— Павлик Прохоров, — охотно объяснил Антон. — А еще есть худой Павлик — Павлик Козецкий. Но с худым Павликом я не дружу.

Озабоченный экономист сунул деньги в бумажник, взял сына за руку и торопливо зашагал к детсаду…

Оставив Антона у крыльца, он вошел в раздевалку и увидел родителей, обступивших воспитательницу. Вера Борисовна, маленькая, похожая на мышь, растерянно пересчитывала пятидесятирублевки.

— Приплюсуйте! — сказал Вторушин, протягивая две купюры.

— Четыреста… — прошептала воспитательница. — С ума сойти!

Она открыла дверь в зал, кликнула толстого Павлика. Кудрявый амур, треща автоматом, выкатился в раздевалку. Взрослые смотрели на него, как на малолетнего гангстера.

— Павлуша, — приступила к допросу Вера Борисовна, — где ты взял столько денежек? — она помахала пачкой перед его носом.

— Дома, — простодушно сообщил малыш. — У нас их много. Я завтра еще принесу.

Вера Борисовна, вздрогнув, поспешно вернула Павлика в зал.

— Такого у нас еще не было! — скорбно сказала она.

— Где эго видано, чтоб ребенок мог свободно вынести из дома четыре сотни! — возмутилась одна из мамаш. — Кто у него родители?

Выяснилось: мама Павлика — мастер-косметолог, а папа — директор гастронома. Присутствующие заулыбались, начали шутить: «Ну, тогда другое дело!», «Это они сыну на мороженое выдали…», «Зря, пожалуй, мы вернули…»

«О, люди! Чему радуются! — с досадой думал Вторушин, слушая повеселевших родителей. — Тут в колокол надо бить, а не хихикать!»

И он ударил в колокол. Он заговорил о пагубном влиянии денег на неокрепшие детские души, о привычке к нетрудовым доходам, о дорогих подарках и прочих нездоровых явлениях. Родители притихли, встревоженные нравственной пропастью, к которой приближались их дети…

Речь Вторушина была прервана появлением рослого блондина в дубленке. Поздоровавшись, он приоткрыл дверь в зал и крикнул: «Павлушка! На выход!» Павлик Прохоров, влетев в раздевалку, начал деловито натягивать комбинезон на птичьем меху.

Воспитательница, протянув блондину деньги, стала объяснять, что случилось. Родители осуждающе смотрели на Прохорова-старшего.

— Ну Павлушка! Ну отчебучил! — он легонько щелкнул сына по затылку. — Из шкафа, небось, выгреб?

— Не-а, из тумбочки! — ответил Павлик и выскочил во двор.

— Вы все-таки пересчитайте, — забеспокоилась Вера Борисовна.

— Я людям доверяю! — Прохоров сунул деньги в карман. — Всем товарищам, проявившим порядочность, от меня — спасибо!

— Послушайте! — не выдержал Вторушин. — Ваше дело, где и как хранить сбережения. Но мы требуем, чтобы впредь Павлик не приносил в детский сад деньги!

— Вот именно! — подхватили остальные. — Это безобразие!

— Меры примем, — кивнул блондин, не смущаясь дружной атакой. — Только не надо так волноваться. Он ведь не отбирал деньги, наоборот — делился с друзьями. Как говорится, от доброты душевной…

Родители начали расходиться. Получилось так, что последними вышли на крыльцо Вторушин и Прохоров. Их сыновья, обнявшись, маршировали с воинственными воплями.

— Папа! — крикнул Павлик. — Это Антоша Вторушин, мой друг!

— Твои друзья — мои друзья! — Прохоров-старший, засмеявшись, повернулся к Вторушину. — Ваш?

— Мой! — сухо ответил экономист.

— Отличный парень! — похвалил Прохоров. — Пора и нам подружиться, — он протянул руку. — Прохоров Георгий Васильевич.

Пришлось Вторушину знакомиться, вежливо кивать, говорить какие-то слова. Прохоров, указывая на бежевую «Волгу», стоявшую у тротуара, предложил подвезти, но Вторушин отказался.

— Понимаю, — Прохоров улыбнулся, — ходьба рысцой, бег трусцой. Я бы тоже, да времени нет. — Он крепко пожал руку Вторушина. — Рад знакомству! Загляните завтра ко мне в гастроном. Волочаевская, 19, вход со двора. Есть «салями», копченый язь…

Вторушин послал его мысленно к черту, поблагодарил и двинулся с сыном по тротуару. Мимо пронеслась бежевая «Волга». Прохоров-младший сидел на заднем сиденье, точно усталый начальник.

