Помолчали. Потом собеседник вздохнул:
— Вот так, товарищ майор. День за днем, будни, будни, дела, дела, не успеешь оглянуться — старость, на пенсию, говорят, пора. И душа, как поэт метко сказал, уже навеки присмирела...
И вдруг с необычайной ясностью, точно слова старого учителя осветили всю его жизнь ярким лучом прожектора, Рудольф понял причину своей грусти. Ну конечно же ему просто не хватает сейчас тех больших дел, которыми он жил раньше вот в этих местах. Приехал сюда — и сразу нахлынуло прошлое. Ну и что же, черт возьми, что нет нынче прежних дел, что измельчал враг-преступник? Радоваться надо. Ведь ты сам этого добивался, ты сам работал ради этого. Чего ж ты киснешь?
Он легко поднялся, пригладил ладонью редеющие светлые волосы над высоким лбом, с ласковой усмешкой сказал:
— Нет, дорогой мой учитель. Есенин был неправ! И знаете почему? Ведь молодые живут той жизнью, что мы для них завоевали, поют песни, которым мы их научили. Наши песни, понимаете? Мы в этих ребят вложили, образно говоря, кусочек самих себя. А насчет присмиревшей души есть предложение. Пойдемте-ка, тряхнем стариной, покажем молодым, как плясать умеем!..
Аркадий Эвентов
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЖИЗНИ
Даже смерть —
продолжение жизни,
если прожил ты жизнь
достойно,
если падал ты,
не сгибался,
даже смерть —
продолжение жизни.
Григорий Поженян
Я брожу по Могилеву солнечным июньским днем 1966 года. Нет, я не выбираю себе маршрут, отнюдь не стремлюсь очутиться именно там, где происходили события, участниками или очевидцами которых были мои сегодняшние собеседники. Да и зачем мне это делать? Все, о чем я услышал, узнал из архивных документов, вычитал в газетах, оживает на каждом перекрестке улиц, на каждом шагу. И хотя улицы эти, и площади, и набережная Днепра за эти годы преобразились неузнаваемо, эпизоды тех далеких дней июля сорок первого года встают перед мысленным взором столь ярко, словно происходили они вчера.
Вот здесь, вступив в неравный бой с фашистскими парашютистами и диверсантами, пали смертью храбрых, обагрив кровью камни мостовой, начальник отделения милиции Баньковский и милиционер Степанков. А здесь, на посту у кинотеатра «Червоная зорка», уже в последние дни обороны Могилева один из милиционеров (имя его до сих пор так и не удалось установить) был внезапно окружен гитлеровцами. Они задались целью взять его живым и окружили со всех сторон. Уж очень хотелось фашистским офицерам взять в плен хотя бы одного из этих, как они говорили, фанатиков в форме милиционера! Но неизвестный герой разгадал замысел врага и трезво оценил свои возможности. Он подпускал фашистов к себе как можно ближе и стрелял в упор. Так, ни разу не промахнувшись, он разрядил сначала винтовку, которая была при нем, потом наган. Но в револьвере оставил один, последний, патрон для себя. Только мертвым достался советский милиционер врагам...
С высоты городского сада хорошо смотреть па моет через Днепр.
В знойный и грозный полдень, когда фашисты, захватив пригороды Могилева, устремились к Днепру, наши не взорвали мост, хотя обстановка требовала сделать это немедленно. Мы всеми силами удерживали мост в своих руках. Он нужен был на самый крайний случай, чтобы оставить нашим войскам выход из окружения.
По рвущимся к мосту гитлеровцам вели огонь пулеметы с высоты городского парка, именуемого по старинке Валом. Но что это? Почему вдруг в самый разгар боя они замолчали, и вражеские цепи покатились к мосту? Старший автоинспектор могилевской милиции Вольский сразу сообразил, в чем причина: пулеметные расчеты на Валу уничтожены.
