В это мгновение Татьяна Сергеевна обратила внимание на собаку — та хотела войти в свою конуру, но вдруг ощетинилась и зарычала. Было ясно, что в будке кто-то сидит.

— Выходите немедленно! — приказал Чеботарь. — Считаю до трех. Иначе буду стрелять... Раз... Два... Три!..

И вдруг собачья будка пришла в движение. Кто-то пытался выбраться, но не мог. Чеботарь осветил карманным фонариком вход в конуру, затем, поднатужившись, оторвал переднюю доску. Из будки вылез человек в сером от пыли и грязи нижнем белье. Согнувшись, он жалобно и испуганно смотрел на работников милиции.

— За что только тебя хозяева кормят? — не удержался Хайлов.

Каплуновский, мелко дрожа, попытался выдавить из себя подобие улыбки. «Я скажу... я все скажу», — бормотал он.

Троицкая устало прислонилась к стене. У нее закружилась голова. Сказалось переутомление последних дней, бессонные ночи и дни, проведенные без отдыха, недоедание. «Нет, надо взять себя в руки, — приказала она себе. — Куй железо, пока горячо». Она предложила Каплуновскому одеться и пройти в дом. И еще до вылета в Москву преступник стал давать показания.

После поимки Каплуновского были арестованы остальные преступники. Допросы следовали один за другим. Подследственные избрали тактику абсолютного отрицания своей причастности к преступным делам, они всячески изворачивались, лгали, симулировали невменяемость, потерю памяти. На очных ставках клеветали друг на друга, ибо отрицать очевидное было бессмысленно.

Перед Татьяной Сергеевной проходили разные люди. Одни были втянуты на преступный путь случайно: их использовали как подставных лиц или исполнителей. Среди них были люди со сложной, а подчас и трагической судьбой, люди, однажды оступившиеся, а потом не нашедшие в себе сил и мужества порвать с преступниками. Троицкая осторожно стремилась войти к ним в доверие, показать всю неприглядность и мерзость их преступного пособничества, заставить их раскаяться, пока не поздно. Она терпеливо выслушивала сбивчивые показания, путаные даты и названия, ни на минуту не теряя основной нити допроса. Одни признавались в своих преступлениях почти сразу, а другие — более стойкие и закоренелые — лишь под тяжестью улик и доказательств.

Но были «орешки» и покрепче. Вот, например, Трифонов, начальник строительного участка крупного московского учреждения. Плотный, упитанный, краснолицый. В его резких жестах, манере поведения чувствовалась уверенность в себе, в своей «непогрешимости». Глядя на него, Троицкая думала, что существует такая порода руководителей, о которых нельзя вроде бы говорить обычными словами. Они, эти Трифоновы, не ходят, а шествуют, не говорят, а изрекают, они преисполнены уважения к себе и смотрят на всех, кто ниже их по занимаемой должности, свысока, с чувством презрительного превосходства.

— На каком основании меня арестовали? — веско ронял Трифонов. — Я требую ответа на этот вопрос. Я проливал кровь на войне, сражался в партизанских отрядах... Награжден орденом... Теперь не бериевские времена, это вам даром не пройдет.

Троицкая спокойно записывала. Казалось бы, в тоне подследственного звучало справедливое, искреннее возмущение. Но в распоряжении следователя уже имелись неопровержимые данные о преступной деятельности Трифонова, показания свидетелей.

— В годы войны пустил под откос не один эшелон врага, — продолжал Трифонов, — едва не погиб в лагере для военнопленных. Я этого так не оставлю, буду жаловаться... Какими фактами, порочащими меня, вы располагаете?

Фактов и улик достаточно. И все же Троицкая не спешила. Еще и еще раз нужно все проанализировать, взвесить и продумать. Ведь может быть и так, что Трифонов действительно не виновен, оказался жертвой оговора, ложных показаний. Или вина его в халатности, беспечности, чрезмерном доверии?

Троицкая написала письмо в Центральный Архив Советской Армии, наградной отдел и другие организации.

