При обсуждении подобных же вопросов в комиссии партийного характера, в которую входили крупнейшие авторитеты по вопросам культуры, высказано было положение, что даже контрреволюционные и мистические произведения в тех случаях, когда они высокохудожественны и культурно крайне характерны, не должны быть запрещаемы. Но, конечно, вся наша среда должна воспринимать такие произведения с достаточно организованной критикой, чтобы превращать знакомство масс с ними не в отраву, но в победу над этими сильнейшими формами отравы. Вот те соображения, которыми руководствовался Наркомпрос, не воспретив обоим большим оперным театрам РСФСР поставить «Град Китеж».
Перспективы будущего сезона*
Наступающий сезон обещает быть чрезвычайно интересным. Большой шум, вызванный уже первыми новинками сезона («Евграф, искатель приключений»1 и «Дни Турбиных») в Москве, в Первом и Втором МХАТе, показывает с ясностью, что театр начинает становиться тем, чем он должен быть, то есть одним из подлинных центров не только художественной, но также общественной и политической жизни страны. Приближение к нашей действительности, к жгучим проблемам, которые в ней возникают, к тем передвижкам отдельных общественных слоев, которые в ней происходят, — вот что явится, конечно, в предстоящем сезоне главной характерной чертой театра, определяемой и соответственным уклоном нашей молодой драматургии и стремлением самих театров поближе подойти к быту, независимо от того, воспроизводится ли он в тонах старого бытового театра или через посредство стилизации этого быта с любой степенью остроты. Рядом с этим известное место будут занимать, конечно, и отдельные работы по изысканию наиболее убедительных форм театральности.
Находятся люди, которые оплакивают ослабление острых противоречий нашего театра и резкого очерчения физиономии отдельных театров. Но ни то, ни другое отнюдь не является регрессом с точки зрения объективного подхода к судьбам нашего театра.
Несомненно, театр старого реалистического уклада старается воспринять отдельные элементы гиперболы, гротеска, карикатуры, ритмизации, которые достигнуты были театрами Мейерхольда, Таирова, Театром Революции и т. д. В этом направлении уже сделал некоторые попытки Малый театр, они продолжаются и ныне, — например, премьера Малого театра «Доходное место» Островского2.
Судьба некоторых возобновлений старых классических пьес (хотя бы «Горячее сердце» в Первом МХАТе) показывает ясно, что они далеко еще не умерли. Я часто слышал от очень компетентных товарищей замечание, что Щедрин в настоящее время как нельзя более живой писатель и что очень многие явления нашей, как отмечал Ленин, изуродованной бюрократизмом, хотя и здоровой внутренне, государственной и общественной жизни оказываются мишенью, в которую до сих пор еще попадают острые стрелы великого сатирика, пущенные его рукою в 70-80-х годах3. Отказываться от классиков нам незачем, и мы в полной мере можем принять как спектакли традиционного характера, так и спектакли, ищущие придать новый обостренный, революционизированный блеск произведениям сатириков, живших в такое время, когда многие их намерения приглушались, многие острия их оружия надламывались. В общем, нельзя не отнестись с полным сочувствием к стремлениям старых академических театров внести в свой арсенал более или менее бесспорные приобретения театров, живо экспериментировавших в послереволюционное время.
С другой стороны, эти театры, часто носящие название левых, почуяли теперь, что формальные трюки и даже серьезные формальные новшества сами по себе отнюдь не могут удовлетворить нашу публику, а приобретают значение лишь в том случае, когда являются хорошими проводниками большого идейного содержания. Но когда театры (Мейерхольда, Камерный, Театр Революции) приступили к этой задаче, выяснилась необходимость серьезного сдвига в сторону, быть может, художественно преломленного, но в то же время непременно ихудожественно правдивого отображения типов и окружающей их типичной же обстановки.
Таким образом, некоторое сближение полюсов нашей театральности представляется совершенно естественным и в предстоящем сезоне отметится, по-видимому, еще резче, чем это было в предыдущем.
По всей вероятности, при постановках отдельных пьес в будущем сезоне театры более, чем когда-нибудь, перестанут заботиться прежде всего о наложении на пьесу своего клейма, о выдержанности постановки в своем стиле, а будут больше заботиться о соответствии ее каждой данной пьесе, для чего будет использована вся клавиатура выработанных нами театральных элементов; к ней будут прибавляться еще и новые достижения. Даже в области оперы и балета, где на путь осторожного, но достаточно яркого новаторства уже вступили ленинградские театры, мы будем в этом году, несмотря на все трудности, сопряженные с этим делом, иметь значительный сдвиг вперед.
В репертуарах всех театров находятся еще, разумеется, пьесы, которые идут только вследствие их доходности или вследствие невозможности заменить их свежим материалом; словом, в репертуарах имеется еще некоторый балласт. Но нет ни одного театра, который не представил бы в своем репертуаре значительный процент совершенно нового и близко подходящего к запросам жизни материала.
Принимая во внимание огромное богатство развившихся в последнее время театральных форм, замечательных артистических сил и творческой свежести нашей режиссуры, мы можем ждать от предстоящего сезона новых шагов вперед и новых подтверждений той исключительной роли, которую русский театр начинает играть — и не только в масштабе нашего Союза.
Первые новинки сезона*
Две первые новинки сезона, как я уже отмечал в предыдущей статье, показывают, что театр определенно начинает вступать на дорогу постановок, могущих сосредоточить на себе общественное внимание и помочь процессу нашего революционного самопознания.
«Евграф, искатель приключений» драматурга Файко — пьеса заметная и заставляющая задуматься. Посмотрев ее первый акт, я хотя и почувствовал в ней скорее экспрессионистскую фактуру, вроде «Косматой обезьяны» О'Ней ля, то есть нанизывание на большую монодраму центральной фигуры всяких сцен, встреч, изображений различной среды и т. д., но все же настолько было обрадовался, что собирался поздравить всех друзей нашего театра с большим драматургическим достижением.
Последние картины меня сильно разочаровали.
Сгущенная мелодрама сцены убийства вначале имеет еще в себе оттенок юмора и достаточно сочного бытописания, но с переходом в трагедию ломает настроение пьесы, создает впечатление ненужного скачка, вряд ли психологически оправданного всем типом Евграфа. Последняя же картина томительно скучна. Автор, по-видимому не зная, как ему разделаться с пьесой, роняет ее эффект самым компрометирующим для всего спектакля образом.
Дело, однако, не в этом, а в той общественной мысли, которую драматург старался вложить в свою пьесу.
Несомненно, что Евграф является типом, параллельным эрдмановскому Гулячкину. И Евграф и Гулячкин как-то задеты коммунизмом. Оба они мелкие мещане, обыватели. Однако Гулячкин попросту глуп и пошл, а у Евграфа есть мечтательность, есть порыв. К тому же Гулячкина коммунизм задел в его обывательском, домкомском мирке, а Евграф проливал рядом с коммунистами кровь на войне. Гулячкин взят исключительно сквозь смех, изображен как отталкивающий тип. Евграф взят всерьез, и я отнюдь не могу согласиться с некоторыми рецензентами, высказавшимися в том смысле, что Евграфа брать всерьез никак нельзя.
