— С какими-то приятелями встретился.

Василий вынул из портфеля найденную кепку и протянул ее женщине.

— Рассеянный он у вас стал. Оставляет свои вещи.

— И вправду его. А я еще удивилась, почему без кепки вернулся. Ведь уходил-то из дому в ней.

В это время проснулся Тужилкин. Он понял, что отпираться бессмысленно. Украденная одежда была возвращена хозяину. Тот даже прослезился. И не столько от радости, сколько от удивления — как быстро она была найдена...

На этот раз записи в дневнике были сделаны небольшие. Они сводились главным образом к планам:

Казалось бы, какое имеют отношение эти заботы к обязанностям участкового? Некоторые сослуживцы говорили Василию: к чему брать на себя лишнюю обузу? И без того хватает дел. На что Петушков отвечал:

— Если все люди будут хорошо знать наши законы, то станут меньше нарушать их. И молодежь перестанет попусту по улицам слоняться, когда ей предоставится возможность показать свою силу и ловкость на спортивной площадке.

В дневнике Петушкова появились две новые фамилии. Увеличивался список тех, на кого можно опереться, кто без раздумий придет на помощь в трудную минуту.

В свою очередь, участковый не оставался перед ними в долгу. Он знал, например, как нуждался в жилье электромонтер Червонцев. И когда тот оказал большое содействие в поимке расхитителей государственного имущества на чулочной фабрике, Василий ходатайствовал о предоставлении ему комнаты. А вскоре электромонтер уже праздновал новоселье.

Петушкову удавалось настолько заинтересовать своих помощников порученным им делом, что некоторые из них навсегда оставались работать в милиции. Так случилось с Валерием Ховалкиным, бывшим моряком.

Василию понравился этот крепкий, спокойный парень. Они подружились и часто вместе ходили на дежурство. Валерий освоил новые для него обязанности, выполнял все четко и быстро.

— Вот бы нам в штат такого хлопца, — сказал как-то о Ховалкине Василий руководству отделения милиции.

— Ну что ж, — ответили ему, — если ты рекомендуешь, значит, стоящий человек.

Ховалкина приняли. Теперь он лейтенант, отлично несет службу.

Петушков сделал последнюю запись, захлопнул тетрадь. Потом поднял трубку и набрал номер своей квартиры. К телефону подошла жена.

— Заждалась, Любаша? Как сын, еще не спит? Ну, я сейчас иду...

Василий едва успел положить трубку, как в комнату вбежала женщина. Лицо в крови, обезумевшие глаза.

— Помогите! Он убивает детей...

Старший лейтенант узнал в несчастной жену Гридчина, и его сердце сжалось от предчувствия недоброго. Он накинул шинель и, выскочив в коридор, крикнул Пчелину:

— Догоняй! У Гридчиных беда!

«Вот тебе и ушел домой, — застегиваясь на ходу, подумал Василий. — Повидал сына. Ах, Гридчин, Гридчин...»

Больше года возился с этим пьяницей и дебоширом Петушков. Старался сделать из него человека. Не раз беседовал с ним: бросай пить, брось буянить. Тот обещал, ругал себя последними словами и снова напивался. Его выгоняли с работы. Василий помогал ему устроиться на новое место. В дни зарплаты сам иногда встречал своего подопечного, чтобы тот не закатился куда-нибудь с приятелями-забулдыгами. Словом, много терпения и труда затратил участковый. Вроде бы дело шло к лучшему. И вдруг — на тебе...

В коридоре коммунальной квартиры Петушкова и Пчелина встретили испуганно толпившиеся жильцы.

— Осторожно, у него ружье! — предупредили они работников милиции.

Василий рванул дверь, за которой скрывался разбушевавшийся хулиган. Она не подалась.

— Отопри, Гридчин!

— Уходи! — угрожающе послышалось в ответ.

— Это я, Петушков. Слышишь?

— Все равно не пущу. Стрелять буду!