Случилось так, что он на автомашине возвращался в управление милиции с опасного задания. Рядом за баранкой сидел милиционер Прокопович — боевой друг Вольского. Когда автомашина инспекции приблизилась к городскому саду, Вольский и Прокопович, не раздумывая, выпрыгнули из нее и, пригибаясь, побежали на Вал. Так и есть: стрелять тут уже было некому: возле пулеметов на развороченной, перепаханной вражеским огнем земле лежали убитые бойцы.
Вольский оказался смелым, метким и расчетливым пулеметчиком. А шофер Прокопович без устали подносил ему патроны. Так они вели огонь более двух часов. Гитлеровцы вынуждены были отойти и залечь. Мост остался в руках наших войск. Но старший автоинспектор заплатил за это своей жизнью. Он погиб как герой, тут же, у пулемета.
Сколько страниц беспримерной доблести советских людей в то горькое, неимоверно тяжкое для нашей Родины лето открылось нам за последние годы! И все же как мало знаем мы о бессмертных подвигах городов и сел — больших и маленьких, что бастионами встали перед стальной лавиной Гитлера в сорок первом году.
Вот и Могилев... Мы в долгу перед светлой памятью его защитников. Крови и жизни своей они не щадили, чтобы здесь, на Днепре, на пересечении железных дорог, Устремленных в глубь страны, сдержать вражескую орду, выиграть для Москвы месяц, неделю, хотя бы один день и час.
После двадцати трех дней обороны
«они оставили город, — свидетельствует Маршал Советского Союза А. И. Еременко, — по приказу своего командира, лишь тогда, когда фронт откатился на добрую сотню километров от белорусского Мадрида, как называли Могилев его доблестные защитники... Совершив, казалось бы, невозможное, защитники Могилева удержали город, огражденный лишь полевыми укреплениями легкого типа, от бешеного натиска бронированной армады основных сил танковой группы Гудериана. И это при условии, что чуть ли не главным средством борьбы с танками были бутылки с горючей жидкостью и связки ручных гранат».
Под впечатлением недавно услышанных рассказов я в волнении замедляю шаги. Очень хочется представить себе, как все было тогда, ранним июльским утром сорок первого года. Не отсюда ли начал свой короткий, но славный путь милицейский батальон Константина Григорьевича Владимирова? Не по этой ли улице, сейчас веселой, оживленной, шел этот батальон?
...Почти непрерывный гул артиллерийской канонады под утро смолк. Напряженную тишину города нарушают лишь окрики часовых. В той стороне, куда идет батальон Владимирова, над деревней Пашково и поселком Гаи, зловеще взвиваются в бледно-серое предрассветное небо осветительные ракеты.
Взвод за взводом, рота за ротой чеканят шаг, держат строгое равнение. Каждый боец знает: на него сейчас с тревогой и надеждой устремлены глаза стариков, женщин и детей. Люди не спят: до сна ли тут, когда враг у ворот города! С надеждой провожают их взгляды четкий строй защитников.
— Товарищ Кутанов, песню! — звучит голос капитана Владимирова.
Оперативный уполномоченный Могилевского областного управления милиции Михаил Кутанов не заставляет себя ждать. Разве ему не понятно, как нужна сейчас песня? Нужна и им самим, отправляющимся в бой. Нужна и тем, кто глядит на них из окон и калиток. И не какая-нибудь, не просто строевая. Звонкий голос запевалы раздается из середины колонны. Старая песня, песня гражданской войны, берет за сердце:
Ты слышишь, товарищ,
Война началася,
Бросай свое дело,
В поход собирайся...
Короткая пауза... Особенно громкая и четкая дробь шагов по мостовой... И вот уже поют все, поют вдохновенно, взволнованно:
Мы смело в бой пойдем
За власть Советов...
Да, они смело шли в бой. В неравный, смертельный бой. Ведь плохо вооруженному батальону предстояло сдержать на подступах к Могилевскому железнодорожному узлу танки фашистов. Бой длился пять суток. Враг у деревни Пашково и поселка Гаи смог прорваться к городу ценой больших потерь, лишь после того, как из двухсот пятидесяти бойцов милицейского батальона осталось в живых девятнадцать, да и те были тяжело ранены.