То же самое, конечно, произошло и в театре. Те трюки, которые придумывали разные фокусники, чтобы разжечь падающий интерес буржуазии к театру, широкой волной вторгнулись в новый театр, создаваемый левыми художниками. Для них революция в искусстве означала разрыв с искусством классическим и отплытие в море трюков и фокусов футуристического характера. Они воображали, что обновление театра заключается как раз в подмене серьезного театра теми курьезными зрелищами, которые диктовались последней фазой буржуазного развития. Усыновленные революцией, они продолжали делать то, что подсказывало им их чутье представителей нового поколения падающей буржуазии.

Самые искренние выразители интересов революционной публики порой попадались на подобную удочку и говорили: академические театры дают старье, это старье давалось и при буржуазии; революция обновляет жизнь, — стало быть, революция должна обновить и театр. Значит, долой всякий классицизм, да здравствует что-то новое — и при этом революционное!

В левых театрах имеется «что-то новое», какое-то стремление отвергнуть всякий здравый смысл старого театра. К тому же со сцены левого театра слышатся лозунги, какие-то революционные слова. Значит, тут жизнь, а там — смерть!

На деле же и тут и там была болезнь, которую надо было изжить. Как уже сказано выше, классический художественный реализм является наиболее подходящей формой для нового театра, но в эту подходящую форму надо было влить новое содержание. Это делалось туго, отчасти по вине самих театров. В левых же театрах было очень много искренних революционеров, но им надо было постепенно освободиться от своего фокусничанья и перейти к классическому реализму, хотя бы видоизмененному соответственно с новыми техническими достижениями и более энергичным темпом современной жизни.

Весь этот театральный мир надо было заботливо охранять и осторожно направлять к настоящей цели, ибо в области искусства никаким хирургическим путем и никакими декретами сделать ничего нельзя.

Надо было, чтобы появилась более густая поросль новой драматургии, надо было, чтобы революция выявила постепенно свое лицо и свои требования. (Сравни последнюю резолюцию ЦК партии о политике в литературе.)⁶ Только тогда стали возможными настоящие большие достижения на сцене, свидетелями которых мы являемся и еще в скором времени явимся.

Можно уже с уверенностью сказать, что Малый театр довольно смелой стопой вступил на новый путь обновленного революционного репертуара. То же относится почти ко всем старым театрам. Нельзя не приветствовать огромных успехов, достигнутых театром Мейерхольда («Мандат») и более скромных, но все же заметных, другими революционными театрами Москвы и Ленинграда.

г) Самодеятельный театр

Нельзя, конечно, не приветствовать всячески самодеятельный театр.

В начале революции любительство развернулось в городе и деревне необычайно бурно; но, надо сказать, почти ни к чему хорошему оно не привело. Ставили либо старые «легкие» вещи, как раз наименее в культурном отношении ценные, либо наспех сколоченные революционные пьесы, которые можно было еще смотреть, пока они были горячи, но которые со временем остыли и превратились в нечто абсолютно несъедобное. Ставили, конечно, плохо, без всякого уменья, без всякого мастерства. Естественно, что со временем эта волна самодеятельного театра пала и, вероятно, в прежних формах не вернется. Да и не нужно этого. Почему, в самом деле, рабочие и крестьяне должны «любительствовать» на сцене? Те, кто имеет к этому призвание, могут устраивать, конечно, любительские кружки, никто этого им не запретит, и, пока мы не имеем проникновения театра в медвежьи углы, даже и бледное отражение его в любительстве может явиться крайне полезным. Но и только.

Театральное искусство очень трудно. Гораздо легче, например, устраивать любительские хоры или оркестры (которые тоже не могут ни в каком случае вытеснить настоящую художественную музыку мастеров), чем театральные труппы.