Василий хорошо знал буйный характер Гридчина. Он может пойти на все, особенно когда пьян. Но медлить нельзя. За дверью слышался детский плач.

— Топор! — коротко бросил участковый.

Несколько мощных ударов по замку, и Петушков шагнул за порог.

— Где ты? Выходи! — крикнул он в темноту комнаты. А из ее глубины в ответ грохнул ружейный выстрел. Старший лейтенант рухнул на пол...

Все Тушино хоронило Василия Петушкова. Два дня гроб с его телом стоял в Доме культуры. Тысячи людей шли сюда, чтобы проститься с ним. Его провожали в последний путь, как героя. Траурная процессия растянулась по проспекту Свободы, Волоколамскому проезду и Фабричной улице, той самой, с жителями которой Василий был особенно тесно связан.

Уже минуло почти три года с тех пор, как не стало Петушкова. Но память о нем живет. Бывшая Фабричная переименована в улицу Василия Петушкова. Пионерские отряды носят его имя. А для комсомольских патрулей и дружинников имя Петушкова — своеобразная заповедь: охранять покой района так, как это делал Василий Тимофеевич.

Помнят о погибшем товарищи и сотрудники 129-го отделения милиции. Здесь в красном уголке на самом видном месте висит портрет Петушкова и Указ Президиума Верховного Совета СССР о посмертном его награждении орденом Красной Звезды. Ему присвоено звание заслуженного работника МООП.

Имя Петушкова навечно оставлено в списках личного состава отделения. На всех сборах, строевых смотрах и торжественных собраниях его называют первым, и в торжественной тишине взволнованно звучит ответ правофлангового:

— Героически погиб при охране общественного порядка!

Суровеют лица людей в синих шинелях, крепнет их стремление продолжить дело своего товарища — твердо стоять на страже социалистической законности.

Пластинка была старой, заигранной, голос певицы звучал хрипловато, но соседу, видимо, песня очень нравилась. Он заводил пластинку снова и снова, будто она была у него единственной. Баушева это уже начало раздражать. Ну, нравится тебе песня, мысленно увещевал он соседа, заведи ее на здоровье хоть сто раз подряд. Но зачем включать радиолу на полную мощность? Знаешь ведь, какова слышимость в новых домах...

«Я вам песенку спою про пять минут», — назойливо доносилось сквозь стену. Баушев сердито встал, прошелся по комнате. Песня о пяти минутах превращалась в двухчасовую музыкальную пытку. Говорят, в средние века была жестокая пытка: осужденного привязывали к скамье, над которой висел бак с водой. Капля за каплей падали на бритую голову — и человек сходил с ума. Пожалуй, если бы в те времена существовали грампластинки и проигрыватели, однообразной мелодией можно было бы достичь того же результата.

Эту истину певица за стеной растолковывала уже в двадцатый раз за сегодняшний вечер. Алексей не выдержал. Он оделся, как по тревоге, и выскочил за дверь. На площадке помедлил, раздумывая: не постучать ли к соседу, не сказать ли ему пару ласковых слов? Чтобы понял: не один в доме живет, надо считаться с окружающими. Но тут же представил, как сосед с напускным удивлением разведет руками: «Разве я нарушаю порядок, Алексей Дмитриевич, хулиганю или еще что? Согласно постановлению горсовета, я имею право в своей квартире с шести утра до одиннадцати вечера петь, плясать, слушать музыку. Так что, простите, не понимаю и не принимаю ваших претензий...» А что ему ответишь? Да, имеет право, как каждый гражданин...

— Леша, ты что-то рано сегодня. — Жена, сидевшая на скамеечке у подъезда, поднялась при его появлении. — Что-нибудь случилось?

— Надо.

— Почему не сказал раньше? У меня ужин еще не готов.

— Не хочется, — буркнул Баушев, сердитый на всех и вся. — Ну, я пошел. — И быстрым шагом вышел со двора.

По привычке, сокращая путь, двинулся через старое кладбище, хотя торопиться было ни к чему: на пост заступать через два с лишним часа.