруг проектов кипели страсти, строители свои грехи валили на проектировщиков. С этим концертным комплексом, к примеру, институт тоже нахлебался изрядно. Вагонину даже влепили выговор. Впрочем, на то он и директор. Но с какой стати страдать ему, Зотову, если он в замах без году неделя? Спросил и сам же ответил: на то и зам, чтоб не искать долго козла отпущения.

Обида на шефа захлестнула Зотова. «Больным прикинулся, — с горечью думал он. — А меня подставил, благодетель!» Он позвонил директору домой, надеясь выудить из шефа полезную информацию. Но супруга Вагонина ответила, что ночью у Валерия Матвеевича случился гипертонический криз, дважды вызывали «скорую», так что о разговоре не может быть и речи…

Криз шефа, если, конечно, жена не финтит, принес Зотову некоторое облегчение. Важно было выяснить вот что: нет ли в этой пропаже фамилии выпада лично против него? Недовольство институтом — это полбеды. Беда настоящая, если «стреляют» конкретно в него.

Зотов стал вспоминать всех, кто выступал на торжествах, чтобы определить, кого еще не назвали в репортаже. И сразу же всплыл Сичкарев из монтажного треста. Зотов, в который раз, взялся за газету. Сичкарева он не нашел. А ведь тот выступал, Зотов точно помнил. Фигура Сичкарева давала ключ к разгадке: из репортажа выпали вполне определенные фамилии, под которыми зашатались кресла. Сичкарева совсем недавно раздраконили на совещании в пух и в прах, он уже звонил в институт, прощупывал, не найдется ли местечко в случае чего…

С работы Зотов вернулся подавленный. Жена никогда прежде его таким не видела, стала допытываться, что стряслось? Он сослался на усталость, молча поужинал н, подсев к телевизору, вновь погрузился в тяжкие думы.

Ночью, лежа в постели, он прочесывал институт по вертикали и горизонтали, ища противников. Откровенных недругов у него не было. Скрытых он насчитал с десяток. Но это все мелочь, как говорится, с фигой в кармане. От институтских недоброжелателей Зотов переключился на «внешних». Раньше он считал, что таковых у него нет. Теперь же — разглядел. И не где-нибудь, а в горисполкоме.

Вдруг Зотова осенило: кому-то потребовалось его кресло! Ведь кресло-то с перспективой — у Вагонина здоровье ни к черту, долго не протянет. Вот и все, что требовалось доказать… Он хотел повернуться на другой бок и замер от внезапной боли в груди: словно воткнулось в него шило. С сердцем хлопот у Зотова еще не было, он испугался. Шевельнулся — опять укол. Он лежал, как бабочка, пришпиленная к картону, потом разбудил жену. Сонная супруга с отпечатком подушки на щеке сначала решила, что он желает ласки, но Зотов тихо послал ее за лекарством. Она прибежала с пузырьком, стала капать в чашку вонючую жидкость, которую Зотов проглотил с отвращением.

Легче ему не стало, боли усилились. Пришлось вызвать «скорую». Приехали парень-врач и пожилая сестра. Работали они слаженно, быстро, без лишних вопросов. Посмотрев на зубчики ЭКГ, врач успокоил: ничего страшного, дистрофия какой-то мышцы (какой именно — объяснять не стал). Он поставили Зотову два укола, и он почти сразу заснул…