— А почему у Павлика есть машина, а у нас нет? — спросил Антон.

— Потому что его папа зарабатывает больше, чем я! — соврал Вторушин. Ну как объяснить сыну, что старший научный сотрудник не может угнаться за директором гастронома, у которого оклад раза в полтора меньше…

Негодовал он до самого дома. Особенно злила легкость, с которой этот делец предлагал свои услуги. Будто не сомневался, что стоит позвать: «Цып-цып-цып!» — и цыплята прибегут…

И только потом, успокоившись в семейном кругу, признал Вторушин, что погорячился. Нельзя же в конце концов считать жуликом каждого, кто работает в торговле! Разве мало там людей честных, порядочных? А что касается «Волги», так это тоже не улика. Сначала докажи, что он хапуга…

За ужином — омлет, чай, бублики — Вторушин почему-то вспомнил о приглашении Прохорова и тут же отбросил эту мысль подальше. Он отгонял ее, как назойливую муху, но она возвращалась. Наблюдая, как сын и дочь вяло глотают надоевший омлет, Вторушин подумал, что копченых язей они лопали бы куда веселей. Он представил ужин Павлика Прохорова, и ему стало обидно за своих детей.

«В принципе, можно разок сходить, — подумал он перед сном, — ради интереса…»

На следующий день он добрался до гастронома на Волочаевской, с минуту колебался, разглядывая витрины, потом вошел в магазин со двора. В конце коридора он увидел комнату, похожую на аквариум. За прозрачной стеной сидели лицом к лицу две женщины в белых халатах, в одинаковых мохеровых шарфах и пили из банок компот «Ассорти» Они объяснили, как найти Георгия Васильевича.

У кабинета директора топтались мужчины с портфелями. Вторушина обожгла догадка: оперативники проводят облаву на «блатных» клиентов. Не останавливаясь, он прошел мимо, собираясь дать деру, но в этот момент дверь распахнулась, в проеме возник Прохоров.

— Кого я вижу! — воскликнул он, словно увидел старого приятеля, и, не обращая внимания на встрепенувшуюся очередь, завел Вторушина в кабинет. Говорили о детях, о погоде, об экономике и трудностях торговли. Вторушин, в основном, поддакивал, нервничал, поглядывая на дверь.

Потом они спустились в подвал, где услужливая кладовщица стала взвешивать гостю дефицитные продукты. Вторушин, одуревший от невиданного изобилия, ругал себя, что захватил всего пятьдесят рублей…

Вскоре он покинул гастроном, унося тяжелую сумку. Ему казалось, что сидевшие во дворе старухи слишком пристально смотрят на него. К тому же тощий пес, очарованный запахами, брел за Вторушиным до самой остановки, как бы привлекая внимание к содержимому сумки.

Взмокший от напряжения экономист ввалился в свою квартиру и только тогда перевел дыхание.

Вечером семейство с восторгом лопало редкие продукты, и Вторушин чувствовал себя добытчиком.

Через месяц он повторил визит к Прохорову. На этот раз он держался гораздо уверенней. Да и денег прихватил достаточно, чтоб хватило на все.

— Даже не знаю, как вас отблагодарить, — бормотал он.

— Пустяки, — улыбался Прохоров. — Сочтемся! Студенту поможете?

— Какому студенту? — опешил Вторушин. Директор гастронома ткнул себя в грудь, засмеялся: — Заочник института торговли! Заколебали меня эти курсовые… А для вас работы — на пару вечеров.

— Да-да, конечно, — кивнул Вторушин. — Если смогу.

— Сможете! — уверенно сказал Прохоров. — И вообще давай на «ты».

— Давай, — вяло согласился Вторушин.

Курсовую работу он выполнил на «отлично».

Село Шаврино жило ожиданием. Заезжие гастролеры колесили в окрестностях и не сегодня завтра грозились войти в Шаврино. Ползали слухи насчет умнейшей обезьяны, знающей пятьсот слов. Неизбалованные звездами эстрады шавринцы подолгу стояли у розовой афишки на дверях клуба. В самом низу афишки было написано чернилами: «При участии живой обезьяны Ляли».

Концерт должен был состояться в воскресенье. За час до начала зал был полон. У дальней стены резвился молодняк и курил местный хулиган. Начальство с семьями расположилось в первых рядах. Интерес к концерту был так велик, что были перенесены две свадьбы и одно собрание.