Уже поздний вечер, пора бы и домой, где ее заждалась мать, которая требует внимания и ухода. Однако прошел и час, и другой, прежде чем в кабинете Татьяны Сергеевны погас свет...

Дни складывались в недели. Сложный поиск привел следователя к неожиданным открытиям. Из наградного отдела пришло письмо — Трифонов среди лиц, награжденных орденами Советского Союза, не числился. На допросе он объяснил, что орден потерялся. Потом новая версия: дал доверенность на получение ордена одному из партизан, а тот его присвоил. Троицкая предъявила официальную справку из наградного отдела. Преступник, уличенный во лжи, без тени смущения заявил: он якобы предполагал, что его должны были наградить за заслуги перед Родиной.

Заслуги... А были они на самом деле? Действительно ли Трифонов сражался в партизанских отрядах?

Поиск продолжался. На столе следователя появилась официальная справка: партизанские отряды, на которые ссылался Трифонов, были уничтожены карателями из-за предательства провокатора. Фамилию его установить не удалось. Напрашивался вывод: Трифонов, очевидно, знал, на какие именно партизанские отряды ему сослаться. Но откуда у него такие точные сведения?..

А вот относительно пребывания Трифонова в лагере для военнопленных у Троицкой имелось любопытное показание одного из членов преступной шайки — Тишкова. Тот рассказал, что впервые познакомился с Трифоновым в этом лагере. В те дни Трифонов ходил по лагерю расконвоированный, а Тишков находился под усиленным надзором. Потом Трифонов куда-то исчез, а сам Тишков вместе с оставшимися в живых военнопленными был освобожден частями Советской Армии. Вновь они встретились спустя много лет, на платформе одной из подмосковных станций. Сначала Трифонов не пожелал узнать Тишкова, который в то время был бродягой и опустившимся человеком. Но однажды сам подошел к Тишкову и пригласил его к себе на работу. У Тишкова и образования-то почти никакого не было — неполных четыре класса, а Трифонов сразу сделал его прорабом с солидной зарплатой. Работать на строительстве Тишкову не пришлось, но он исправно получал зарплату и выполнял все поручения своего шефа, отнюдь не невинного свойства.

Так от «ореола» заслуженного человека, партизана, орденоносца ничего не осталось. «Король» предстал в деле, распухшем от многочисленных показаний свидетелей и соучастников, документов и экспертиз, голым. Предстал как опытный, матерый хищник, не гнушавшийся никакими средствами для достижения своих корыстных целей, как преступник, нанесший большой материальный ущерб государству. И не только государству, но и людям, которых он морально растлил, заставил вступить на путь обмана, подлога, воровства...

Итак, дело, огромное многотомное дело, наконец, завершено. Допрошены сотни людей, проведена масса экспертиз и следственных экспериментов, были многочисленные командировки и выезды на места, где орудовали преступники. Позади бессонные ночи, нечеловеческое напряжение всех душевных и физических сил. Но этот большой, подвижнический труд оправдан: злокачественная, уродливая опухоль удалена.

А на очереди — новое дело, не менее сложное, этакое уравнение со многими неизвестными. И снова у двери кабинета Троицкой сидят люди, терпеливо ждут своей очереди на беседу или допрос. Обычные трудовые будни...

Но обычные ли они, эти будни?

Для Троицкой и ее товарищей они действительно обычны. Драматические ситуации, острые, напряженные поединки следователя и преступника, тысячи исписанных страниц протоколов — для Троицкой и ее товарищей это привычная каждодневная работа.

Что же такое следователь? Классический образ следователя создал Конан-Дойль в своих рассказах о Шерлоке Холмсе. Пожалуй, трудно найти человека, который не восторгался бы острым аналитическим умом, смелостью, благородством этого героя. Но куда реже мы обращали внимание на обширные познания Холмса, который по пеплу мог определить сорт табака или по крохотному кусочку глины с подошвы ботинка преступника — местность, где он живет. Это казалось не столь удивительным и в общем-то вполне естественным.