В 1936 году в Хашурском районе Грузии появилась банда Бестаева. Двадцать семь отчаянных головорезов, вооруженных и подстрекаемых иностранной разведкой, грабили колхозы, жгли села, убивали коммунистов и комсомольцев.

Шавлухашвили в то время снова находился на учебе. Однажды его вызвали прямо с занятий и сказали, что он включен в оперативную группу, которой поручена ликвидация банды Бестаева.

Готовились они к этой операции долго и тщательно. Всю банду захватили без единого выстрела. Но главарю удалось скрыться, и вскоре он снова дал о себе знать. И вот как-то в школу, куда опять вернулся Шавлухашвили, позвонил Михаил Александрович Григолия, начальник уголовного розыска республиканской милиции.

— Слушай, Гоги, тебя хочет видеть Клавдиоз Султаношвили.

— Когда?

— Немедленно! Давай приходи, я уже здесь.

Клавдиоз Султаношвили возглавлял тогда грузинских чекистов.

— Георгий, знаешь, зачем я тебя вызвал? — спросил Султаношвили. — Хочу поручить тебе разыскать этого мерзавца Бестаева и доставить его ко мне живым. Понимаешь, живым! Он многое знает и обязан нам все рассказать. В помощники бери себе любого, кого ты найдешь нужным. Ну как, согласен?

— Задача ясна, — ответил Шавлухашвили и, подумав, добавил: — Только одно условие: никаких помощников мне не надо, сам справлюсь.

— Ну что же, — тоже подумав, сказал Султаношвили. — Но смотри, Гоги, будь осторожен, Бестаев стреляет без промаха. Держи меня в курсе всех своих планов...

В тот вечер Георгий еще не знал, каким образом он будет брать Бестаева, каких-либо определенных планов у него тогда еще не было. Случайно, когда Султаношвили заговорил о помощниках, в голове мелькнуло: «А что, если для этого дела привлечь тех двух шалопаев — Антона и Дмитрия?..»

Антон и Дмитрий — молодые деревенские парни, работать в колхозе не захотели, решили уйти в горы и жить вольной жизнью. Но «вольная» жизнь без жратвы — не жизнь. Украли в колхозной отаре сначала одного барана, потом другого. Их поймали, хотели провести с ними «разъяснительную работу», но они не дождались этой «работы» и опять убежали в горы. Их снова поймали, и снова они убежали. Наконец, их изловили в третий раз. Теперь милиционер и два вооруженных комсомольца-активиста решили препроводить любителей вольной жизни в районное отделение милиции. Дорогой, улучив момент, Антон и Дмитрий напали на своих конвоиров и обезоружили их. Подвели к реке, посадили на паром и велели паромщику отчаливать. А сами скрылись, прихватив с собой оружие.

В милиции, конечно, переполошились, дали задание изловить преступников. Теперь Антон и Дмитрий стали именоваться бандой. Один из них, Дмитрий, оказался каким-то дальним родственником Шавлухашвили. Георгий узнал об этом случайно, от одного знакомого из того же Хашурского района. Вот он и решил теперь воспользоваться этим родством: с помощью Дмитрия выманить из гор Бестаева и задержать его.

Поехал в село, разыскал там мать Дмитрия.

— Как же так получилось, что твой сын стал бандитом?

— Молчи, Гоги, — сказала старая женщина, — я сгораю от позора. Скажи лучше, что мне теперь делать — утопиться?

— Зачем? Надо спасать сына.

— Как? Если бы я могла? Он же меня не слушается...

— Доверься мне, и я тебе помогу.

— Говори, Гоги, что я должна сделать?

— Он дома бывает?

Она молча кивнула.

— Устрой мне с ним встречу. Но только так, чтобы никто об этом не знал...

Георгий вернулся в Тбилиси и подробно изложил свой план начальству.

— Других возможностей заманить Бестаева у нас нет. Это должны будут сделать Антон и Дмитрий, — сказал он в заключение. — Но мне нужно ваше твердое обещание, письменная гарантия высших органов в том, что этим двум дуракам будет даровано прощение.

На другой день Георгию Шавлухашвили была вручена официальная бумага, в которой говорилось о том, что если Антон и Дмитрий помогут органам милиции изловить бандита Чако Бестаева, то тем самым они искупят свою вину и будут оставлены на свободе.

Ровно через три дня после первой встречи с матерью Дмитрия Шавлухашвили снова был в селении...