В настоящее время самодеятельный театр приобрел характер клубных инсценировок. Это очень хорошо. Важно только, чтобы в клубах не ставились в гораздо худшем виде, чем в профессиональных театрах, те же театральные пьесы, а чтобы они пользовались инсценировкой как особым, очень мощным голосом пропаганды. Это должен быть не суррогат театра, а живой плакат, живая газета. Здесь клубная театральная деятельность приобретает чрезвычайно важный характер. Не говоря о том, что она чрезвычайно занимательно и увлекательно передает публике определенный агитационный материал, она часто наталкивается на живые, в высшей степени современные, театральные темы, актерские приемы, режиссерские подходы и может служить поэтому как бы огромной лабораторией, в которой реально вырабатываются новые театральные формы. Кроме того, соприкосновение клубной сцены с массами необыкновенно широко. Поэтому, конечно, всемерная поддержка клубной театральной работы, забота о составлении хороших сборников, инсценировок, воспитание подходящих инструкторов, освещение их достижений прессой и т. д. — все это до крайности желательно.

Можно не сомневаться, что густыми рядами потянутся отсюда, с клубной сцены, проявившие себя там выдающиеся дарования на сцену профессиональную.

Тем не менее, конечно, разговоры о том, что клубная сцена и есть тот театр, который нам нужен, явно неосновательны. Этот принцип привел бы к крайнему снижению культуры. Всякое дело требует мастерства, и всякое дело требует техники. Никто не решится сказать: можно закрыть фабрики и заводы и заменить их кустарной работой. То же относится и к театру. Во-первых, в театре выступают специалисты, то есть люди, добившиеся в театральном деле высокого мастерства, во-вторых, большой театр должен обладать великолепным сценическим оборудованием, которое дорого стоит, но обусловливает большой эффект спектакля.

Каждому свое. Клубная сцена не может быть забываема, надо уметь ценить ее и помогать ей развернуться. Но театр, который нам нужен, — это, конечно, огромный театр, вмещающий в себя много тысяч зрителей, в котором с помощью всей современной сценической техники даются потрясающие публику смехом, восторгом или негодованием спектакли, заряженные всем современным социальным электричеством, — театр, пользующийся всеми приемами художественного реализма, то есть искусства, которое наблюдает окружающую действительность, суммирует, освещает ее, и в этом углубленном, необычайно эффектном виде опять дарит ее жизни, как элемент, содействующий ее уяснению и ее дальнейшему строительству.

Для чего мы сохраняем Большой театр?^*

Много раз раздавались обвинения против оперы. Они исходили из уст музыкантов, драматургов, философов.

Часто слышались суждения, что опера вообще жанр ложный. Конечно, попадается хорошо написанная оперная музыка; однако многие сторонники чистой музыки находили, что симфоническая и ораторная форма гораздо выше. Обычно гениальная музыка чувствует себя несколько в плену, как бы под тяжестью постороннего груза — необходимости считаться с громоздкой сценой.

С другой стороны, драматурги и вообще поклонники драматического театра указывали на присущую опере как театральному жанру фальшь: люди в ней поют, и обязанность приспособлять мимику и жестикуляцию к пению делает оперную сцену чрезвычайно мало похожею на жизнь, всегда вливая в нее, в большей или меньшей степени, черты пресловутой вампуки. Тем не менее опера сохранила за собою известное очарование. Она продолжает и сейчас служить достаточно притягательным магнитом для интеллигенции. И рабочий класс отнюдь ее не чуждается.

Что касается балета, то в странах вне России он как самостоятельный жанр уже не существует. Балет как целостный спектакль для вечера сохранился только в России. Конечно, и он вызывал множество нареканий. Соединение танца, красоту и значительность которого никто не отрицает, с сюжетом, чрезвычайно условно выражающимся через мимику, жесты стилизованной хореографической стихии, многим казалось и кажется неприемлемым. Товарищи коммунисты очень часто высказывались в том смысле, что русский балет есть специфическое создание помещичьего режима, прихоть двора, что он как таковой носит в себе антипатичные для демократии и пролетариата черты.