— А ночью я выехал на лошади в указанное мне место, — рассказывает Георгий Николаевич. — Ехать пришлось километров пятнадцать, не меньше. Один, сами понимаете, страшновато было. Вдруг тихий свист в темноте. Я ответил таким же свистом. Слышу голос:

— Стой, Гоги, слушай меня.

Вижу, под деревом силуэт человека в белой папахе. Лица, конечно, разглядеть невозможно.

— Привяжи лошадь, — говорит мой ночной собеседник, — сними с себя все оружие и пойдешь со мной.

— Зачем такой позор? Я же милиционер, как я могу снять с себя оружие! Вас ведь двое, неужели вы меня боитесь? И не затем я ехал сюда, чтобы стрелять в вас. Есть дело важнее.

— Нет, оружие оставь здесь.

— А если кто украдет и коня и оружие? Как я потом покажусь своему начальству?

— Головой клянусь: все будет на месте.

Я подумал: делать нечего, придется подчиниться. Снял винтовку, маузер, повесил на луку седла. Пистолет на всякий случай оставил в кармане. Привязал лошадь, подхожу. Повел меня человек в гору. Я подумал: хорошо, что он идет впереди, а не сзади меня.

Шли мы долго. Сначала поднялись в гору, потом спустились вниз и снова полезли вверх. Никакой тропинки не было, лезли прямо по склону. Наконец выбрались на вершину, и тут я увидел далеко внизу, на дне ущелья, костер. Мой провожатый словно забыл обо мне, шел впереди, не оглядываясь. В одном месте показалось, что еще кто-то идет за мной следом.

Костер уже близко. Вижу, рядом лежит зарезанный баран, на костре что-то варится. Людей нет.

— Можешь подойти к костру, — сказал человек в белой папахе, пропуская меня вперед.

Подошел, стою. У костра по-прежнему никого нет. И мой провожатый из темноты не выходит.

— Ты куда меня привел? — говорю я ему. — Где Дмитрий? Ты?

— Не торопись, все в свое время.

Жду пять, десять минут. Снова спрашиваю темноту, где Дмитрий.

— Здесь я, Гоги, — услышал я новый голос за своей спиной.

Подумал: «Это, значит, он всю дорогу шел за мной следом».

— Ты хотел со мной поговорить, Гоги, я тебя слушаю.

— Выйди сюда! Как я могу с тобой говорить, если не вижу твоего лица?

— Ты сказал матери, что можешь нас спасти. Это правда? — продолжал из темноты голос.

— Ты знаешь, Георгий, что дела наши плохи. Мы никого не убили, но натворили много глупостей. Мы бы давно вышли и сдали оружие, если бы знали, что нас не убьют. Пусть тюрьма, Сибирь, только не смерть. Что ты молчишь, Георгий? Скажи, действительно ли ты можешь нам помочь, в силах ли ты обещать нам жизнь?

Георгий ответил не сразу. Из чисто, как он сказал, психологических соображений. Выдержав необходимую паузу, медленно начал:

— Видишь ли, Дмитрий, как я могу дать тебе такое обещание? Я не правительство, не суд, не прокурор. Не хочу тебя обнадеживать и обманывать тоже не хочу.

Тишина. Только слышно, как потрескивают сучья в костре да где-то журчит ручей.

— Зачем же ты тогда сюда пришел? — с досадой спросил Дмитрий.

— Но я твердо уверен в том, — продолжал Георгий, будто не расслышав вопроса, — что вы можете спасти себе жизнь, если поможете нам в одном деле.

— Говори, Георгий, я слушаю тебя, — в голосе Дмитрия снова появилась надежда.

— Помогите мне взять живым Чако.

— О-о-о! — в отчаянии простонал Дмитрий. — Это невозможно, он убил моего дядю и держится от нас на расстоянии. Мы видели его несколько раз, но при нашем приближении он уходит. Волк, а не человек! Нет, Гоги, что угодно, но не это, — упавшим голосом закончил Дмитрий.

— Я сделаю так, что он к вам придет, — сказал Георгий.

— Э-э-э, ни за что не придет!

— Нет придет, вот увидишь.

— Но как ты это сделаешь?

— Послушай, Дмитрий, мне надоел этот разговор с темнотой, — сказал Георгий, спокойно усаживаясь возле костра. — Выходи сюда, и все обсудим.